Десять секунд счастья

Я не могу, не могу сидеть в этой комнате, на этой кровати, я сразу вспоминаю тот вечер, когда мы пришли из парка насквозь мокрые, я вспоминаю наш первый раз. Я не могу здесь находиться. Я выбегаю из квартиры, в чем был – в домашнем костюме и тапочках – прихватив лишь ключи от автомобиля и бутылку коньяка, с которым я стал неразлучен с тех пор, как она… Я не могу, не могу произнести это. Прошло пять дней с той злополучной даты. Пять дней без нее. Пять дней без смысла жизни. Я вылетаю из подъезда и сажусь за руль моей машины. Мой взгляд случайно падает на коричневое пятно на светлой обивке пассажирского кресла – она пролила сюда кофе, а потом очень долго извинялась, а я сказал, что прощу ее, только если она меня поцелует. Завожу машину и еду, куда глаза глядят. Ее поцелуи… Это незабываемое ощущение. Каждый раз, как первый. Когда мы целовались, когда она прикасалась ко мне, мое тело пробивала дрожь, как от удара током. Наш первый поцелуй в парке под дождем, я буду помнить его вечно. Она тогда была вся мокрая, она прижималась ко мне, и ее тоненькие ручки обвивались моей шеи, а хрупкие пальцы с ухоженными ноготками так нежно перебирали мои волосы. Я прижимал ее к себе, с ее губ срывался стон, наши языки сплетались, и, кажется, капли дождя, попадавшие мне в рот, были солеными. Я смаргиваю, и горячая капелька стекает по моей щеке. Я еду по городским улицам, но на каждом углу меня останавливают светофоры, и дорогу передо мной переходят парочки, держащиеся за руки, молодые родители с колясками, бабушки и дедушки, за которыми семенят их внуки… Мы могли бы быть такими… Я стараюсь не смотреть на этих счастливых людей, перевожу взгляд на светофор. Три… два… один… Я резко газую. Не знаю как, но я оказался возле нашего института. Института, в который она больше никогда не войдет, и в который я не заходил уже пять дней. Я заезжаю на стоянку и сижу в машине, глядя прямо перед собой. Из дверей института выбегают веселые студенты. Возле ворот целуется парочка, они никого не стесняются. Да будьте вы прокляты, вы, кто счастлив, вы, кто любит друг друга, ведь я больше никогда не буду счастлив, ведь мне больше некого любить. Я сжимаю руль так, что белеют костяшки пальцев, а потом резко давлю на середину руля, сигналю на всю улицу. Отхлебнув из бутылки, я завожу машину и еду за город, подальше от людей. Ее родители… С того дня я видел их только однажды – на похоронах. Они не подходили ко мне, да и я не желал с ними общаться. Ведь они обвинят меня в смерти Ани. Да, я знаю, что виноват. Если бы не я, она была бы жива. Я выезжаю из города. Здесь идет дождь, не ливень, как тогда в парке, а нудный моросящий осенний дождь. Включенные дворники стирают с лобового стекла дождевые капли, но на стекло падают все новые и новые капли. Не знаю почему, но я сразу вспоминаю, как Аня плакала в тот день в универе, когда Аринка поцеловала меня. А еще я вспоминаю слезы в ее глазах, когда она сказала «Да», отвечая на вопрос руководящей церемонией. Навстречу мне едут машины, в которых сидят счастливые веселые люди. Кто-то едет домой, к своей семье. А у меня никогда уже не будет семьи. На обочине стоит машина, из-под которой торчит пара худощавых ног, а рядом, наклонившись, стоит девушка. На ее голове капюшон, а из-под него выбиваются золотистые волосы, потемневшие от воды. Девушка что-то говорит, а потом весело смеется. Я выворачиваю руль и съезжаю с трассы в поле. В поле я еду долго: не хочу, чтобы кто-то меня видел. Оказавшись достаточно далеко от дороги, я начинаю дрифтовать. Я кручу руль в разные стороны, а перед моими глазами стоить счастливое лицо той девушки. Наконец, я останавливаюсь, выходу на улицу и подставляю лицо дождю. Слезы мгновенно смешиваются с его каплями. С того дня, как все это случилось, постоянно шел дождь, ни разу не было солнечного дня. Как будто небо плакало о том, что она ушла. Возможно, завтра все прояснится, но для меня небо всегда останется мрачным, потому что моего солнышка больше нет. В ее прекрасных синих глазах как будто отразился кусочек неба, но теперь моего неба нет. Я снова сажусь в машину и глотаю коньяк. Ее бабушка скончалась от приступа на следующий день, и ее гроб стоял рядом с гробом моей Анечки. Рядом с ее гробом… Помню, я тогда ревел, у меня даже глаза заболели. Впрочем, все ревели: мама, папа, Аленка… Да и как можно было не реветь? Она лежала, одетая в свое свадебное платье, ее лицо было таким свежим, что казалось, что она спит. Патологоанатомы загримировали ужасную рану на ее голове, волосы, похожие на расплавленное золото, были красиво уложены на подушке; в руках, скрещенных на груди, лежал свадебный букет. Я не могу. Не могу. Не могу! Я откидываюсь на спинку кресла и реву в голос, как ребенок, я реву, как на похоронах. Похороны. Какое ужасное слово. Я пью коньяк, еще и еще… Закрываю глаза, пытаясь дышать ровно, но моя грудь содрогается от рыданий, а перед глазами стоит ее лицо. … – Мне холодно, – внезапно говорит она. – У тебя такое тонкое одеяло. Я притягиваю ее к себе, чувствую, как ее грудь упирается в мою, ощущаю изгиб ее талии под моей ладонью. Я зарываюсь носом в ее пушистые волосы и чувствую, что она дрожит. – В чем дело? – шепчу я ей на ухо, – Почему ты дрожишь? Тебе все еще холодно? – Нет, – так же шепотом отвечает она и целует мою ключицу, – с тобой не может быть холодно: ты такой горячий. – Так почему ты дрожишь? – недоумеваю я. Она медлит с ответом, а потом изгибается, плотнее прижимаясь ко мне, закидывает ногу мне на бедро. Она запускает руки в мои волосы, и ее дыхание обжигает мои губы. Я прижимаю ее к себе и удивляюсь: как у нее еще кости целы? – Потому что я хочу тебя, – шепчет она, отстраняясь на мгновение, а затем наши губы вновь соприкасаются. Она стонет и переворачивается на спину. Я оказываюсь сверху. И вот она уже не стонет, а кричит. … Она лежит, закрыв глаза и положив голову мне на плечо. Я лишь поражаюсь: как можно спать после такого. Я осторожно протягиваю руку, и мне в ладонь упирается упругая грудь. Аня приоткрывает глаза и шепчет: – Что ты делаешь? – Слушаю твое сердце, – отвечаю я и плотнее прижимаю ладонь к ее телу. Я не вру. Меня правда интересует лишь слабое трепыхание под моей ладонью. – Миш, я на другой бок хочу повернуться. Я перекатываюсь на другой бок вместе с ней. Она оказывается у стенки. – Спасибо, – шепчет Аня, и вдруг прижимается ухом к моей груди. Я вздрагиваю от неожиданности, а затем убираю руку с ее груди и кладу на ухо, плотнее прижимая ее голову к моей груди. Я зарываюсь носом в ее волосы, вдыхаю ее аромат, и с моих губ поневоле срывается стон. Аня вдруг отстраняется и, глядя мне прямо в глаза, произносит: – Ты меня любишь? Сердце на миг замирает. – Люблю. Она широко распахивает свои очаровательные синие глаза. – Правда? Я усмехаюсь. – Правдивей не бывает. Она улыбается. – И я тебя люблю. И вновь прижимается ко мне. … Я проснулся в холодном поту и, поняв, что это был всего лишь сон, заплакал. В последнее время со мной часто случается такое: я просыпаюсь среди ночи, а потом долго лежу и плачу, понимая, что ее рядом нет. Моя кровать без нее такая огромная. Но сейчас я не в кровати. Ноги затекли из-за неудобной позы. Я вылезаю из машины и делаю пару приседаний; вновь сажусь за руль. Хватаю бутылку коньяка и запрокидываю голову. В мое горло скатывается пара обжигающих капель. Всё. Коньяка нет. Я выхожу из машины и, размахнувшись, выкидываю пустую бутылку куда-то в поле и снова сажусь в автомобиль. Сколько времени я проспал? Час? Два? Снаружи стемнело. Отец, должно быть, уже весь испереживался. Я достаю из кармана телефон. Сдох. Я завожу машину, и еду туда, где, по моему мнению, должна быть трасса. Да, я не ошибся: через несколько минут вдалеке замаячили огни автомагистрали. Я прибавил ходу и вылетел на дорогу. Я ехал, глядя на дорогу невидящим взором. И вдруг я увидел ее. Она стояла на краю дороги. Ветер трепал ее волосы, фата развевалась. Она смотрела на меня, и ее губы шевелились. – Ты меня убил, – различил я в голове ее слабый шепот. «Нет, Анечка, Солнышко, ты не понимаешь! – отчаянно закричал мой внутренний голос, – Нет, я не хотел тебя убивать! Я просто хотел быть с тобой вместе. Вместе…» Дорога прямая, без поворотов, и далеко впереди я различаю два больших огонька и два поменьше и повыше. Фура. Я вдавил педаль газа в пол. Я всегда любил скорость, а она боялась быстро ездить. «Ты убил меня…» «Я хотел быть с тобой вместе». «Ты убил меня…» «Я не могу жить без тебя». «Ты убил меня…» – Я люблю тебя, солнышко, – шепчу я, и по моей щеке катится последняя в этой жизни слеза. Сердце колотится быстро-быстро. Я… Тук. Не могу… Тук. Без тебя… Тук. Жить. Я выворачиваю руль и выезжаю на встречную полосу, прямо под колеса фуры.