I'm always yours

When you separate an entwined particle and you move both parts away from the other, even at opposite ends of the universe, if you alter or affect one, the other will be identically altered or affected.

      Чувство было такое, будто вылететь из пассажирского кресла автомобиля через лобовое стекло на гречневую каменистость мокрого асфальта, осыпанного мелкими остроугольными кубиками. Каждая мышца тела, судя по ощущениям, была не на месте, как и кости, явно раздробленные чуть не в пыль, впивались в мясо под кожей, а некоторые, видимо, и вспарывали ее.       Роуз хорошо знала — лучше, чем кто-либо, — что прыжки между измерениями не самый приятный процесс, и что Русалочка, с каждым шагом омывавшая кровью тонкую серебрящуюся змейку, чтобы быть рядом с Принцем, благословила бы свою участь, если бы знала, через что пришлось пройти Защитнице Земли во имя той же самой (безрассудной и святой) цели.       Чувство было знакомым, однако далеко не таким ярким и пляшущим, как обычно. Боль лениво смазывалась: не опрокидывала в слепящее жаркое небытие, не сдирала ногтей и кожи, не рвала клоками волосы… Словом, ее можно было пережить в сознании, даже не раскрошив зубов друг о друга.       Склеенные чем-то высохшим ресницы с трудом разлепились, и Роуз обнаружила, что боль, как и обычно после прыжка, была не физической, но превосходной, идеальной ее имитацией, игрой обгорающего в незащищенном полете ума.       Это, безусловно, была ТАРДИС. Несмотря на то, что коридоры не были светло умыты кремовыми лампами и больше напоминали не соты, а футуристические кухонные приборы из нержавеющей стали, узнать их не составило труда. Роуз, почему-то без особого удивления, протянула руку к презрительно никелированным стенам и с радостью обнаружила, что на прикосновение ее ТАРДИС отзывается как прежде — тихою, едва ощутимой вибрацией и мягкой золотою волной, мгновенно омывшей обожжённый ум. Коридор дергался, грозя вот-вот рассыпаться на атомы.       Роуз, быстро пришедшая в себя (сказывался незабываемый опыт прошлых лет), встала на ноги. Почти мгновенно ТАРДИС вывела ее к консольной, совершенно пустой, незнакомой, такой же кухонной, похожей на овощную терку. Под потолком со скрипом вертелись круглые платформы, на чьих нелепых серебряных бочинах были выгравированы галлифрейские символы. Оглядев это унылое великолепие, Роуз зябко повела плечом. ТАРДИС, жалуясь ей в ответ, с болезненным хрипом остановила лязгающую круговерть.       Она умирала. Роуз уже видела, как это происходит, и теперь это случилось снова — ТАРДИС готовилась к смерти. Дотронувшись пальцами до мертвенно-холодной консоли, Роуз осторожно погладила знакомую старушку, спрятанную за новыми, совершенно не по мерке сделанными латами. Та тяжело вздохнула, и ротор неуверенно пополз вверх — из-под пола разлилось тихое многоголосое эхо, в звуках которого Роуз с удивлением узнала голоса Джека, Микки, Марты, Донны и свой собственный.       Кончиками пальцев она чувствовала спазматическую нутряную дрожь корабля, и еще одна волна, тревожная и глубокая, окатила разум. И все встало на свои места. ТАРДИС просила помощи не для себя самой, но для Доктора, которого нигде не было видно. Не лицо его умирало в очередной раз, умирал он. Все, что было Доктором, тихо-тихо, едва заметно отваливалось, обнажая остервенелую тоску и лютую ненависть, сладострастно питаемую к самому себе. Она и давила на них троих. Она и погребена в памяти Доктора-Донны. Она и подвела их, по разные стороны, по разные времена, к одному общему краю.       В подтверждение этим мыслям на консольную опустилась прозрачная зыбкая тень, словно на реальность наложили пленочный кадр другой действительности. Это тоже была консольная — родная и знакомая, коралловая. На капитанском кресле сидел, закинув ногу на ногу, Доктор и, в нетерпении потирая колено, поглядывал на коридор. Внезапно дверь ТАРДИС трескуче распахнулась, и в нее влетел Доктор, тот же самый Доктор, что и недоуменно вскинул голову на звук. Мгновение они смотрели друг на друга в совершенном молчании. Снаружи донесся пронзительный вскрик, который Роуз бы узнала и среди ночи, — Риперы. Хищными лапами они царапали ТАРДИС. Новоприбывший Доктор, небритый, красноглазый, помятый, кинулся к недоумевающему мужчине.       — У нас мало времени. Риперы вот-вот доберутся до меня…       — Что ты делаешь? — серьезно спросил его двойник, вскочивший с кресла.       — Меняю свое прошлое и настоящее, а твое будущее, — поспешно ответил Доктор, нервно ослабляя и без того болтающийся где-то в вырезе пиджака узел галстука.       — Спятил, — осуждающе заметил другой Доктор.       — О, да! — подтвердил пришелец, выкатив глаза. — Итак, слушай внимательно, я все рассчитал, если с ней что-то случится, — Доктор выразительно кивнул на зев коридора так, что Роуз вздрогнула, — ты возьмешь вот это, — с этими словами он поспешно выдернул из кармана смятый клок бумаги с изображением устройства, которое Роуз было знакомо слишком хорошо (металлическая лепешка с ярко-желтой кнопкой). — Возьмешь это, перенастроишь и….       И призрачная консольная растворилась, унося обоих Докторов в неизвестность. Роуз старалась унять дрожь в ногах, когда вдруг, словно ниоткуда, вокруг всплыла еще одна консольная с таким же небритым, взъерошенным Доктором, носящимся с тугими узлами проводов, шнуров и грубо пререкающимся с ТАРДИС. Скоро и она растаяла. На смену ей обвалилась новая, и новая, и новая, и новая…       Десятки, если не сотни консольных сменялись одна другой. Единственное, что объединяло их всех — дерганый, хищный Доктор, пробующий переписать, переделать, исправить, спасти. Завороженная Роуз наблюдала, как дико он, всклоченный, мечется, как выдумывает дерзкие, хамоватые планы по ее спасению от падения в Пустоту и смерти у стены Торчвуда. Наблюдала, с каким бесноватым упорством бросает вызовы всем законам времени и пространства, с каким ехидством встречает очередное поражение (о, это только начало череды гениальных планов в его гениальной голове!), с какой яростной мольбой пробует отыграть жизнь обратно.       По щекам Роуз неспешно ползли крупные капли — она никогда не видела его таким. Таким надтреснутым, осунувшимся и пугающим. Доктор то и дело пожевывал и без того впалые щеки, и она почти верила, что на этот раз у него все получится. Не получалось. В одном из этих видений, после очередной неудачи, Доктор с надрывным хрустом сломал поочерёдно все пальцы на левой руке пальцами правой. Роуз, взвыв от этого зрелища, бросилась его останавливать, но ладони ее проходили сквозь Доктора, и глаза его смотрели в пустоту, и крик девушки оставался для него беззвучно-недосягаемым.       Вокруг бежала, задыхаясь, Вечность, а Роуз сидела на полу консольной, обхватив плечи руками, и смотрела, как жуткий, бесконечный фильм все то, что показывала ей ТАРДИС.       — Я потерял ее.       — Поторопись и потеряй меня, — выпалила Донна, а потом, словно придя в себя, спросила, — Как это, «потерял»?       Он поднял на женщину такой взгляд, что Роуз сжалась в душащей жалости. Жалость, казалось, сдавила горло, закупорила каждую пору кожи, повсеместно перекрывая доступ кислороду. В глазах темнело, по краям мира пылали огненные языки, когда острый приступ удушья чувством вины прошел.       — Все сам?       — Ну, иногда бывают гости. Друзья, я хотел сказать. У меня есть… была недавно. Подруга. Роуз, ее звали Роуз. Мы были вместе.       — И где же она теперь?       — С ее семьей. Счастлива. Она в порядке, — энергично кивал Доктор, тщась уверить в правдивости своих слов не Марту, но себя самого.       Роуз рыдала в рукав, пытаясь удержать в себе все осколки и без того переломанного нутра. Так больно, как не было еще ни разу в жизни.       — Ты ее не заменишь, — резко отрезал Тайм Лорд и быстро растворился в слепящем свете нервно заходившего ротора.       С трудом поднявшись на ноги, Роуз протянула руку к консоли, но та, словно вулкан, разражалась потоками холодного, хирургического света, струившегося по полу, обволакивающего щиколотки, клубящегося у стен.       Свет густел, набираясь плотности, и наконец с такой силой хлынул в стальную стену консольной, что пробил в ней зияющий туннель. Роуз, чьи щеки были стянуты от подсыхающих слез, с испуганным восхищением наблюдала за действиями ТАРДИС. Все это имело смысл. Все это, все эти картинки прошлого, свет — все это должно сплестись в одну нить, способную вернуть Доктору его самого.       Свет, чистый и белый совсем другой, не торчвудовской белизной, мягко пронизывал тело Роуз, окутывал каждую клетку, растворяясь в коже, крови, в атомной структуре. Свет вел ее в туннель, бесконечно длинный и бесконечно короткий. Ей казалось, что она только что вошла в него, но бродила здесь уже десятки тысяч лет.       Бестелесную, умиротворяющую тишину света вдруг прорезал ее собственный смех. Роуз не смеялась так уже очень давно. Смех отдавался эхом, кружился под ногами, над головой, под сердцем, в пальцах — везде, где был свет, был и ее смех. Девушка прислушалась. Оказалось, что эха вовсе не существовало — не ее смех прокатывался многоголосьем, а ему с чуть заметным опозданием в точности вторил смех Доктора. Роуз не знала этого голоса, но была уверена, что не может ошибиться насчет его владельца.       И в самом деле, стоило ей как следует напрячь зрение и слух, как в свете, словно в молочном тумане, стало возможно различить две хохочущие фигуры. Они сидели, ссутулившись, на полу, друг против друга, переплетая ноги и руки, склонив головы и, подрагивая, смеялись в губы друг другу. Видение зачаровывало, притягивало взгляд и слух. Роуз казалось, что она с радостью бы растворилась в их смехе и счастье. Она сделала шаг навстречу фигурам, еще один и еще, перешла на бег, но пространство игнорировало все ее усилия — сидящие не приближались ни на ангстрем. Роуз скользила по свету, а фигуры наклонялись друг к другу все ближе и ближе, пока, наконец, губы их не сомкнулись.       Все вокруг закружилось, двуспинная фигура целующихся исчезла, и Роуз, потеряв равновесие, упала на колени. Но на мгновение, на маленькое, настолько крошечное, что даже человечество, склонное дробить величины до бесконечности, не придумало этой ничтожной доле аттосекунды названия, ей показалось, что ладонь, протянутая в бесконечность, коснулась незнакомого рельефа родной щеки.

—

      — С чего ты взял, что мы будем помогать?       Доктор эффектно щелкнул рычагами:       — Я только что активировал систему самоуничтожения ТАРДИС. Через час этот корабль взорвется. Даже не пытайся сбежать, двери заблокированы.       — Чертов псих! — в отчаянии выкрикнул мужчина, безрезультатно колотивший в двери.       — Мой корабль — мои правила! — со злобой парировал Доктор.       — Вы убьете и нас всех, и девушку, — резонно заметил один из Ван Бейленов.       — Она умрет, если вы не поможете мне, — со звонким льдом в голосе отозвался Тайм Лорд. — Вас что, никто не учил не залезать в один космический корабль с сумасшедшим?       Все трое мужчин бросились к дверям, осознавая, впрочем, тщетность этого действия. Доктор наслаждался ситуацией, упивался своим мужеством и непреклонностью, каковые, как он полагал, замечательно шли к нему и его бабочке. Еще несколько щелчков на консоли.       — Отлично. Теперь подбодрим вас немного. ТАРДИС взорвется через полчаса. Есть желающие умереть через пятнадцать минут?       Ван Бейлены энергично выказали несогласие.       — Трофей. Вы думали о корабле, — Доктор сложил руки за спину и, как тюремщик, сделал шаг навстречу перепуганным невольникам, — я же имел в виду Клару.       О, эти лица! Ему хотелось расхохотаться до слюнных брызг. В этом теле он никогда не отказывал себе в удовольствии хорошенько поразвлечься и теперь с удовлетворением наблюдал за тем, как безвольно упали плечи Ван Бейленов, как все три пары глаз погасли разом, как уголки ртов, словно отягощенные гирями, рванулись вниз, к подбородкам. Это было смешно. Так смешно, что Доктору пришлось отвернуться к консоли, чтобы выдать дергающиеся от нервного хихиканья плечи за напряженное переживание за спутника.       Не знали Ван Бейлены, ощущавшие на затылках нежное и нетерпеливое дыхание неминуемой гибели, первого правила, сочиненного одиннадцатым лицом Доктора о самом себе. Не знали, что самоуничтожение ТАРДИС — всего-то навсего ложь спятившего старика; не знали, что именование Клары трофеем такая же часть (не самая лживая его часть, по крайней мере) розыгрыша.       Клара действительно была трофеем — Доктор не мог себе позволить потерять почти совсем неиспользованную игрушку (столько еще предстоит разгадать! Над стольким поломать голову! Нет, позволить умереть ей, превосходной забаве, сейчас было бы непозволительной роскошью). Ничего не знали братья и хмуро двинулись за Тайм Лордом.       — Нам нужно разделиться, — подал голос один из узников, и Доктор вновь с трудом вынырнул из своих мыслей.       Пробормотав что-то в знак не то что бы согласия, но, скорее, непротеста, он скользнул в коридор, пытаясь выдавить из настоящего момента как можно больше — веселья ли, жизни ли, дешевого ли адреналинового угара, хоть чего-нибудь настоящего.       Со стороны консольной донеслись десятки знакомых голосов. Один из них, слишком знакомый, мягко, целуя, влился в ухо, но Доктор решительно тряхнул головой, прочищая слуховой канал.       Вверх, вниз, по лабиринтам коридоров, в тупики, в непроходимые дебри ТАРДИС! Доктор бегал по кораблю, считал шаги, расстояния и время — все они сплетались в один любопытнейший узел, который наверняка можно объяснить, рассчитать, распутать. Нужно только понять и решить, и все встанет на свои места. Правда, старушка? Все встанет на свои места. И Доктор снова станет Доктором, и…       — Грегор, сделай что-нибудь! Сделай что-нибудь!       — Слишком поздно! — огрызнулся брат, чьи нервы натянуты были до боли, вполне сошедшей бы за физическую. — Он мертв! Нам нужно подумать о собственном спасении!       — Ты беспокоишься о схеме больше, чем о нем!       — Твоя забота о брате растрогала меня чуть не до слез, — саркастично гаркнул Доктор, разнимая готовых сцепиться пленников. — А теперь заткнитесь и слушайте! Внизу есть кое-что еще.       Все трое напрягли слух, но решительно ничего нового не услышали, ни единого звука. Тайм Лорд направил отвертку в глубь коридора и с интересом взирал на показания датчика.       — Грегор, верни ей это!       — Что ты творишь? — вскинулся Ван Бейлен. — Ты всегда на стороне машин!       Они снова чуть не перегрызли друг другу глотки. Эта часть представления наскучила Доктору быстро, поэтому, дабы перенаправить энергию братьев в другое русло, он крикнул:       — Парни! На борту, кроме нас, множество форм жизни.       — Где они? — спросил Андроид, и Грегор устало обернулся. Похоже, он уже свыкся с мыслью о том, что живым ему в любом случае не уйти. На секунду ему даже представились собственные похороны. Если, конечно, его тело кто-нибудь когда-нибудь найдет. Если, конечно, будет, что находить. Он представил аккуратный гроб, без финтифлюшек, ажурных матрасов и подушек, простой и ясный, как и сама его смерть; представил печь крематория; представил, как мгновенно раскаляется ящик вокруг него, и очень ясно осознал, что ему будет все равно, когда (если) взорвутся от тепла глаза и мозг, не останется ни кожи, ни мышц, ни органов (останутся кости, но и их размелют и развеют на какой-нибудь прощальной вечеринке). Ему будет все равно. И всем, в сущности, будет все равно.       — Тебе не понравится ответ, — азартно выпалил Доктор. — Примерно в двух шагах.       Напряженное дыхание и тишина.       — Один шаг.       Мужчины, возглавляемые Доктором, бросились врассыпную. Во время бега можно было ни о чем не думать. Пустая, легкая голова Тайм Лорда с интересом осматривалась. О, никакой опасности он не ощущал и в помине. Он играл, и ТАРДИС ему подыгрывала, разве может быть в мире что-нибудь лучшее? Разве заслужил он чего-нибудь лучшего?       — Мы вернулись к старту, — безрадостно объявил Андроид, когда они ворвались в консольную.       — Нет, это эхо, — ответил Доктор.       Что-то, чего он совершенно не понимал, силком втащило его к пульту. Тайм Лорд чувствовал себя так, будто стоял на пороге чуть приоткрытой двери, в которую страсть как хочется заглянуть.       — Комната управления — самое безопасное место на корабле. ТАРДИС может копировать ее бессчётное количество раз. Она пытается защитить… — с губ Доктора чуть было не сорвалось «меня», но он вовремя поправился, — нас.       — Потому что я попросил Грегора вернуть украденное?       Доктор потрепал щеки Андроида, но странное чувство не проходило. Он ощущал чье-то присутствие почти инстинктивно. Дыхание, движения и смех. Ее смех, которому вторил низкий, хрипловатый мужской. Из-под руки его что-то упало и исчезло.       — Куда оно делось?       Доктора осенило:       — Здесь не одна эхо-комната.       По пульту скользнула тень, и Тайм Лорд готов был поклясться, что знает обладательницу этой тени и смеха.       Всегда?       Никогда. Никогда. Никогда. Ее не может быть здесь. Это невозможно. Немыслимо. Она никогда не простит и никогда не вернется. Тому верил Доктор. Вот что мгновенно пронеслось в его уме огненным вихрем, сжигая чуть было приподнявшиеся ростки дурной, несбыточной, какой-то омерзительно человеческой надежды.       — ТАРДИС сохранила Клару, — выдавил Доктор неуверенно. — Вон там, — он указал туда, где только что мелькнула знакомая тень, и наобум добавил: — это была она.       Где-то на противоположной стороне пульта раздалось чужое, не Ее, дыхание. Значит, по счастью, где-то в одной из эхо-комнат действительно была Клара. Доктор дернул уголком рта. Что ж, в конце концов, ТАРДИС по-прежнему о нем заботилась и сохранила его игрушку в целости и сохранности. Нужно уметь довольствоваться тем, что имеешь.       — Спасибо! Спасибо! Спасибо! — как можно убедительнее выдохнул Доктор и даже хлопнул по ротору несколько раз, чтобы придать бездарности своей актерской игры какой-никакой вес. Корабль угрожающе щипнул Тайм Лорда в висок.       — Тогда почему мы не видим ее?       — Это как выключатель света, — развязно принялся объяснять Доктор, — две позиции, переключающиеся с супер-бесконечной скоростью. Все комнаты находятся вместе лишь мгновение.       Консольная наполнилась криками Клары, и Доктор с трудом удерживался, чтобы не ударить себя по лбу за детскую наивность. Кто же еще? Кому быть здесь, кроме Клары? Кого еще он заслужил?       — Она впустила ее! — Тайм Лорд принялся щелкать кнопками и рычагами — его невозможная игрушка снова была в смертельной опасности.       Следующие минуты слились в одно неясное пятно. Возникший, словно ниоткуда, Грегор, «оно не знает о Ланкашире. Оно не знает о наглости», визжащая девушка, появляющаяся из небытия, и на мгновение, только на мгновение почудилась рука на щеке. Ладонь, которую никогда не знало это тело, но чересчур заботливо хранила память.