Эривань, мороз и орёл

Эривань!.. Кто бы мог подумать, что и в южных краях зимы не уступают по силе северной части? Февраль 1819 года встретил секретаря русского посольства, следовавшего в Тегеран, сурово, задержав ещё до того, как был увиден город, словно это была не дипломатическая миссия, а войско под предводительством Цицианова или Гудовича. Нет, совершенно не так хотелось въехать в Эривань Александру Сергеевичу Грибоедову, волею судеб (или же с властной, но очень честолюбивой руки Нессельроде), оказавшемуся среди главных действующих лиц дальнейших событий, безусловно вошедших в историю. Вот и сейчас, преодолевая мороз, который заметно подкрасил нашему герою нос и щёки, не говоря уж о руках, секретарь едва сдерживал порывы ярости, который так и рвались наружу из разгорячённой души, гневаясь, прежде всего, на неуважение к русским чиновникам. А усталость и трудности в дороге лишь подогревали его пыл. Шутка ли - не встретить русское посольство, отправленное исполнять свою дипломатическую миссию в Иран. Ох, какая туча сгущалась над головой сардаря, ведь и глава миссии – сам Мазарович – был отнюдь не в приподнятом настроении. Для тех, кто не знаком с самим словом «сардарь», поясним, что это не кто иной, как правитель Эриванской провинции, главный управляющий краем или по-современному – губернатор. Но нашёл он способ, как спастись от праведного гнева господ дипломатов, хотя так и не смог смягчить их сердца. Из-за погодных условий не предоставлялось возможным как следует обогреть посланников – морозы в этих краях были редким явлением, но на себе испытала русская миссия всю их силу. Для посольства был выделен дом. Хозяин почёл за честь предоставить всё самое необходимое для временного пребывания. Он был лысоват, длиннобород, среднего роста и немного горбился. Любой из советских детей, читавших в своё время сказку про Хоттабыча, или смотревших фильм, вполне мог сравнить его именно с этим персонажем. Но до создания самой сказки без малого пройдёт век и поэтому никаких речей о сходстве, естественно, не было. Человек он был умный, хитрый, но очень гостеприимный. Возможно, именно то, как он обустроил быт своих временных постояльцев, и спасло голову сардаря. По крайней мере, Александр уже с улыбкой на потрескавшихся от мороза губах воспринимал многие ухищрения хозяина дома, дабы смягчить сердца гостей. Например, тот разрешил бить своих слуг палкой, если они медлили со своими обязанностями. Единственное, что вызывало некоторое неудобство в общении с самим хозяином, так это его глаза. Они были разного цвета, что редкость. Да и к тому же настолько яркие они были, что Грибоедову казалось порой - если он застанет хозяина ночью в неосвещённом помещении, то легко поймёт, что это он, именно по сиянию этих странных глаз. Хитрый хозяин угощал дипломатов, помимо жареного мяса, вином и восточными сладостями. А сладкое, как известно, хороший источник положительных эмоций. Да и русская душа отходчива. Александр вина пил мало, чем, может быть, и привлёк внимание хозяина. По-русски тот изъяснялся неплохо, этого хватало для разговорной речи. Поэтому, когда Мазарович удалился вместе со своими братьями в отведённые комнаты-спальни, хозяин пожелал поговорить с Александром наедине. Даже сейчас, занося в записи в дневник, Грибоедов не мог вспомнить его имя. Спрашивал у остальных членов миссии, но, увы, словно морок нашёл тогда на всех них, либо сильная усталость так повлияла… И никак он не мог вспомнить, почему отдал хозяин дома странную фигурку в виде орла. Металл, из которого она была сделана, с виду был серебро, но оно не должно легко покалывать пальцы. Хозяин дома вынул фигурку из шкатулки и едва ли не трясущимися руками передал Александру. Она лежала на тряпице и притягивала взгляд, хотя не была выполнена искусно. Но было видно – хозяин очень ей дорожил, и приезд Александра чем-то повлиял на него, раз он решил с ней расстаться. Помимо прочего, хозяин взял с секретаря посольства обещание – не доставать фигурку до приезда в Тавриз, а, лучше, и до посещения миссии Тегерана. Чем он это мотивировал – Александр и это не мог припомнить. Но теперь на душе стало тяжелее, будто помимо миссии дипломатической, на него теперь возложена ещё и духовная.