Четыре года и сорок семь дней

Хорошо, что я додумался не курить вчера, лёжа в кровати. Сейчас бы я себе спасибо за это не сказал. И так не скажу. Конечно, уже прошло время, когда каждое утро я твердил себе, что это последний раз. Заявлял самому себе, что хватит уже пить, не из-за здоровья, а просто потому, что утром слишком тяжело. Теперь я просто встаю (не с первого, естественно, раза) и стараюсь привести себя в порядок, чтобы доспать до вечера спокойно. А потом по новой. Это весело. Это помогает. Это даёт идеальную жизнь. До утра. Утром даёт ад. Но даже в аду есть свои плюсы. Я сижу на кухне, заполненной дымом выкуренных мною двух пачек сигарет. Хотя, по правде сказать, некоторые сигареты просто молча тлели у меня в пальцах или заканчивали свою жизнь, дымясь на полу. Они падают, а я не спешу их поднимать. Зачем? Ведь рядом лежит открытая пачка. Подкурив онемевшими пальцами очередную сигарету, я, морщась, ставлю отбитые локти на столешницу, опираясь подбородком на кулак. Иногда локти соскальзывают или падает голова, от чего в черепной коробке происходит очередное цунами, вырывающее из меня необычно немногословное протяжное «fuuuuck». Я курил одну за другой. Мне хотелось утонуть в дыму. Слава Богу, но по какой-то странной причине я не чувствовал горечи сигарет, поэтому, пожалуй, я достану ещё пару пачек. - Может, пора прекращать это? Приподняв голову, которая безвольно лежала на переплетённых пальцах рук, в которых в то же время была зажата сигарета, испускающая дым прямо мне в нос, я увидел улыбку. Улыбку, которую я не видел четыре года. Четыре года, сорок семь дней и где-то часа два. Я помнил до секунды. Эта улыбка была всегда в моей памяти, каждый день. Она не выходила у меня из головы со всем прилегающим к ней, что сейчас, сквозь густой сигаретный туман, было сложно рассмотреть. - Я думал, что ты тут куховариш неудачно. А ты просто решил задохнуться. Ого. - Видимо, глянув внимательнее на моё лицо, можно беспрепятственно прочесть все бары, в которых я побывал и все названия алкогольных напитков. - Да ты, я смотрю, в загуле. - Ты… - Поперхнувшись дымом, я резко закашлялся. - Я, - он улыбнулся, отбирая у меня сигарету, открывая окно и вышвыривая её туда. - Да, решил заглянуть к своему старому другу. Проследить, как ты тут. Может даже, вправить мозги, если удастся. Опять эта улыбка. - Я же мать Тереза во плоти. Слишком добрый, хотя я, кажется, не говорил об этом. Или наоборот нёс в каждом интервью. Решил повидать старину Кори Тейлора, а смотрю, будто в лицо самому Алкогольному Сатане! Он говорил и говорил. Так мало, но так… Так безмерно нужно. Его голос как глоток свежего воздуха в пылающем доме. Думая, что допился до чёртиков, я, щурясь слезящимися от дыма и кашля глазами, всмотрелся в лицо. Вроде, не мутный, вроде, не исчезает. Он сел с другой стороны стола от меня, но не напротив, и улыбался. Посмотрев на него ещё несколько секунд, я отвернулся, сильно вжимая костяшки пальцев в висок, прикусывая губу до онемения, стараясь сдержать слёзы. Нет... Резко повернувшись, я открыл рот, набрал полные лёгкие и, когда слёзы всё же вырвались наружу, смог только сипло прошептать: - Пол… - Ты больной! Ты просто больной, Тейлор! - Мой лучший друг ткнул меня в плечо, оглядываясь назад. - Пол, успокойся, - меня разбирал смех, который сдерживала адская боль в рёбрах. - Прыгнуть с крыши! Послать копов! Наткнуться на потолковый вентилятор! - Потолочный, - я всё же рассмеялся, приобнимая Пола. Грэй сейчас так рвёт и мечет, а ведь это он кричал совсем недавно: «Да мой лучший друг, мать вашу, может всё! Да Тейлор вас всех уделает! С крыши? Да он с небес сюда спрыгнул, олухи! Конечно, он сможет спрыгнуть!». И, да, он тащил меня с моими сломанными, кажется, рёбрами на себе, задыхаясь, но убегая от копов. Почему не оставил? Он просто самый лучший из всех. Ну, с вентилятором, это чисто моя заслуга. - Когда-нибудь, Тейлор, всё закончится! - Насупившись на мой смех, он продолжал аккуратно придерживать меня. - Когда-нибудь не будет великого и добродушного Пола Грэя рядом, вот тогда мы и посмотрим, куда денется твоя отчаянность. Вот что ты сделаешь, если меня не будет? Если я исчезну? Куда подашься, что будешь делать? - Ты не исчезнешь, Пол, никогда… - Пол, - я повторил, зачем-то встав. Он только продолжал улыбаться, а затем поднялся и протянул мне руку. - Он самый. Неуверенно посмотрев на протянутую ладонь, я опять поднял взгляд на лицо. Улыбается, чёртов засранец! Улыбается, будто всё хорошо, будто всё как раньше! Улыбается так, как улыбался мне при встрече и при прощании. Как улыбался после ссор, после концертов, после того, как выслушает мои душевные терзания. Он всегда улыбался, в любой ситуации, потому что не было нерешаемых задач, мать вашу, когда рядом был Пол Грэй и когда он улыбался! Я бросился на него, со всей силы прижав к себе. Когда я обнимал его последний раз? Чуть дольше, чем четыре года и сорок семь дней. Тогда он всегда был рядом, тогда не было необходимости обнимать его каждый день, на прощание всегда говорить, как я люблю его, что он самое лучшее, что было в моей жизни, самая лучшая часть меня. Я прижимал его всё сильнее, а слёзы беспощадно впитывались в его рубашку. Сжать бы его посильнее, сдавить, растворить в себе, чтобы всегда чувствовать его. Он и так всегда у меня в сердце, всегда со мной, но не такой телесный, осязаемый. - Пол, - я рухнул назад на стул. Было ощущение, что это сон и его вот-вот отберут у меня. Хотелось насмотреться на него, наговориться, рассказать все новости, вплоть до того, что Джордисон вчера чихал тринадцать раз подряд, не переставая. Хотелось, чтобы он скорее влился назад, чтоб не чувствовал тот пробел в четыре года. Хотелось спросить, как он, чтобы слышать его голос. Самый лучший, самый звонкий, самый желанный за последнее время. Всё бы отдал, чтобы услышать его смех. Надо срочно пошутить! Глупые мысли… Хотелось сказать всё, что говорил каждый день вслух перед фотографиями, про себя перед сном. О том, как скучал, о том, как не хватало. О том… Чёртовы слёзы! О том, что он самый лучший в мире друг и человек. О том, что я люблю его, что не хочу, чтобы он уходил, как тогда, четыре года назад. О том, что я не выпущу его никуда! Я буду сидеть с ним тут до потери пульса и не выйду никуда, чтобы он не смог исчезнуть. Мы позовём парней из группы! Всех! Но потом, через неделю, когда я смогу насытиться чувством того, что он рядом. Ещё хотелось сказать о том… ничего не приходит в голову… Хочется сказать, что… Это нереально - жить без него. - Я знаю, - «послушав» моё молчание, сказал он, вызвав этим ещё ливень слёз и судорогу всё ещё не протрезвевшего лица. - Как ты? - Я вытер слёзы, пытаясь улыбнуться. Его звонкий задорный голос впился в моё сердце и горло. - Я отлично! А ты как? Что нового у вас с ребятами? У тебя? - Хорошо. Мы… Джои вчера чихал тринадцать раз подряд, - как сомнамбула, я впился взглядом в его губы. Он расхохотался. Я облегчённо и счастливо поднял взгляд к его глазам. - Я скучал по твоему смеху… - А я скучал по твоим шуточкам. - Пол похлопал меня по руке, безвольно лежащей на столе. Чтобы как-то унять нервы, я подкурил сигарету. - Ну, нет, я только сквозь дым начал видеть тебя! - Пол схватил меня за руку, чтобы отобрать сигарету, но я вывернул запястье и сделал затяжку. - Кори, не выделывайся, ты же знаешь, что я легко тебя… Ого, какие мы дерзкие. Улыбаясь, словно мальчишка, я вырвал руку, но не успел сделать ещё одну затяжку, как Пол пригвоздил мою ладонь к столу, а сигарета безжалостно прожгла аккуратную дырочку в скатерти. - Чёрт, теперь порчу имущества на меня повесишь! - Сигарета полетела в окно, а следом и целая пачка. Уже улыбаясь, Пол посмотрел на меня. - Курить бросай. - Обязательно. Расскажи, как ты. - Нормально, Тейлор, проспись! Заскочил к тебе с утра, а ты будто тысячу лет меня не видел. - Тысячу миллионов лет… - Я вчера видел Майка. Он передал привет. - Какого Майка? - Я усиленно вспоминал. - Того Майка. Из Лондона. - Майк из Лондона. - Привычным движением я поднёс пальцы к губам. - Я не видел его четыре года… - Хорош заливать! - Пол помотал головой. - Расскажи лучше что-то. - У тебя такая красивая дочь, Пол… - Исчезну! - Упрямо повторял он. - Куда?! - Ну, куда люди исчезают? По жизни могут прекратить общение, отдалиться, разъехаться. Иногда умирают. - Бред. - Упрямость - не только твоя основная черта, Грэй. - Вот ты так думаешь, что бред. И будешь думать. И в тот день, когда я не приду к тебе, ты тоже будешь думать: «бред!». А потом я не появлюсь у тебя неделю, месяц. Потом не появлюсь в городе, вообще нигде. Что тогда? Когда меня просто не будет. Когда даже из башки твоей пустой я выветрюсь? - Ты… - Твои слова пугают своей уверенность и правдоподобностью. Я останавливаюсь и серьёзно хмурюсь. - Ты правда сможешь бросить меня? - Твоя дочь такая красивая…. Голос опять стал тише, а слёзы опять покатились по щекам. Это вчерашняя водка и абсент выходят? - Спасибо, что просвятил, а то я без тебя ну никак бы не догадался! - Хмыкнул он, а потом самодовольно добавил, - На меня очень похожа. - Похожа, - я опять рыдал. - Она самая красивая, Пол. Она вырастет и станет великой, как и её отец. Она такая кроха, а уже вылитый ты. Красавица. - Я знаю. Его взгляд такой тёплый и родной. - Ты, может, не хочешь этого слушать, Пол, но… Без тебя хреново. - Я чувствовал себя как на исповеди. Я обязан выговориться. - И я не успел сказать, наверное, но ты самый лучший человек, который был в моей жизни! И я люблю тебя! И я бы всё отдал… - Ну, хватит, - тихо прерываешь меня, улыбаясь. - Я знаю. По-твоему, я на Кипре где-то отдыхаю? Я всё знаю. А Джордисон, по-моему, чихнул четырнадцать раз, просто ты не с первого считать начал. Я устало потёр глаза и инстинктивно потянулся к выброшенной уже давно в окно пачке сигарет. Чтобы сгладить неловкое движение руки, я постучал пальцами о столешницу, а потом убрал руку на колено. - Кори, серьёзно, завязывай с этим. - Просто мне до сих пор неловко. Не могу привыкнуть нормально жить. - Не делай трагедию! Живёшь и радуешься, я же вижу! - На поверхности когда. - Непроизвольно зеваю. - Спать вали, а я тут уберу немного. - Я вскинул брови. - Ладно, только сигареты выкину. Может, бутылки тоже. Я чувствовал, что с минуты на минуту отрублюсь, но выпускать Пола за пределы своего поля зрения я не хотел. - Довести до кровати? - Он поднялся. - Доведи. - Как в молодости, как в те светлые годы, я висну на нём, а он тащит меня в спальню. Упав на кровать, я опять всматриваюсь в него. Тепло разливается под кожей. Ощущение полной удовлетворённости наполняет, распирает счастьем. - Ты ведь не свалишь теперь, Пол? Не свалишь, как тогда? - Нет. Я уберу… Ты поднимаешься, и я тоже приподнимаюсь, хватая тебя за руку. Вот сейчас ты уйдёшь. Как тогда. Четыре года и сорок семь дней назад. Только тогда ты что-то сказал, а я махнул рукой, не поворачиваясь к тебе. Спать хотелось жутко, голова раскалывалась, а важные новости ты тогда точно бы не сообщил, поэтому я, уткнувшись лицом в подушку, махнул тебе рукой. А утром, в десять пятьдесят. В тот момент у меня тоже должно было остановиться сердце. Должно, но не остановилось. - Можешь засечь две минуты. Я вернусь. - Подёргав руку пару раз, он вздыхает. - Что ж ты за человек такой, Тейлор, что не веришь другу? Я тебе когда-то врал? И я отпускаю его руку. Потирая переносицу, прислушиваюсь к звукам из кухни. Шуршание. Включается вода. Выключается. Тишина. Гробовая тишина. - Будешь? - Ты стоишь в дверях и жонглируешь одной рукой. Два яблока отточенными движениями взлетают в воздух и шлёпаются назад в руку. В правую руку. - Ты же левша, Пол. - Я опускаюсь на подушку, а ты перестаёшь подбрасывать яблоки и садишься рядом на пол. - Знаешь, я ненавижу май. Я с детства ненавижу этот месяц. Вроде весна, но последняя её часть. То есть, почти лето, но не оно. Какой-то старый месяц. Короче, не люблю я его. - А мне нравится, как ты Snuff исполняешь. Люблю эту песню. - Ты наигрываешь мелодию, а я улыбаюсь. Я знал. Что тебе нравится. Каждый раз знал. Я чувствовал, что ты был везде. Слушал, слышал, улыбался. Все эти четыре года и сорок семь дней улыбался за моей спиной, у меня во снах, а теперь рядом со мной. Глаза опять наполняются слезами, а твоя рука невесомо хлопает меня по плечу. Потом я чувствую, что твой коротко стриженый затылок упал мне на руку. - Это моя самая любимая песня. И ты поёшь её для меня. Как и говорил. Я так люблю эту песню… Я давно не просыпался с чувством того, что произошло что-то великолепное. Что-то, что возродило к жизни. Осталось только вспомнить, что же это. Глухая стена пульсирующего отчаяния и безысходности поглотила предыдущее чувство. Конечно. Пол не может быть жив. Он снился мне почти каждую ночь, потом всё реже, а потом вообще перестал. Однажды я так напился, что он приснился мне с выговорами! Но тогда я понимал, что это сон и грустно слушал его. А когда попытался подойти, то проснулся. И сны у меня всегда мутные. Потом я опять пил, и он снился. Это работало. Он снился каждый раз, когда я напивался до колик. Но, Господи, только ты знаешь, как же мне сейчас больно… Чувство, будто тебя лишили последней надежды, последней радости. Нет. Я сейчас зайду на кухню, а там Пол. Выкидывает сигареты и ворчит. Или жонглирует яблоками. Почему-то правой рукой. Потому что сон? Нет, чёрт возьми! Я поднимаюсь и медленно иду на кухню. Воровски выглядываю из-за угла. Хочется увидеть ЕГО, и тогда, как маленький ребёнок вбежать к нему, обнять, никогда не отпускать. И тут же поехать в наш старый бар. А потом позвонить ребятам и всем вместе всю ночь гулять в каком-то клубе. А потом возобновить репетиции. Сколько, наверное, партий написал Пол. Я уже представляю тот момент, когда с порога крикну им: «Хэй, гляньте-ка кто тут у нас!», а следом войдёт Пол. Перед глазами так и стоит охреневшее лицо Джордисона, Криса и Джима. А как будет хрипеть Пол, когда его сожмут в железных объятиях руки Мика и Шона. Я бы смеялся, наблюдая за этим, и вечно повторял: «Я же говорил, парни, он просто на отдыхе. Я всегда знал, что он вернётся! Пол никогда меня не бросал!». Пустая прокуренная кухня глухим онемевшим звоном отдавалась в груди и голове. Хотелось рыдать и биться головой о стену. Ведь он был тут! Только что! Я видел его, говорил с ним, обнимал! Чёрт возьми, я был счастлив! ОН БЫЛ ТУТ! Трясущимися руками я достаю сигарету и чиркаю зажигалкой. «Сигареты не выкинул» - тупая мысль болью отдаётся в висках и царапает горло. Слёзы опять откуда-то взялись. Люто ударив кулаком по столешнице несколько раз, я всматриваюсь в неё. Проморгав слёзы, я хмурюсь и наклоняюсь ближе, провожу пальцем по скатерти, чтобы в следующую секунду радостно отпрыгнуть, ударив кулаком в стену. - Я знал. Я знал, Пол! - Я оглядываюсь по сторонам. Окно открыто! Я ведь не открывал его, я точно помню! А даже если и открывал, то прожжённая скатерть точно в том месте, где Пол отбирал у меня сигарету. - Чёртов сукин сын! - От переизбытка чувств я опять бью стол. - Я люблю тебя, Грэй. - Ты что, правда, бросишь? - Я щурюсь, отступая от него. Не знаю почему, но меня напугало это. - Да ладно тебе, Кори. Куда я смогу деться? Моя судьба - вечно быть рядом с таким сумасшедшим. - Ты улыбаешься, а я облегчённо опять опираюсь на тебя. - Ты самый лучший, ты знаешь это? - Знаю, но можешь повторять это каждый день. - Когда-нибудь я стану известным. Мы станем. И я напишу песню. Я буду петь её, а вместе со мной и многомиллионная толпа. И я скажу: «Эта песня для самого лучшего человека в мире! Я посвящаю её Полу Грэю! Самый замечательный, мать его, человек! И в любое время, когда вам хорошо, я хочу, чтобы вы знали, что Пол Грэй рядом!». - Главное, чтоб я не прослезился, - смеешься. - Как в фильмах, ты скажешь это, пошлёшь мне воздушный поцелуй, а я буду стоять рядом и слушать. Это будет самая охеренная песня! - Осталось только написать её. Это вопрос времени. Я быстро справлюсь. И я буду петь её для тебя, а вместе со мной будет петь весь мир. И все для тебя, Пол Грэй. - А я буду обязательно слушать её. Всегда, когда ты будешь исполнять эту песню, я буду стоять рядом и слушать. Я всегда буду рядом…