Скучные дни и яркие ночи

***

Моника. Надо же, как давно я не просыпалась с тяжестью на груди. Раньше, Амелия всегда играла эту роль – тяжеловеса на моём теле. Сейчас… Это мужчина. Я ворочаю головой жмуря глаза и мой подбородок легонько ударяется о чёрную макушку парня. На своей талии я чувствую руки, которые обвили меня, словно змеи. Замираю, и пытаюсь делать свои движения более плавными и дышать не всей грудью, чтобы не разбудить спящего Орихару. — Я не сплю, — будто прочитав мои мысли заговорил Изая, немного поднявшись и заглянув мне в глаза. Что говорить? Что делать? Краем глаза замечаю на полу разбросанные вещи и осознаю, что мы совсем обнаженные. В душе ураган! Хочется залепить Орихаре пощёчину, накричать на него, мол: «ах ты бесстыжий!», но этого сделать я имею права, ведь по большому счёту, это я его соблазнила. Внутри себя, я кричу слова отчаянья на всех языках мира, однако на лице приподнимается лишь бровь, изыскано искривляясь. — Слезь с меня, — грубо говорю и резко затыкаю рот от осознания, что ночью я говорила совсем другое. Видимо прочитав мои подлинные эмоции, Изая подло ухмыльнулся и зарылся мне куда-то в плечо щекоча мою кожу дыханием и ресницами. На автомате обнимаю его: одной рукой накрываю голову и переплетаю его волосы пальцами, а другая же мирно лежит на тощей спине. — Что теперь? — на выдохе спрашиваю я, разглядывая светлый потолок в спальне парня. Он вновь усмехаемся мне в шею и по моему телу пробегает волна мурашек. — Тоже, что и всегда, — улыбаясь ответил он. — Ты вообще понимаешь, что мы с тобой сделали? — запротестовала я, шлёпнув его по спине. — Я понимаю, а ты походу не очень, — Орихара вновь поднялся и взглянул на меня. — Моника, я уже говорил, что мы взрослые люди. Убегать от самого себя я не привык. Влюбился так влюбился, ничего не поделаешь. Если возненавидел, то тоже, ничего не поделаешь. Убегать от собственных чувств глупо. Так делают только недалёкие люди, которые бояться менять свою жизнь. Ни ты, ни я не такие. — Орихара сделал паузу и хитро прищурившись добавил. — К тому же, теперь мы не обманываем директора театра.

***

— Через пять дней премьера, а у наших костюмеров не готовы ещё два костюма! — в театральном зале, в самом первом ряду сидел немного расстроенный мужчина. На его лоб было накинуто махровое полотенце, которое предварительно было замочено в холодной воде. Он вертел полотенцем туда сюда, пытаясь найти холодные места. Рядом стояла его секретарша и постоянно закатывала глаза, когда её начальник начинал бубнить. — Они успеют, — повторяла она эту фразу, как заезженную пластинку, но мужчина её совсем не слышал или делал вид, что не слышит, чтобы потом можно было спихнуть возможный провал пьесы на своих подчинённых. Помимо них, в зале были и все остальные. Они усердно репетировали, желая нарваться на похвалу директора. Одного Орихару забавляла эта игра. Он вовсе не напрягался и не лез из кожи вон. У него врождённый талант актёра. — Все мужчины словно дети! — злобно выкрикивает Моника-Анастасия и пытается наступить на ногу Изае. Он же умело изворачивается и говорит свою реплику. — Обидно, что эти двое вместе, — кивает он на Монику и Изаю, что веселятся на сцене. — Я бы так разбогател будь Борре моей. — мечтательно выдохнул начальник. — Думаешь, у меня получиться оставить этого Орихару с носом и забрать Борре себе? — он перевёл усталый взгляд на девушку с папками, а она в ответ лишь молча покачала головой давая понять, что его ждёт провал. — Так я и думал… — Что за пессимистичное лицо, директор? — выкрикнул информатор со сцены, когда их часть закончилась. — Выглядите так, как будто почувствовали свою ущербность. — весело щебетал Изая не следя за своим языком. Стоящая рядом Моника не больно ударила его в живот, от чего Орихара немного согнулся. В зале повисла тишина. Только жужжание кондиционера одиноко завывало под потолком. — Вы слишком много на себя берёте, — возразила секретарша, когда поняла, что у начальника больше нет сил спорить. — Ой! – округлил он глаза, — Прошу прощения, что сказал правду. — Орихара отвесил неряшливый поклон и спрыгнув со сцены прошел мимо начальника, шепотом говоря: — Вам не стоит смотреть на Монику по двум причинам. Первая: она моя, а вторая: она вам не по зубам. Шмыгнув носом, директор только насупился и сказал, что на сегодня репетиция окончена.

***

Амелия. В интернете и на улицах всё больше рекламы о предстоящей пьесе. Все витрины магазинов кишат плакатами, а на сайтах много фотографий Моники и вопросов на подобие: «неужели Моника Борре хочет попробовать себя во всех творческих направлениях»? Знали бы все эти люди по какой причине она на это согласилась... Я не помню сколько прошло времени с того момента, как я улыбнулась в последний раз. Дома настоящая помойка из использованных носовых платков и другого мелкого мусора. Ем я исключительно лапшу, что продают в магазинчике на против нашей квартиры. Работы нет. Ведь я работала на Монику. Была её правой рукой. Продавала её картины, записывала диски, договаривалась о различных мероприятиях. Моники нет… И такое чувство, что нет ничего. Только сейчас я осознала, как сильно завишу от неё. И дело даже не в работе, нет. Работа занимает последнее место в моём списке нужд. Первое, конечно одиночество. Оно разрывает меня на части, как мокрую бумагу. Я не помню когда я в последний раз разговаривала с людьми, кроме моего отца и матери. Они хотели мне помочь, но я упрямо отказываюсь и утверждаю им, что Моника мне скоро позвонит сама. А звонков больше нет. Электронных писем больше она не пишет. Я упустила все те шансы, которые она давала мне. Иду я в магазин за лапшой, от которой меня уже начинает тошнить, и вижу знакомого человека, который рассматривает афишу с пьесой Моники. Рассматривает и поглядывает на телефон что-то там строча. Этот профиль мне очень знаком. Я уверена, что видела этого человека не один раз. Я остановилась и забыв о правилах приличия начала его изучать. С ног до головы. Японец в богатом костюме, переминался с ноги на ногу и видимо пока не замечал, что в нескольких шагов от него стою я. Мужчина в годах. Лет пятьдесят есть точно. — Здравствуйте! — мило и с улыбкой крикнула я, чтобы он наконец обратил на меня внимание. Если я обозналась, то просто извинюсь. — О, Амелия! Как давно мы не виделись! Твоя подруга скоро станет звездой номер один! — он подошел ко мне и потрепал по блондинистым волосам. Мы на столько близко знакомы? Улыбаюсь ему в ответ, пытаясь лихорадочно вспомнить что это за человек. — Рада вас видеть! — милая улыбка не сходит с моего лица. — Я тоже рад встречи. Вы с Моникой больше не ходите к особняку Мурая? — напомнив мне о Мурае и о его особняке, где пряталась Моника, меня вдруг осенило. Когда Мурай был жив, этот мужчина работал на него и был его самый лучшим приближённым. Он даже знал все пароли на сейфах и каждое дело Мурай доверял именно ему. Моника с ним часто виделась и она бы его узнала сразу. Ну, а я видела его всего пару раз. И последним разом было то, что он выставлял особняк Мурая на аукцион. — Нет, мы обе выросли уже из таких игр, — теперь моя улыбка стала настоящей. Как давно я этого не делала. — А что вы делайте в нашем районе, господин Ода? — Я теперь работаю в рекламном агентстве. И мне поручили объездить все точки, чтобы убедиться, что афиши висят в положенном месте. — Наверно это очень скучно, по сравнению с тем, кем вы работали раньше. — Скучно, — согласился японец снимая очки. В солнечный день они очень спасают. К сожалению, я вышла без них и теперь жалею об этом. — Но, ты знаешь, даже самая скучная работа может иногда удивить. Вот например, не так давно, мне позвонил незнакомый человек и попросил меня повесить пару афиш в одной из японских деревень. Там такая глушь! Не понимаю зачем это понадобилось, но этот человек отвесил мне неплохую сумму за это. И пригласил на пьесу. — А вам не попадёт, если начальство узнает? — озабочено интересовалась я. — Я их оповестил об этом, не переживай. Они дали добро, я поделился с ними той суммой и все довольны. — Вы не изменились, — захихикала я радуясь, что добрые люди не меняются. — Как я могу быть лицемером, после того, как Мурай учил меня правде? — господин Ода ещё раз потрепал меня по волосам, пожалел удачи и оправился по своим делам сказав, что их у него очень много.