Там, где кончается небо

Ночи летом просто удивительны. На смену жаркому, душному дню приходит вечер, обвевающий тебя теплым ветерком, а потом уж его сменяет она - царица-ночь. Дохнет на тебя прохладой, погладит по щеке ночной свежестью. Мазнет по ушам стрекотом сверчков, блеснет в зрачках лунным отражением, подмигнет с неба падающей звездой. А еще заставит раскрыть тебя все секреты. Даже самые страшные или мерзкие из них. Или же заставит совершить поступок, на который ты при свете дня и не решился бы. Ночь любит безрассудных, ночь любит отчаянных. Ночь зовет. Слышишь? Внутри что-то трепещет. Чувствуешь? - Проснись! - шепчет кто-то Ирке на ухо, кто-то знакомый и родной. Голос гладит ее, обволакивает, затягивает. Ирка нехотя подчиняется. Раскачивается в гамаке и недовольно вываливается из него. Прямо на пол. Перед ней нависает Багров. Его лицо белеет в темноте, он недовольно пощипывает переносицу - его давняя привычка. Наклоняется и поднимает ее. Молча хватает за руку и тащит к люку. - Что случилось? - обеспокоенно спрашивает Ирка. В голове у нее вертится тысяча причин: нападение мрака, кто-то умер или умирает, Багрову надо скрыться. - Ничего. Просто соскучился по тебе. Ирка в ступоре. Соскучился. Это слово веет на нее каким-то интимом, чем-то личным и сокровенным, что не в коем случае нельзя произносить вслух. Это надо охранять, это надо держать в тайне. - Однажды, - начинает Матвей, кода они уже уселись на заботливо постеленную Багровым куртку, - когда мне было лет пять, наверное, я лизнул полозья санок, тогда еще стоял мороз ужасный: ты дубел сразу, и, испугавшись, я так и застыл с прилипшим к металлу языком. Потом уже подбежал отец и оторвал меня. Резко. Я навсегда запомнил это чувство: сердце начинает биться быстрей, становится страшно, страшно от того, что ты можешь что-то потерять. Важное. Так и с тобой. Я смотрю на тебя и боюсь. Боюсь, что, когда я завтра приду к тебе в Приют Валькирий, а меня встретит Антигон и запивая горе прокисшим вареньем скажет мне, что тебя больше нет. Я не хочу тебя терять. - Я и не потеряюсь, - отвечает Ирка, задумчиво глядя на звезды. Она все силится увидеть падающую звезду. Говорят, в августе их много. Они так и сыплются с небес. Звездный дождь. Ирка оторвалась от созерцания небосвода и посмотрела на Матвея. Он смотрел на нее, не мигая. И так вдруг ей захотелось поверить в его слова, ответить ему тем же. Ведь, вот, сидит перед ней человек, который любит ее, любит сильно, и она... любит его. Как бы страшно для ее сущности эти слова не звучали. И ничего поделать с этим она не может. Да и не хочет. Хочет она лишь одного - раствориться в нем, почувствовать его любовь. - Не теряйся, хорошо? Потому что я люблю тебя, потому что без тебя я не я. - Я не потеряюсь, - в очередной раз успокаивает его, - но и твой я быть не могу. Я валькирия, забыл? - Валькирия, - повторяет он за ней, - Ир, пойми, все эти ваши Законы - ничто перед лицом истинной любви. Ты что, думаешь, Свет правда тебя накажет за то, что ты любишь и любима? - Я валькирия, - беспомощно повторяет эти два слова, как мантру, потому что чувствует - еще минута, и она сдастся окончательно. - А я Матвей. Матвей Багров, который тебя любит. Сильно любит, любит, как никого еще не любил, - внезапно, его лицо оказывается в опасной близости от ее лица. Медленно, стараясь не спугнуть ее, он наклоняется к ней и, наконец, прикасается своими губами к ее. Не двигается, ждет. Думает, что она отпрянет. Но этого не происходит. Смотрит на ее сквозь ресницы, и видит, что она закрыла глаза, а губы ее приоткрыты. Ждут его. И он целует ее. Осторожно, трепетно, словно бабочка прикоснулась. Она хватается за него, как за спасательный круг, неумело отвечает на его поцелуи, стесняется, щеки ее покрываются румянцем. - Вот видишь, - произносит он, оторвавшись от нее, - ничего не случилось. А она молча улыбается ему, и эта улыбка говорит все за нее: "Я люблю тебя!"