Ледяной парень

1       Рассвет окрасил розовым островерхие крыши Эренделла, прогнал зябкость ночи. Нежный ветер проник в комнату, растрепал страницы, коснулся щеки, будто приласкал. Питер выпрямился, оглянулся к окну, вдохнул глубоко свежесть утра, кончиками пальцев потер переносицу. Он снова не заметил, как пролетела ночь. А ведь думал, что задержится лишь до полуночи, ну, может, чуть дольше, приводя в порядок Хроники Королевства. В последние месяцы он был непростительно небрежен, подчас забывая о делах, но на носу годовщина коронации, и Её Величество непременно спросит, как ведутся записи. Питер отложил перо на подставку, потянулся, поднялся. Летом светает рано, быть может, если он сейчас ляжет, то успеет немного вздремнуть до того, как его кто-то хватится. Хотя... кто может его хватиться?       Тихо шоркнула дверь, в щель просунулась белая голова Олафа.       - О, ты не спишь!       Снеговик не стал ни спрашивать разрешения войти, ни ждать его, проник в комнату и засеменил к столу, рассыпая по ковру мелкую снежную порошу.       - Это очень хорошо. Очень-очень. Ты только не волнуйся.       Волновался явно сам Олаф, от волнения он то сцеплял, то расцеплял ладони своих узловатых ручек.       -Сама, сама спрашивала о тебе. Сказала позвать тебя. Сказала, видала свет у тебя в окне. Иди же скорее, ведь это неспроста. Это твой шанс, слышишь? Вечером сама не своя была, и вчера, и третьего дня. Все смотрела на тебя, странно так. Да торопись ты, воронье перо, по дороге застегнешься.       Но Питер все же застегнул камзол на все пуговицы сейчас. И обувь сменил с домашних туфель на придворные, с серебряными пряжками. И пригладил волосы перед зеркалом. И тогда только открыл перед снеговиком дверь, намереваясь выйти после него. Оставлять Олафа в комнате без присмотра он не рискнул бы ни за что. 2       - Господин Ламарш, Ваше Величество, - церемонно проговорил Олаф, впуская Питера в кабинет королевы. Та стояла у окна, высокая, статная. Лишь чуть голову повернула, а у Питера сердце упало и застряло где-то в левой голени.       - Благодарю. Ты можешь быть свободен, Олаф.       Снеговик разочарованно вздохнул, поклонился, и, выходя за двери, заговорщицки подмигнул Питеру. "Твой шанс," - проговорил одними лишь губами и скрылся за высокой тяжелой дверью. Королева и летописец остались в кабинете одни. Она царственным жестом предложила ему сесть и сама грациозно опустилась в кресло напротив.       - Питер... - тихо и немного торжественно начала Эльза и вдруг смутилась. - Вы ведь не станете возражать, чтоб я звала вас так? Мы когда-то играли вместе, вы помните?       Помнил ли он? Каждое мгновение. Питер вскинул глаза на королеву, смутился, опустил их и неловко кивнул.       Эльза, чуть улыбнувшись, продолжала.       - Я помню все. Вы всегда были нам хорошим другом. И даже когда чуть не открылась моя тайна, и родители вынуждены были закрыть меня ото всех, вы не оставили меня, ходили ко мне, пока могли...       Питер покраснел, вспоминая эти глупые записки, рисунки, наивные цветы, крохотные игрушки, которые могли бы пролезть в узкую щель под дверью. А потом он наловчился лазить по выступам на стене к её окну... И однажды сорвался, упал, переломался, кажется, весь - и с тех пор не мог больше говорить. Да и ходить снова смог не сразу. Надо ли говорить, что с тех пор прекратились и цветы, и письма, и рисунки...       На смугловатой коже не видно было смущения, а темные глаза смотрели прямо, ловя каждое движение, каждое слово королевы. Отчего она вспомнила это? К чему начала этот разговор вот так вдруг? Почему прячет смущение, а кончики пальцев подрагивают, готовые вцепиться в расшитую серебряной нитью ткань подола и смять его? Если б мог он спросить её прямо, заговорить, поддержать её словом, а не одним лишь взглядом. Если бы мог он прикоснуться к этим рукам и согреть их дыханием...       - Питер, я много думала эти дни. Я должна открыться вам. Моя тайна невыносима мне.       Кажется, он перестал дышать - и не умер. Сердце забилось гулко и неровно, и, кажется, сразу везде: в голени, где оно проявило себя в последний раз, в груди, где ему положено быть, в кончиках неровно сросшихся пальцев.       - Я была так одинока все эти годы. Вы не сможете осудить меня, никто не сможет. Быть может, я очень плохо лажу с людьми, что же. Зато с своими силами я теперь в ладах. Питер, я хочу познакомить вас с Морисом. Я создала его сама три дня назад. В будущем ему надлежит стать моим супругом и вашим королем. 3       Супругом и королем! Тот, кто выступил из дверей спальни в кабинет, кажется, уже был королем. И супругом, если уж на то пошло, фактически тоже уже был. Питер понял это сразу, перехватив полный нежности и восхищения взгляд Эльзы на этого парня. Вот и открылась причина, почему три дня Её Величество была сама не своя - потому что вот чья она уже была. То задумчивая, то резковатая, она порой теряла нить разговора, она трижды проиграла Кристофу в шахматы - это Кристофу, всего полгода назад научившемуся отличать ладью от слона! А на кухне-то все гадали, почему королева Эльза проигнорировала любимый десерт - да потому что у неё теперь есть другой... десерт.       Воздух ворвался в легкие, выпрямил спину летописца.Но выпрямись он хоть два раза, не дотянуть ему в стати до этого... Мориса.       Он снова взглянул на Эльзу - зачем она это ему рассказывает? Что ему за дело до её супруга и его короля? Эльза будто ждала этого взгляда.       - Питер, король не может появиться из ниоткуда. Ни из воздуха, ни из снега, понимаете? У него должна быть семья. Подойдите оба к зеркалу. Посмотрите.       Оба безмолвно подчинились.       Нет, Питер не горбился, просто так срослись его кости, что казалось, будто он вот-вот готов сорваться с места и побежать. От нездоровья он был худ, угловат, нескладен. Зато Морис излучал красоту и здоровье, и мог бы собой закрыть всю королевскую семью. Питер в своем черном с серебром придворном камзоле и Морис в белом с золотом являли собой иллюстрацию к поэме "Единство и борьба противоположностей". Хотя нет, с единством тут надо аккуратнее. Пожалуй, единственное, что сразу их объединило - это ненависть с первого взгляда, тщательно, не сговариваясь, затаенная под ресницами.       - Вы же похожи, как братья.       Только теперь, когда она сказала это, Питер обратил внимание - и в самом деле, одни черты. Прямой нос, брови одного рисунка, контур губ. Так вот, каким он мог бы стать, не упади он тогда со стены, - подумалось Питеру. - Ну и родись блондином, да.       - Мы скажем всем, что вы родня. Что Морис - ваш кузен, вернувшийся из путешествия. Пусть он не принц, это ничего, я готова бороться за свою любовь. Вы пока присмотрите за ним, покажете ему все, чему-то научите. У нас есть время. Я знаю, вы так преданны нашей семье, что неловко предлагать за это деньги, но я награжу вас, Питер, я умею быть благодарной.       Он с трудом отвел глаза от льдистой глади зеркала и коснулся льдистой глади глаз Эльзы. С минуту он смотрел на неё, а она ждала его слов, и не сразу спохватилась - бесполезно ждать.       - Вы согласны? Вы представите его ко двору как своего кузена? Вы станете ему помощником и опорой?       Питер молча склонился перед ней - это означало согласие. 4       Надо было признать - он не смел надеяться даже тогда, в детстве, еще когда был здоров, красив, быстр и звонок. Старший сын капитана дворцовой стражи, он должен был продолжить дело отца. Стать военным, стать лучшим, стать гордостью. А потом - оберегать её покой. Видит Вышний, он жил бы только ради этого. Но будущего так долго ждать, а в настоящем она была заперта в четырех стенах совсем одна...       И о чем уж теперь сожалеть? Хорошо, что остался жив. Хорошо, что поднялся и встал на ноги. Хорошо, что оставили в замке и пристроили к делу - очинять перья, держать в порядке кабинет Его Величества, помогая секретарю. Хорошо, что нашел свое дело, когда подрос. И хорошо, что его скромное положение позволяет хоть иногда видеться с нею, слушать её, почти говорить... Ему бы хватило и просто видеться. Но что же будет с ним дальше?       Питеру с его стены видно весь сад, и видно двоих возлюбленных, прогуливающихся среди роз и лилий. Лилии - любимые цветы Эльзы. На третий день этот дуб Морис, наконец, выучил, что она любит лилии, не маргаритки, не анемоны - ли-ли-и! Труднее всего было объяснить ему насчет комплиментов, Питер до сих пор не понял, догадывается ли он хоть иногда сказать что-то хорошее Её Величеству. До сих пор его беседы за столом состояли из фрагментов старых дневников путешествий, которые по счастью, никто в этом замке не читает, цитат из философских трактатов и почерпнутых из устаревших светских сборников анекдотов, настолько бородатых, что уже сходят за свежие шутки. Её Величество выглядит счастливой, да и придворные дамы все до одной без ума от Мориса.       - О Питер, - рядом с ним на крепостной камень ложатся остренькие локотки, а следом появляется солнечная голова принцессы Анны. - Как же некстати приехал твой брат.       Питер улыбается ей - что бы ни говорила Анна, все улыбались ей, все её любили. Живая, любопытная, светлая, она согревала всех, едва появлялась. Её сердца, приветливости и участия хватало на всех, на сестру, друзей, придворных, слуг, торговцев... Прежде она непременно перегнулась бы через стену, просто из любопытства, теперь же округлившиеся формы мешали ей шалить. Но оставаться приветливой ничто не мешало. Питер вдруг удивленно обернулся, сообразив, что впервые почуял в её тоне нотку неодобрения.       - Питер, - проговорила она с мягкой укоризной, - Ну что же ты, ведь я все знаю. Ведь я не слепая. Ты умело прячешь это, но я знаю это тех пор, когда ты еще не умел ничего скрывать. Ты сейчас такой строгий, холодный, ты поводишь бровями, усмехаешься, кланяешься - будто все хорошо. Но ведь все осталось по-прежнему,Питер, да?       Питер усмехнулся и покачал головой - не все.       - Неправда, ты любишь её...       Раньше, чем понял, что делает, Питер вскинул руку и коснулся пальцами губ принцессы - замолчи! Медленно отвел кисть и показал, как уродлива его рука - ей ли претендовать на белую изящную руку королевы? Анну это не убедит, так что же ему, всему раздеться? Показать ей шрамы, шишки, нескладность всю свою показать?       - О Питер... - прошептала Анна и кончиками пальцев коснулась его. - Пусть ты переломан, а твой брат красив, пусть она сейчас влюблена, что же из того! Ведь ты любишь её, а он нет. Ты скажи еще мне, что нем, смешно, Питер. Ведь ты умеешь говорить глазами, одним движением губ, пальцев, тела, ты можешь сказать больше, чем словами скажет он. И разве это не ты подчас удивляешь Эльзу своими суждениями? Разве вы не спорили в прошлом месяце о том, что есть "провокация", и ты разбил её наголову, не проронив ни слова? Разве не спрашивает моя сестра у тебя советов, не смотрит на тебя, не улыбается, глядя? Прошу тебя, не смотри на меня так, не принижай себя. Ох, отвернулся, еще хуже... зря я начала...       В молчании постояли они с минуту, глядя вниз. Королева Эльза и её спутник шли рядом, рука к руке, по ровным дорожкам сада.       - Только не думай, что ты переспорил меня, жестокий ты человек! - упрямо сказала Анна, чуть топнув ножкой. - Пусть ты притворяешься, будто сделан из льда и камня, я знаю твой секрет, я не сдамся. 5       Кажется, время сорвалось с цепи часового механизма и побежало, полетело, сменяя день за днем. Вот уже позади пышные торжества по случаю годовщины восшествия на престол королевы Эльзы, вот уже объявлено о помолвке Её Величества и гражданина Эренделла Мориса Ламарша, и подданные восприняли это как-то на удивление благосклонно. Вот и еще добрые вести - в начале осени принцесса Анна родила девочку, маленькую принцессу Марию, прошли торжества, крестины, и вот уже где-то совсем скоро и королевская свадьба... Питеру казалось, он лишь щепка в этом водовороте времени, и сердце его бьется о скалы реальности, отчаянно кровоточа.       Близилось время свадьбы, а счастья в глазах королевы вроде как поубавилось. Питеру это радости не добавляло, как бы проще было ему, будь она безмятежно-счастлива. Но чем ей помочь, он не знал. Мориса не пришлось учить ничему особенному, он был уже создан практически совершенным - был грамотен, не путался в столовых приборах, неплохо владел мечом и даже сносно играл в шахматы. Со временем он таки научился говорить о чем-то кроме своих придуманных путешествий и делать дамам комплименты.       Одним осенним утром Питер проснулся от того, что на его кровать взгромоздился Олаф. Было еще темно, но в некоторых окнах дворца горел свет.       - Ты не знаешь, что случилось! Кристоф отметелил Мориса!       Сон слетел вмиг. Слетел на пол с кровати и снеговик. Впрочем, огорчения он не проявил.       - Да-да! Никто не знает, что между ними случилось, а только принц Кристоф и Морис подрались. Никто не знает, кроме меня, понимаешь? Кристоф говорит, что спьяну. Вечером еще.       Питер молчал, будто не понимая, о чем ему говорят, и Олаф растерянно умолк - не было еще такого, чтоб Питер чего-то не понимал.       Его мрачное молчание длилось с минуту, может, чуть больше. И вдруг его лицо прояснилось. Он сорвался с места и оделся быстрее, чем королевские гвардейцы одеваются по тревоге.       Кристоф побил Мориса. Принц-консорт Кристоф побил будущего короля. Питер чувствовал, что если ничего не сделает, то просто провалится от стыда на нижний этаж, так что лучше самому спуститься и дойти до покоев ледяного братца.       Олаф семенил следом, чуть подпрыгивая, а за ним едва поспевала его личная снежная туча, рассыпая вокруг него острые колючие снежинки.       - Кристоф застал его любезничающим с другой дамой. Ну и началось. Кристоф, правда, молчит, не говорит про даму. Говорит, что оба были пьяны. Но ведь королева должна знать, а? Должна же?       Питер остановился так же резко, как и сорвался в бег. Недобро взглянул на доверенного слугу Её Величества, ухватил его за нос и отделил морковку от головы. В его черных от гнева глазах Олаф ясно увидел, куда именно засунет эту морковь Питер, если тот хоть слово лишнее сболтнет королеве.       - Спьяну, спьяну! - пробормотал Олаф, отступая к стене. - Зимний сидр дегустировать изволили...       Морковь была милостиво возвращена на положенное место, а Питер продолжил свой путь. В комнате Мориса была сама королева. Она прикладывала к красивой скуле своего жениха холодную серебряную ложечку, и лицо её было печально.       Питер поклонился ей и встал у кровати раненого рядом, недвусмысленно давая понять что хотел бы остаться с ним наедине. Королева, конечно, удивилась, но спорить не стала, ушла.       Морис, который только что выглядел нуждающимся в заботе и ласке, сел на кровати и мрачно взглянул на взъерошенного, как ворон, летописца.       - Что? Все было совсем не так. Я не виноват. Она сама меня позвала. Она... - он запнулся, придавленный тяжелым темным взглядом. Он было решил, что Питер тоже сейчас будет его бить, но Питер поманил его на середину комнаты, сжал кулак и похлопал по нему ладонью, показывая - смотри.       Созданный волей королевы Эльзы, Морис умел очень многое, но не больше того, что умела и знала сама королева. Говорить, читать, танцевать, держаться в седле, даже владеть мечом. Но королева Эльза не умела драться - просто, грубо, голыми руками. Не умела и никогда не думала, что это может пригодиться её августейшему супругу. Как же она ошибалась, - горько думал Питер. Король не может быть слабее принца, не может проиграть, не может отступить, не может сдаться и искать оправданий. Что же это тогда за король? Эти гневные и горькие мысли прибавлял ему сил, и Морис, обычно не очень догадливый и упрямый, быстро схватывал нехитрую науку кулачного боя.       Питер показывал, как держать руку, как бить, чтоб не сломать себе кисть, и еще - как не бояться боя. Он отступал на шаг и жестом приглашал - бей! И Морис бил, и снова его здоровый кулак пролетал мимо. Мало уметь бить, важно знать, что и противник может увернуться, снова бей! Снова! Снова! И вдруг в голове вспыхнули звезды, пол оказался под лопатками, а губам стало солоно. Питер сел, недоверчиво коснулся своих губ, посмотрел на руку - правда, кровь!       Он улыбнулся Морису и протянул руку, разрешая помочь встать. Морис смущенно улыбнулся в ответ.       Выйдя из комнаты, Питер увидел под дверью сидящих рядком королеву и Олафа. Оба молчали, оба поднялись при его появлении, Олаф - настороженно и неуклюже, королева Эльза - царственно и грациозно. Её строгие мудрые глаза видели все и понимали все, но вслух сказала она совсем не то, что сказали её глаза.       - Если бы так же просто было научить любить... 6       Свадьба расстроилась. Первое время Олаф прятался от Питера по чердакам и подвалам, но вскоре понял, что Питеру не до него.       Морис уехал сразу после объявления о разрыве. Правда уехал, Питер сам видел, как закрылись за ним городские ворота, выпуская в большую жизнь. А еще видел, хоть королева и не выдавала слез, как горько переживает она. Эльза стала молчаливее, тише - хотя куда уж тише, раньше стала покидать столовую, перестала с ним заговаривать, будто это он был виноват в том, что у неё не сложилось с Морисом. Прекратились совсем и редкие шахматные партии. Тысячу раз Питер ловил себя на том, что готов вот-вот непростительно нарушить дистанцию и попытаться утешить королеву касанием, присутствием, даже объятием. Но он отводил даже взгляд, прятал глаза, прятал от Эльзы сочувствие, боясь ранить её.       Зимой темнеет рано. Питер стоял у окна, осторожно касаясь пальцем морозных узоров на стекле, будто касался волос Эльзы. Обернулся на осторожный стук. В дверях стояла принцесса Анна. Питер улыбнулся глядя на неё - она чуть пополнела после рождения дочки, но, кажется, стала еще милее и теплее.       - Спасибо, Питер, - Анна решительно переступила порог. - Но я пришла к тебе не за комплиментами. Ты помнишь, еще летом я говорила тебе, что не сдамся? Так вот, я хоть и была занята все это время, но я не забыла, нет.       Она закрыла двери и прошла в комнату.       - Эльза призналась мне сегодня, то Морис вовсе не брат тебе, что она сотворила его сама, как Олафа. Нет, Питер, не морщись, мы будем об этом говорить. Ведь ты не можешь быть трусом, ты не можешь так с ней поступать. Тебе придется выслушать меня.       Питер кивнул принцессе на стул, но она не села.       - Я с самого начала чувствовала, что что-то тут не так, что Морис не может быть твоим братом. Он сразу мне не понравился, хоть и милашка на лицо. Я все время сравнивала вас и думала - ну отчего же она выбрала его. Ведь сколько в тебе ума, столько в нем наглости. Сколько в тебе сердца, столько в нем было самодовольства. Сколько в тебе гордости, столько в нем равнодушия. Но сестра все гнула свое, щебетала с ним, выдумывала ему достоинства. Я молчала, не хотела огорчать её, не хотела, чтоб она подумала, будто я ревную или мщу за старое, но сердце у меня болело, за вас обоих болело. За это время я убедилась - ей правда безразлична знатность, разве и ты не убедился в том же? Но вот они расстались, а она страдает. И я сегодня решила поговорить с ней, и вот, узнала... Я спросила её, зачем она затеяла это, ведь ясно же было с самого начала, что не может ледяной парень стать её счастьем. Королем быть может и смог бы, но чтоб быть её мужем, нужно горячее сердце. А она посмотрела на меня, как она обычно смотрит, так что сердце сжимается, и ответила мне "Я должна была попытаться."       Танцующий огонек свечи вздрогнул и зачадил, когда Питер выдохнул, отвернувшись. Принцесса же продолжала, будто не видя муки на его лице.       - Что могла я возразить? Я ушла. Но что-то не давало мне покоя. И только сейчас я поняла... Прости, что поздно. Ведь этот парень был похож на тебя! Питер...       Она умолкла под его взглядом и все-таки опустилась на стул. А он, минуту поколебавшись, не попрощавшись, вышел.       В домашних туфлях, в распахнутом камзоле бежал он по коридорам дворца. Королева стояла на балконе, похожая на одну из тех ледяных скульптур, какими украшают в Эренделле площадь зимой. Свет дворцовых фонарей очертил золотом её контур. Питер пересек гостиную и замер в шаге от неё. Эльза удивленно вскинула голову, улыбнулась ему, но он не улыбнулся в ответ. Низко-низко склонился он перед ней, прося прощения за свою жестокость, за нечуткость, за то, что заставил её страдать. Не спросил позволения, губами коснулся её холодной тонкой руки, а потом прижал к щеке, грея.       Эльза не окликнула его и ни о чем не спросила, будто ждала. В самом деле ждала - как же долго? Она медленно опустилась на пол рядом, обвила рукой его склоненную голову, лбом коснулась его, и так сидели они долго-долго. А потом он поднял на неё глаза, и в этих глазах прочла она все то, о чем так долго молчал он. А по посиневшим губам поняла, что он замерз.Тогда, взявшись за руки, пошли они внутрь, сели у горячего камина и проговорили всю ночь, пока рассвет не окрасил розовым островерхие крыши Эренделла.