Survivor

«Я не знаю, зачем это делаю. Вести дневники, описывать свои чувства — это слишком сентиментально и определенно не для меня. Однако я — вампир, и таким, как я полезно порой вспоминать свою жизнь. Я начну с самого важного, наболевшего, но подарившего мимолетные вспышки счастья: у меня родилась внебрачная дочь. Мы были обычной деревенской семьей, просто чересчур религиозной. Отец — зажиточный фермер, которому дороже счастья была репутация его семьи в обществе. Порой казалось, что мы лишь залог видимости этого теплого семейного очага. И мать — добрая, любящая всех женщина, к сожалению, слепо подчиняющаяся мужу. Я всегда была близка с ней. Но тогда она ничего не могла сделать, лишь удерживать и стараться убедить, что мне так будет лучше. В ту ночь я возненавидела отца. Я не могла простить, что он даже не дал взглянуть на мою красавицу. Это было опустошение. Дикое, ворвавшееся вовнутрь, как вихрь. Я на долю секунды не могла понять всего, что происходит. И боль. За свою жизнь я испытывала такую боль от силы раз пять. Пронизывающая и еще долго елозящая под ребрами. Я не считала себя грешницей или полнейшей дурой, ведь человека, впервые вкусившего хотя бы подобие этого чувства, можно считать временно потерянным для общества. Он витает где-то далеко в мыслях, забывая, что все еще находится в социуме. Но как бы я там ни думала, мое мнение никого не волновало, и он просто выслал меня из страны, напоследок бросив, что я посрамила честь семьи. Наверное, именно тогда я стала вечно скитающимся беженцем. Но я смогла закрыть глаза и открыть для нового мира». Она оторвалась от наполовину исписанного листа. Взгляд блуждал по пыльной комнате, местами пронизанной лунным светом. В голове всплывали картины прошлого. Кэтрин помнила все до мельчайших подробностей: каждый жест, каждый взгляд, каждое слово. Кажется, она заново переживала каждый момент. Собравшись с мыслями, она плотнее сжала ручку, надавила на лист: «Со вторым воспоминанием я никогда не расстанусь. Картинка никогда не покинет меня. Она прочно укрепилась перед глазами, не давая забыть самого начала. Да, это определенно стало точкой отсчета. Тогда я даже не подозревала, насколько все далеко зайдет, но он ясно дал понять, что я не заслуживала беспечной жизни после бегства. Я ведь должна была покорно сложить голову на плаху. Ведь никто не смеет указывать ему, зато за неповиновение его приказам кара жестокая. И он это показал. Этот день отпечатался в памяти каким-то клеймом, и каждый раз подкатывает ком к горлу, когда вспоминаешь стены отчего дома. Было устрашающе тихо по всем канонам жанра. Я должна была уже понимать, что не только что-то случилось — ведь трупы по дороге не просто так, — но и что все кончено, но в сердце полном лишь чуть подпаленных чувств теплилась надежда. Однако лишь завиделись стены, и я все поняла. В мерцании вечерних свечей я увидела эти багряные разводы на стенах и обескровленные тела. Внутри что-то оборвалось, покрывая все ледяным ужасом. Даже закричать не получалось. Я стояла, лишь открывая и закрывая рот, точно рыба без воды. Голос прорезался не сразу. Помнится, я тихо застонала, слезы душили своим потоком. И бешеная внутренняя дрожь убивала весь здравый разум. В глазах помутнело от дикого шока. Тогда вся вера в пресловутую лучистость и порядочность мира рухнула. Эти замки, которые тщательно возводили в сердце родители, дабы вырастить поколение, достойное современного общества, выдрессированное по тем устоям и обычаям, которые они так пропагандировали, развалились в секунду. Теперь я точно знала, что мир совсем не такой, каким его любят рисовать детям родители. Все заповеди, которые вдалбливались в головы — брехня. И вскоре пришло понимание того, что я осталась без какой-либо защиты, крова над головой. С этой минуты моим кровом стало небо в любых проявлениях. А защитой — броня, которую мне предстояло сделать. У меня не было дома, и я не имела права на него рассчитывать. Мне нужно было научиться выживать в животном мире, где я была не самой большой птицей. Я стояла где-то посередине, имея больше привилегий, чем планктон, но главный хищник гонялся не за мелкотней — его интересовала именно я. Нужно было учиться теряться в толпе и приспосабливаться к иному ритму жизни. Я не знала, сколько мне отведено Господом Богом — а со временем я начала вообще сомневаться в его существовании, — но я точно знала, что буду бороться за каждый день, каждую секунду отведенного мне времени. Я была полна решимости отстаивать данную мне попытку на жизнь, о которой многие не знают, многие втихаря мечтают. Но тогда я не знала, что эта жизнь подарит мне пятьсот лет скитаний по этой бренной земле, миллионы встреч, врагов и даже то, что я думала, никогда не встречу — любовь.