Чудеса делаются своими руками.

Деревья в саду кланялись ветру; чайного цвета занавеска бледным призраком трепетала в оконном проёме. У Савако перехватило дыхание. - Ну и дела, - сказала Яно, косясь в сторону парты Кадзэхаи. - Почему мне это раньше в голову не приходило? - Наша Савако влюбилась! - наматывая сопли на кулак, всхлипнула Тидзуру. Савако сидела красная, как пион и, удивлённо моргая, смотрела то на Яно, то на Тидзуру, а в голове её, словно рыбы, мелькали мысли, то быстрые, стремительные, то медленные, неторопливые: "Слова, что я хочу сказать ему... Чувства, что я хочу разделить с ним... Теперь, когда я начала об этом думать... Есть столько всего, что я бы хотела сказать, что даже не знаю, с чего начать. Почему нельзя показать кому-то, что ты чувствуешь на самом деле одной простой фразой?" - Савако, ты меня вообще слушаешь? - прервала её Яно. Девушка, удивлённо моргнув, взглянула на подругу. А Тидзуру добавила: - Всегда плачу, когда доходит до этого разговора. - сказала она, сердито сморкаясь в вытащенный ею из кармана платок. Но их разговор был прерван вошедшим в класс Кадзэхаей. - Доброе утро! - крикнул он и подошел к группе парней, ожесточённо о чём-то спорящих. - Д-доброе... - выдавила из себя Садако. И пока она это говорила, Тидзуру и Яно стояли, как связанные. Они и не подозревали, что у них никогда не было более внимательного слушателя, как Кадзэхая. Он прислушивался к их разговору, который после его появления перешёл в шёпот. Он слушал их, как кошка мышь. С утра уже овладело им нетерпение. Это был последний деть перед каникулами, и потому тянулся он дольше других дней. Кадзэхае очень хотелось подойти к Тидзуру, Яно, Савако и сказать: - Впустите меня. Я не скажу ни слова. Я только хочу послушать, о чём вы говорите. Прозвенел звонок. Один только звонок. Но как всё изменилось: исчез тот прежний, растаял тот, прежний мир и вместо него возник новый, холодный и бесцветный. Уроки тянулись, словно недели. Тем же вечером Савако пришло сообщение: "Приходи сегодня, в десять на крышу школы. Сёта." Это сообщение стало для неё тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. Счастье сидело в ней пушистым котёнком. В десять часов вечера Кадзэхая, стоя на крыше школы, начал различать в тишине вечера звук, неопределённый, как бормотание. Лишь он открыл рот, чтобы что-то сказать, навстречу ему шла Савако. - Я пришла, - тихо произнесла она и подошла к Сёте. Они стояли около края крыши, их с землёй разделяла лишь сетка. - Взгляни сюда, - так же тихо ответил парень и указал в даль. И Савако увидела. Половина горизонта предстала её глазам в блеске иллюминаций. В воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие дома, созвездия и шары фонарей были как крупный жемчуг среди золотых украшений. Казалось, стеклись сюда огни всего мира. Свет был так силён, что Кадзэхая увидел в темноте лицо Савако. Оно, сияющее и поражённое, слегка вздрагивало. она старалась поспеть увидеть повсюду. А Куронума взглянула на него и подумала: "Из всех, кого я встречала, он первый мне по-настоящему понравился. Только он один из всех, кого я помню, смотрел мне прямо в глаза — так, словно я что-то значу. Если бы его не было, моя жизнь была бы совсем другой." И тут, нарушая тишину, Кадзэхая сказал: - Неважно, отвергнешь ли ты меня... Я люблю тебя, люблю. Я не знал, что так можно любить. Я не знал, что это настолько сильное чувство. Я твой и всегда буду твоим. А Савако так печально показалось вдруг то, что этот миг больше не повторится. - Всё гудит внутри, - призналась она. - Сердце стучит, руки холодные. Я никогда не знала, каково это - любить. С нежностью и тревогой посмотрел на неё Сёта. - Сколько раз прощался я с тобой, но всё-таки мы встречаемся и будем встречаться. Не плачь и не грусти. И он засмеялся. Это был радостный и искренний смех и доносился он со школьной крыши в этот поздний час, когда весь город и дома погружены во мрак. - Я тоже люблю тебя, Кадзэхая-кун. Спасибо тебе. - ответила Савако, засмеявшись в ответ. И тут же из её глаз потекли слёзы. Сёта взял её за руки и она спрятала мокрое от слёз лицо на его груди. Бережно, но со смехом, сам потрясённый и удивлённый тем, что наступила невыразимая, недоступная никому драгоценная минута, Сёта поднял за подбородок это давно-давно знакомое лицо и глаза Савако наконец ясно раскрылись. В них было всё лучшее человека. - Ты красивая... Какая же ты красивая! - смущённо произнёс он.