Признание

На улице, как обычно и бывает в канун Нового года, шел снег. Крупные, холодные хлопья белой кашей залепляли окно, полностью закрывая происходящее снаружи. Ветер гудел так сильно, что никакие стены не могли заглушить его вой. Черные тучи заволокли небо. В большой, просторной квартире свет горел только в зале, да и то он был тусклым и отдавал синевой, огрубляя углы редких предметов интерьера. Диван, пара шкафов, стол и стул, да парень, сидящий на нем. Все это выглядело со стороны несколько гротескно и уныло. Молодой человек неопределенного возраста, где-то между пятнадцатью и двадцатью пятью, сидел перед клавиатурой, сосредоточенно нажимая на клавиши и периодически поглядывая в экран. Волосы, собранные в короткий хвост колыхались в такт музыки из наушников. Зло стукнув по столу, отчего древесина протяжно заскрипела, он медленно встал и потянулся, хрустя закостеневшими за долгое время суставами, слегка постанывая от боли в затекших мышцах. Одет он был броско, ярко, аляписто: ярко-желтая футболка, покрытая разноцветными пятнами, будто от краски; простые спортивные штаны черного цвета; несуразные огромные пушистые тапочки. Вздыхая, он прошел по темному залу, почти наощупь переходя в другую комнату и нерешительно топчась у телефона. Взяв слегка неуклюже трубку, автоматически набрав номер, парень приложил её к уху. Гудки. Вдохнув, он сбросил и набрал уже другую комбинацию. - Привет, мам. – Его голос, слегка сиплый, но в тоже время невероятно чистый, разнесся по пустым комнатам сумрачным эхо. - Привет, милый, ты звонишь меня обрадовать? Нашел работу? Парень скрипнул зубами. Каждый раз одни и те же вопросы. - Нет, все еще пишу. - Это глупое занятие, ты ничего этим не добьешься! Сколько раз тебе надо провалиться с издательством, чтобы это понять?! Он выдохнул, успокаиваясь. - Но последняя работа получила… - Это не важно! Неужели ты не понимаешь глупости этого занятия? Все великие классики жили в нищете и одиночестве, разве тебе хочется этого? Сидеть часами перед монитором, убивая свое зрение, нервы, набирая строчку за строчкой в надежде на успех?! - Нет, не понимаю. - Очень жаль. Перезвонишь, как поймешь. Гудки. Они словно сигнал поезда, уходящего в неведомую даль, которая заканчивается пропастью. Он положил трубку и наощупь схватил со столика пачку сигарет с зажигалкой, вышел, одевая на ходу прихваченную по пути куртку. Парень поднялся на крышу, заваленную снегом, закуривая у самого выхода. Струя дыма вместе с густым паром не спешила рассеиваться на фоне яркого города. Чужого города. Зачерпнув ладонью горсть свежего снега, он подошел к краю, глядя на бегающих внизу людей. До Нового Года осталось два часа. Он всегда звонил ровно в десять. Кто-то был уже дома, кто-то спешил домой, где возле большого стола собралась вся родня, а кто-то сидел один. А он молча курил с мокрым от растаявшего снега лицом, окоченевшими кистями, в расстегнутой куртке и смешных пушистых тапочках. Прослушивая гудки и запись уже полгода, он напоминал себе и даже смог немного смириться с своей участью, хоть и хотелось сбежать. Синие губы слегка приоткрылись, шепча: - Жаль, что вы не видели триумфа. Он вернулся обратно в квартиру, включая свет. Яркие лампы дневного накаливания осветили золотистый потолок, шикарно отделанную мебель, картины, украшающие стены. Раздался хлопок пробки, вылетевшей из бутылки шампанского. Пенный напиток норовил вылиться через край фужера, но ему не позволили. Молча выпив содержимое до конца, он вздохнул. Уже три месяца, как слава дошла и до него, он получил известность почти мирового масштаба. Уже двадцать лет, как он слушает эту запись каждый вечер, в одно и то же время. Последний разговор. - Я стал писателем, мама. Жаль, что ты этого не узнала. Усталое лицо с легкой сединой в волосах было направлено в сторону окна, которое все больше залеплял снег, на улице дул холодный ветер. Весь мир укрывал Творца от боли и разочарований, которые приносят жизнь.