***
Косой переулок пестрел зазывающими вывесками. Вымощенная булыжниками улица вилась между разнообразными волшебными лавками и магазинчиками. Многолюдно, шумно — магический Лондон стряхивал с себя печаль последних лет, омраченных войною, когда волшебники вынуждены были жить в страхе за себя и своих близких. Косой переулок, словно добротно смазанное колесо, крутился бодро и правильно. Изголодавшиеся по веселью и беззаботности колдуны и колдуньи сновали туда-сюда, привыкая снова не бояться и радуясь вновь обретенной возможности смело смотреть в будущее. Астория точно не знала, почему отправилась искать работу именно в Косой переулок, а не, например, в Министерство Магии. Должно быть, она просто опасалась, что в Министерстве на нее даже и не посмотрят. Девушке было всего семнадцать, и осенью ей предстояло вернуться в Хогвартс, чтобы продолжить обучение на седьмом курсе. «Вряд ли за три летних месяца можно заработать столько денег, чтобы хватило на залог, — обреченно размышляла про себя Астория. — Но попытаться стоит». Она набрела на неприметную лавку с тусклой вывеской на двери: «Фотография — память моментов». Чуть снизу под вывеской был приклеен клочок пергамента, на котором значилось: «Нужны работники». Едва слышно звякнул дверной колокольчик. Оказавшись внутри, Астория огляделась. На полках пылились огромные старомодные фотоаппараты со вспышками, небольшие фотокамеры, множество кассет для пленок, черные конверты с фотобумагой. Прилавок сплошь был уставлен колбами с проявочной жидкостью, и хотя в помещение не проникали солнечные лучи, на поверхности склянок как будто бы бегала рябь бликов... Астория подалась вперед, вплотную подходя к прилавку с колбами. Девушкой овладело странное чувство, ей казалось, что она слышит тихие голоса. Проявочная жидкость в склянках словно… шептала. — Здравствуй, — раздался вдруг скрипучий старческий голос. Астория вздрогнула и, оглянувшись, увидела дряхлую колдунью в остроконечной шляпе. — Я… — отчего-то растерялась девушка. — На вашей двери висело объявление… — О да, конечно, — кивая, прокряхтела ведьма. — Ты очень подходишь. Очень… — Подхожу? — не поняла Астория. — Куда? — На вакансию! Ты же пришла за работой. Сама же сказала, — ответила ей старуха. — Да, да… Ты идеальная кандидатка. Такая юная, такая свежая. Ведьма с каким-то пугающим блеском в выцветших глазах осматривала Асторию. А потом, словно сообразив, что отпугнет девушку, вдруг переменилась, натянула на себя безобидный старушечий вид. — Но если ты не хочешь… — покачала она головой. — Я не сказала, что не хочу, — вырвалось у Астории, такой жалкой и морщинистой вдруг сделалась старушка. — Тогда идем, — пригласила хозяйка лавки. Вслед за ней Астория проследовала за прилавок, а оттуда в коридор, ведущий в другие комнаты. Старуха привела девушку в небольшую каморку, освещаемую лишь парой настенных факелов. В каморке было много столов, на которых стояли котлы, полные жидкости фиолетового оттенка. — В этих котлах она еще не живая. Ты должна оживить эту жидкость, — гипнотизирующим шепотом говорила бабка. — Вот так. Бери свою волшебную палочку. Колдунья взяла Асторию за локоть, подвела к котлу. Астория вытянула руку, направляя палочку на жидкость. — Скажи «Ваши улыбки — моя отрада», — на ухо прошептала старуха. — Ваши улыбки — моя отрада, — послушно повторила Астория. Она почувствовала, как легкий ветер исходит из нее и устремляется в котел. Пальцы, держащие палочку, тут же стали ледяными, по позвоночнику побежал мороз. — Я буду платить тебе десять галлеонов в час. Ты бы не пришла сюда, если бы не нуждалась в помощи, Астория, — голос ведьмы затуманивал рассудок, сознание становилось податливым. — Спасибо вам, — слабо благодарила девушка. — Вы правы. Мне очень нужны деньги.***
Астория сама не понимала, зачем согласилась на столь странную работу. Каждое утро она исправно аппарировала в Косой переулок, шла к фотолавке. Каждое утро ее ждали новые котлы с раствором, который нужно было заколдовать, чтобы фотографии, проявленные в нем, впоследствии могли двигаться. Над каждым котлом Астория стояла так долго, пока на поверхности фиолетовой жидкости не начинала бегать рябь, переливающаяся яркими бликами. Работа в прямом смысле высасывала из Астории жизненную энергию. — Ваши улыбки — моя отрада, — заклинала она дрожащими губами, а из глаз ее лились слезы. Она сжимала веки. Она видела Хогвартс в руинах и мертвых школьников, погибших в той ужасной войне. Она видела своего покойного отца, который что-то кричал ей, а потом на груди его расползалось красное кровавое пятно. Она видела свое поместье и пустоту его коридоров. Она видела поляну, и с каждым разом цветы на ней увядали все быстрее… — Зачем я это делаю? — слабо шептала Астория, обнаруживая себя лежащей на полу каморки. Хозяйка фотолавки, старуха по имени Матильда, была рядом, гладила ее по голове и приговаривала: — Потому что ты хорошая и добрая девочка. Ты делишься своим добром.***
— Астория? — Драко наткнулся на нее случайно, одним безветренным вечером, когда заглянул в Косой переулок за кое-какими лекарствами для матери. — Привет, Малфой, — устало поздоровалась девушка. Драко присел рядом с ней на скамейку. Он нашел Асторию бледной и изможденной. В ее потухшем взгляде не осталось ни намека на тот вызов, с каким она, бывало, смотрела на него в школьные годы. — Как дела? Как в семье? — тихо спросил он, отчего-то чувствуя вдруг острую необходимость узнать в подробностях, в насколько бедственном положении оказалась Астория после войны. — Я думаю, ты не хуже меня знаешь, как сейчас могут обстоять дела у отпрыска Пожирателя смерти, — сухо ответила Астория. К вечеру Косой переулок опустел. Редкие прохожие стуком каблуков нарушали вялую тишину улочки. — Я уже сбился со счета, сколько мы заплатили денег, — отстраненно сказал Драко. — Залог за отца, залог за меня, взносы на компенсации семьям пострадавших… Суд даже брал с нас галлеоны, чтобы обменять их на магловские деньги и внести в бюджет магловского правительства Великобритании на восстановление разрушенных Пожирателями мостов и зданий. Астория в бессильной злости сжала кулачки. — Любой из нас, любой из тех, кто выступал на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть, теперь навсегда будет для них всех врагом, как бы ни старался доказать обратное, — горько возмутилась она. — У нас и выбора-то не было, а они… Драко вспомнил, как год назад на Астрономической башне опустил направленную на Дамблдора волшебную палочку. Как несколько месяцев назад не хотел выдавать Поттера и его друзей, приведенных в Малфой-Мэнор егерями… — Наверное, у нас был выбор, — проговорил он. — Просто не всегда хватало смелости. Она взглянула на него так, будто впервые видела. Не с осуждением, а с удивлением и легким недоверием. — До встречи, Астория. Меня ждет Нарцисса. И с тихим хлопком Драко аппарировал в Малфой-Мэнор.***
В очередной раз занося руку с палочкой над котлом, Астория думала о Дафне. Сестра пыталась устроиться на работу в Министерство Магии, но ей всюду отказывали. В чем Дафна была виновата? В чем была виновата Астория? В том, что они родились чистокровными и с детства впитали в себя взгляды и предрассудки семьи? Да, эти взгляды были ошибочными и эгоистичными, но они же и привели, в конце концов, семью Гринграсс к краху. Темный Лорд был слеп в своей чудовищной жестокости, не прав в утверждении, что чистокровные имеют превосходство над маглорожденными и маглами. Но чем же сейчас отличались от него те, кто в прошедшей войне противостоял ему? Те, кто, подобно Темному Лорду, сеял в данный момент несправедливость и дискриминацию по отношению к родственникам Пожирателей смерти, не желая проявлять снисходительности и понимания… Астории было холодно, невесомый сквозняк струйками вился вокруг нее. Жидкость в пузатом котле все еще не оживала. Астория слабела, ей требовалось много времени, чтобы разделаться с одним котлом, гораздо больше, чем вначале. Иногда даже по нескольку дней. — Ваши улыбки — моя отрада, — методично повторяла девушка и проваливалась в жуткие видения. Солнечная опушка превращалась в черный лес. Ее обступали корявые деревья. Она шла, одетая в белое платье, подол которого трепал ветер. В чаще прятались монстры — ее ночные кошмары. Ноги вязли в сырой земле… Астория очнулась и поняла, что стоит около входа в фотолавку, сжимая в руке мешочек с заработанными галлеонами. Она часто вот так вот обнаруживала себя, не помня, что делала до этого. — Привет, — к ней уже спешил Драко. — Ну как ты сегодня? — Кажется, опять упала в обморок. От меня пахнет чаем с мелиссой. Видимо, старушка поила меня им. Они шли вдоль улочки, ступая по дорожке, вымощенной булыжниками. Вот уже неделю Малфой встречал Асторию с работы. Она не спрашивала, почему он это делает. Его общество неким чудным образом успокаивало Асторию. Она даже призналась Драко в том, какую конкретно работу выполняет в фотолавке. Она чувствовала, что ему можно верить, и она хотела ему верить. Может быть, потому что он выглядел подавленным и разбитым. Может быть, потому что держался достойно, не подавая виду, что и у него тоже дела хуже некуда... — И что же? Этот раствор для проявки… Получается, его чуть ли не все маги Великобритании покупают? — интересовался Драко. — Нет, — усмехалась Астория. — Заколдовывать раствор силой собственной положительной энергии — это старая техника, такая же древняя, как хозяйка лавки Матильда. Такой способ годится только для обыкновенных фотографий. Редакции газет и журналов накладывают специальные чары сразу на фотокамеры, всякие книжные издательства — на печатные станки… Матильда мне это рассказывала. — Но тебе же… больно. Я имею в виду… это изматывает тебя… Заходящее солнце окрашивало деревянные магазинчики Косого переулка в оранжевый оттенок. В воздухе парили крохотные пылинки. Астория слушала свои шаги. — Знаешь, старуха постоянно повторяет, что я добрая, — говорила Астория. — Но мне кажется, что нет. Иногда мне кажется, что я ненавижу весь мир. И когда я стою там, над котлами, я чувствую все свое горе, а все хорошее покидает меня, уходит в котел. Остается лишь грусть и ненависть. И мне… нравится это. Я как будто наслаждаюсь жалостью к себе. — Я тоже не вижу ничего хорошего. Будущее — одно сплошное размытое пятно… — тихо отвечал ей Драко. Как интересно он интерпретировал ее слова. Астория задумалась. Она думала об их разговоре и ночью. Пожалуй, они оба утратили последнее — надежду…***
Лето катилось в август. Их встречи с Малфоем стали частыми. Он улыбался ей искренне, и иногда ей казалось, что он научился делать это только теперь, пройдя столько тернистых путей, выпутавшись из стольких заблуждений. — Я хочу попробовать, — однажды сказал он. — Помочь тебе. Астория привела его в темную каморку. Драко нагнулся над котлом, внимательно вглядываясь в свое отражение в плескавшемся растворе. — Раньше я любил ухмыляться себе, даже если смотрелся в отполированное древко метлы. А сейчас… Вижу себя и хочу отвернуться. — Просто ты изменился, — тихо сказала Астория. — Только вот не можешь понять в себе этих изменений. Обрести себя в обновленном мире, в котором нужно жить и радоваться, отпуская прошлое… Серый взгляд Драко, устремленный на Асторию, источал одинокую задумчивость. — Ведь ты говоришь сейчас не только обо мне. — Не только, — согласилась она. Каморка тонула в полумраке. Две тонкие фигуры склонились над котлами с палочками в протянутых руках. Они видели прежнюю жизнь. Они видели себя детьми в окружении взрослых, облаченных в черные мантии. Лица в масках тянулись к ним, мальчик и девочка ежились. Шипящие голоса приговаривали: — Вы лучшие, у вас чистая кровь. Вы будете управлять и властвовать. А грязнокровкам и предателям крови нет места среди вас! Мы построим новый мир! Новый мир обретал очертания разрушенной школы, в новом мире раздавались плач и крики, летали смертельные заклятия. Ни Астория, ни Драко не хотели этой жестокости. — Драко! — всхлипывала Астория, обнимая Малфоя так, как будто он и только он мог спасти ее. — Я же не такая! Я не хотела всех этих смертей! И отец не хотел! Не хотел, я знаю! — Конечно, не такая, — успокаивал он. — Все хорошо. Не плачь. Все будет хорошо, я обещаю… …Астория удивлялась сама себе. Она думала о Драко Малфое, о юноше, который все ее школьные годы представлялся ей самодовольным эгоистом, и небо снова начинало казаться ей бескрайним и прекрасным. Оно больше не давило на нее. Любовь дарила ей свободу от цепей прежних затаенных обид. Она думала о Драко даже чаще, чем следовало. Она думала о нем и на работе, ожидая, как выйдет за порог лавки и утонет в лучах малфоевской ухмылки, которая, оказывается, могла быть неожиданно мягкой и открытой. — Ваши улыбки — моя отрада. — Теперь Астория верила в эти слова. Уголки ее губ ползли вверх. Она видела смеющихся детей у школьного озера. Она чувствовала восторг, будто летала на самой скоростной на свете метле. Проявочная жидкость в котле мерцала яркими бликами, от чего по стенам, потолку и мебели маленькой фотолаборатории бегали разноцветные огоньки. — Теперь ты понимаешь, Астория? Мир не против тебя, — добродушно ворчала рядом старая хозяйка лавки, а потом охала и вздыхала: — Но ты уйдешь, уйдешь к своему светловолосому и ненаглядному… А мне так сложно найти помощника. Никто не хочет работать у старой Матильды. Все боятся своих внутренних демонов… — Мне нужно в школу, бабушка. Но я никогда не забуду вас. Мы с Драко будем навещать вас, даже когда поженимся, — ласково говорила Астория, с нежностью глядя на старушку. Золотистая осень пахла пряным счастьем, а два юных сердца снова обрели веру в лучшее.***
…Деннис Криви вспоминал своего брата Колина каждый день. Колин был смелым. Никто даже и представить не мог, сколько храбрости вмещалось в его худеньком тельце. Колин погиб. А его озорная улыбка и звонкий голос, кажется, до сих пор вспыхивали тихими отголосками рядом с Деннисом. Словно вспышка фотокамеры, с которой брат не расставался ни на секунду. Со смертью брата Деннис потерял и часть себя. И вот уже больше года брел по жизни бесцельно, точно так же, как сейчас плелся по улочкам Косого переулка… Слева тихо скрипнула обшарпанная дверь магазинчика, и Деннис оглянулся. «Фотография — память моментов» — гласила вывеска.