Скучные дни и яркие ночи

***

Женщина идёт по пустынной улице с пакетами в руках. Из пакета торчит зелёный лук и парочка упаковок с полуфабрикатами. Женщина живёт одна и не привыкла готовить на роту голодных ртов. Идёт она медленно, зацепляя туфлю о туфлю и не думает не о чём, кроме как о скорейшем прибытие в неухоженный дом. Дом ей не принадлежит. Её там приютил один пожилой японец, а в замен, она каждый день, ухаживала за его маленьким огородом. Дед умер и так, как родственников у него не было, хилый домишка достался француженке. Деньги ей доставались тяжким трудом. В основном это была продажа овощей, которые они с дедом успели вырастить. Женщина глубоко вздыхает думая о том, что жить так дальше нельзя. Надо найти мужа… А если не мужа то, хотя бы мужчину, который сможет её, как минимум, пожалеть. Когда-то она была сильной личностью и делала много чего наперекор окружающим. Теперь она жалеет об этом. Если бы она послушала своих близких: не бросать Францию и не лететь в Японию на поиски супруга – всё сложилось бы по другому. У женщины много морщин на лице и выглядит она старше своих лет. В синем платье до щиколоток и в накинутом бежевом пиджаке, она смотрелась как пожилая дама, которая забыла, что вышла из переходного возраста. Двигаясь в направление дома, женщина каждый раз обращает внимание на афишу возле маленького магазина с музыкальными дисками. Афиша с пьесой «Анастасия», где главную роль исполняет Моника Борре – её дочка. Родная и единственная. Грустная улыбка тронула уста матери. Она нашла свою дочку уже давно, с тех самых пор, когда она дебютировала в интернете, как первоклассный художник. Старшая Борре сразу узнала свою дочь но, найти её, представиться как её мама, женщина считала это невозможным. Моника либо не поверит, либо посмеётся над тем, что какая-то оборванка – мать, пришла к ней... К такой прекрасной и знаменитой. Она даже не мечтала о том, что может быть и иначе. Женщине было стыдно за свой образ жизни. Она даже не может приехать в Токио из-за отсутствия финансов, приличной одежды и чувства гордости. Дом её в простой Японской деревушке, откуда есть автобусы лишь в один процветающий городок. Симона Борре, так звали неприметную женщину, которая умерла для всего мира, в том числе и для своей дочери, в катастрофе четырнадцать лет назад.

***

Моника. Орихара и я сидим друг на против друга. Я кидаю на него взгляды полные ненависти, а он одарят меня цветущими улыбками. Изумительный контраст. Скоро его диван перестанет терпеть наши посиделки, которые заканчивались всегда одинаково, а именно – раздражением обоих сторон. Только, Изая умел приходить в себя быстрее чем я. — Зачем ты это сделал? — требовала я вразумительного ответа от информатора на мой вопрос: «что ты забыл в пьесе»? — Просто по тебе скучал, — пожимал плечами Орихара, не переставая улыбаться. — Я не верю тебе, — я всё сильнее хмурила брови. — Твои проблемы, знаешь ли, — от такой наглости я округлила глаза и не веря своим ушам, тихо помотала головой. — Орихара, зачем ты пошел на главную роль в этот цирк? Ты ведь даже не актёр! — негодовала я на Изаю. — Что плохого в том, что мне захотелось больше времени проводить с тобой? К тому же это выгодно, неужели не понимаешь? Я смогу следить за ними с близкого расстояния и вносить свои коррективы на их убогие и серые лица, — не переставал улыбаться Орихара. — Другими словами, тебе не над кем издеваться и ты решил внедриться в наш скромный коллектив, — вздохнула я от разочарования. — Почему от тебя это звучит так гадко? — Потому, что это так и есть, — фыркнула я, сползая на пол и устраиваясь там по удобнее. — Хотя, если честно, я рада что ты появился, — пожала я плечами, когда села на пол в позе лотоса. — В этом, целых три огромных плюса: ты отвадил от меня этого директора, развеял слухи о том, что я сплю с ним; и мне не придётся обниматься с кем попало во время репетиций и самого спектакля. — Ну и ну, что я слышу? Неужели слова благодарности? — притворно удивился Изая, садясь на пол возле меня. — Я всегда могу забрать их обратно! — возразила я, сводя брови к переносице, на что Изая дал мне лёгкий щелбан. Почти не весомый. Чтобы я разомкнула брови. — Не надо, тебе так больше идёт, — он потянулся, выставив длинные ноги. — Знаешь, нам надо больше времени проводить вместе, чтобы не у кого не было сомнений в том, что мы счастливая пара. — Куда уж больше? Я и так вижу твою рожу почти двадцать четыре часа в сутки, — скривилась я старательно подавляя улыбку. — Только не говори, что ты этому не рада. К тому же, именно о таких словечках, как «твоя рожа» я и говорю. Где это видано, чтобы любящая женщина так относилась к объекту своего обожания? — Уж извините! Вредная баба тебе досталось, сам выбрал, так что не жалуйся, — вот так и разговариваем. Будто мы и в самом деле являемся влюблённой парой, которая ещё не осознала этого. Которая даже об этом и не задумывается. — Короче говоря, — вздыхает он поднимаясь на ноги. — Собирайся. Сейчас мы поедем куда-нибудь, где проведём время вместе и в не дома. Ты давно не веселилась по ночам так что, так и быть, дам тебе немного «отпуска». — Шутишь? — я вскочила с пола и заглянула ему в глаза, дабы понять издевается он или нет. — Я абсолютно серьёзен.

***

В своей стихии Моника чувствует себя совершенно свободно. Конечно, Изая не разрешил ей шататься по ночным клубам, да и сам он не воспринимал такой способ отдыха и смены обстановки но, на красное вино, в уютном ресторане информатор с охотой согласился. Сидя на бежевых, кожаных и маленьких диванчиках Моника расспрашивала Орихару о его семье. Распространятся он не очень хотел, но понимал, что если он будет уходить от ответа или язвить, то потеряет то доверие со стороны француженки, которое он завоёвывал целый месяц и пару дней. Решив, что Борре можно оповестить о том, что у него есть две сестрички-близняшки, Изая начал рассказывать о них, а так же о непростых отношениях внутри семьи. Когда же Моника спросила: «сколько у тебя врагов?», Орихара вовсе рассмеялся и ответил, что их не пересчитать, а вот людей, которые любят его… увы… — Не переживай, — отвечала Борре после очередного бокала вина. — Я буду тебя любить, если тебе это нужно.