Первый раз

      Над морем разливался апельсиновый джем… будто разливался апельсиновый джем. Конечно будто, хотя здесь, на Перекрестке, чего только не бывает. Звезды казались всего лишь дырочками в черной фанере, и это настраивало меня, знаете, на такой мечтательный лад. Я становился сентиментальней с каждой секундой, сидя на остывающих от летнего солнца досках пирса и смотря на разливающийся по измазанному в чернике морю апельсиновый джем, нет, конечно, это был не джем. Рядом стоял почти Кальцифер, заключенный в черную металлическую и простую стеклянную оболочку, он светил мне, словно тоже смотрел на «дырочки в фанере».       К чему это я? Ах да, я ведь сегодня впервые, и надеюсь в последний раз, уничтожил мир. Да, я могу говорить об этом спокойно, хотя у меня руки дрожат, как вспомню, как именно я его уничтожил. Ну, это было проще, чем можно себе представить, особенно, если ты – Последний Фонарщик. Знаете, как у Сент-Экзюпери, «мы в ответе…» и прочее, прочее, прочее. Я… я выключил его, раз – и нет больше шести миллиардов людей, шести материков, да и вообще мир тот больше не существует. Не горит.       Я – не Бог, это уж точно, иначе бы попытался сохранить жизнь на планете. И не дьявол, чтобы оставаться безразлично-спокойным, прекрасно осознавая, что погибли ни в чем не повинные люди. Я – Фонарщик. Просто, моя работа такова – зажигать что-то, а потом гасить.       Над морем переливалось северным сиянием, словно звучало протяжно и околдовывающее, как на ханге, небо, похожее, черт возьми, на апельсиновый джем. Пойти поесть, что ли? Не-Кальцифер замигал, будто призывая меня остаться. Простой фонарь. Единственное светлое, что осталось у меня, но ведь я – кто? И я погасил его свет. С поверхности моря поднимались зеленоватые, светящиеся в темноте крупинки. Не знаю, что это – насекомое или просто какая-то штучка, не знаю. Но красиво, безусловно – звезды мигают, белые и холодные, на небе и вблизи, тут, рядышком, тоже холодные отчасти звезды.       Я их всех убил, Бог мой, я до сих пор не верю в это. Но как же просто – щелк! И мира нет. Сначала для них настала ночь в середине солнечного дня, а потом «дышать темно и воздуха не видно». Гасли желания, медленно, одно за другим, накатывала не апатия, сон, я же не маньяк. Черт, шесть миллиардов! Конечно, я не маньяк, я безумный шляп… Фонарщик.       Пора идти за белым кроликом.       «Гулять по воде, гулять по воде». У меня есть потухший не-Кальцифер и стадо морских светлячков, я иду к погасшим звездам – зажигать, а к светлым загляну на чай и заберу у них свет. Долго ли это будет продолжаться? Иду по воде, к слову, она не отражает ни моего лица, ни светлячков, в ней, как в Стикс, будто бы мелькают плоские рожи с открытыми ртами тех несчастных душ, решивших перебраться по ту сторону без помощи Проводника. Босые ноги холодит вода, странно, я помню, что не выключал солнце Перекрестка, почему же тогда так холодно…       Я надеваю шляпу.       Зажигаю Кальцифера, который не, а светлячки или, быть может, какие-то штуки решили закрутить вокруг меня маленький торнадо. Я – черный на фоне моря и неба с дырками, в которые светят звезды, и они – зеленые, как водоросли на глубине, или как то нечто склизкое, росшее на нижней части пирса.       И проваливаюсь.