Талая

Для Грея этот момент пролетает в одно мгновение, а для Джувии оказывается длиной в томительную вечность, которая больно играет с сердцем. У Джувии сердце потрёпанное, всё изрезанное шрамами от любви и преданного ожидания счастья. Но оно большое и держит внутри себя много чувств — такому количеству позавидует осколок льда в груди Грея. Может, для его будущей жены этот лёд будет приятным, а вот Джувии он больно режет душу. Душа у неё тоже покрыта длинными узкими шрамами, где кровь перемешалась с талой водой. Но Джувия их зашивает своими словами: «Завтра всё изменится», как когда-то она шила недоулыбки на белых куклах. И улыбается, потому что верит в правдивость своих слов. Джувия смотрит на сосредоточенного Грея с оттенком боли в глазах, умело замаскированного под искреннее счастье. И все верят, что радость за женитьбу парня не напускная, потому что глаза всегда выдавали Джувию. В них каждый мог увидеть океан чувств, такой же глубокий и пронзительно-синий, как и её глаза. Но все те чувства — поверхностные, как, казалось бы, тёмно-голубая вода, что с глубиной темнеет. Нет, у Джувии те эмоции, какие невозможно прочитать в её глазах, не покрыты толстым слоем мрака. Но их нельзя увидеть. Их можно лишь ощутить, только способна на это сама Джувия. Они маскируются и остаются загадкой, словно вулканы на глубине океана. Джувия, объятая такими чувствами, похожа на кипящую от взрывов воду. И успокаивается очень нескоро. Джувия улыбается. Вроде бы искренне — всё-таки радость за счастье любимого Грея есть, — а вроде бы нет. С любовью, уже закрытой от посторонних глаз, ничего не поделать. Джувия смеётся на свадьбе, веселится, но не от души. Никто не заметит боль, которая плескается во взгляде, — она такого же цвета, что и сами глаза. Синее на синем не увидеть. Сильвер счастлив. Счастлив непритворно, ведь смотреть на уже взрослого сына, осмелившегося сделать Мираджейн предложение, более чем приятно. Тело переполняет гордость, а вместе с ней и счастье. Почти настоящее, и на то есть две причины. У Сильвера сердце — осколок льда больше и плотнее, чем у его сына. На нём есть лишь один длинный обрубок, оставленный оружием Смерти, когда из его жизни исчезла жена. А в остальном оно всё такое же холодное и к чувствам не приспособленное — нет, они есть, но все покрыты изморозью, а где-то и тонкой коркой льда. Ледяное сердце, которое ранит вновь и вновь, но не кого-то, а своего носителя. Ледяное сердце, от которого стынет кровь. А ещё в глубине души он держит чёрную каплю злости на своего сына и влюблённую в него Джувию. Злость на то, что Джувия любит именно его. Сильвер метается взглядом от Грея к Джувии и обратно. В его глазах невозможно увидеть раздумия или боль, лишь странную усталость, вызванную непонятно чем. Для других, но не для него. Сам Сильвер знает — он устаёт от своих чувств. Безответных наверняка, а ещё постепенно размораживающих сердце, обливающееся талой водой. Безумно горячей, неприятной и одновременно дарящей необходимую расслабленность. И спрашивает лишь одно: «Почему она?» Украдкой смотрит на смеющуюся Джувию, украдкой рассматривает каждый изгиб её тела в облегающем платье. В голове — никаких мыслей, только желание видеть её, впитать весь образ. Запомнить каждую деталь и выгравировать на остатках льда. Возможно, и любовь утечёт вместе с талыми водами её портрета. А потом, когда она сидит напротив него и о чём-то говорит, мягко улыбаясь, пристально смотрит в синие глаза. И замечает то, что не видно было прежде никому. Боль. Сильная, как бушующий океан, и поглощающая саму хозяйку. У Джувии дрожат руки, но она часто смеётся и списывает дрожь на смех. У Джувии постоянно сжаты губы, норовящие порой опустить свои уголки вниз и исказить лицо. У Джувии блестят глаза, и только темнота скрывает блеск. Сильвер знает о безответной любви Джувии и не удивляется. А ночью, под бледным светом луны и фонарей, они оба бредут домой. У Джувии размазана тушь, помада осталась на стенках бокала, а маска счастья убрана. У Сильвера горькая улыбка, покрытая инеем боль и измученный взгляд. Джувия никогда не пьёт много, но сейчас, когда сидит перед Сильвером и рассказывает о всех своих чувствах, не может иной раз не осушить стакан. Чего — не знает, да и оно как-то не нужно. Сильвер слушает её внимательно и в каждом описании чувств узнает себя, отчего губы уже давно искусаны, а на языке застыл привкус крови и коньяка. Она не злится на Грея, он не злится на неё. Лишь оба чувствуют обиду и боль, оставаться наедине с которыми уже устают. Лишь в обществе друг друга всё уходит на второй план, оставляя после себя шлейф разочарования и много откровений. А ещё странную, но приятную лёгкость и ватную слабость во всём теле. Джувия не будет рушить семейный союз Грея и Мираджейн, останется для них обоих другом и лишь за кадром позволит себе стиснуть зубы. Возможно, уронит слезу. Джувия вытерпит всё, и однажды за все старания ей даруется свобода от любви. А ещё говорит, что в другом случае попробует снова стать холодной водой и превратить свое бездонное сердце в неровный кубик льда, каким когда-то оно было. Сильвер не будет добиваться Джувии, для неё оставаясь понимающим собеседником и вроде бы другом. А за завесой этого театра позволит усталости снова овладеть собой, выпьет. Но не вздохнёт, не позволит боли хоть как-то покинуть пределы его тела. Будет говорить ей, чтобы так и осталась водой, а не становилась неограненным куском льда. Он вытерпит жжение от талой воды, лишь бы не видеть в синих глазах равнодушие. А ещё будет называть её «Талая». Так ведь именуют воду, прежде которая была лишь сгустком холода? Джувия будет слушать стук собственного сердца, где столько чувств, сколько воды во всём мире. Сильвер почувствует, как вновь его сердце обращается в лёд, навеки заковывая в себе любовь к Джувии.