Бессоница

Она всегда находится где-то рядом. Пока нам хорошо и вокруг копошатся родственники, друзья, знакомые, мы как бы не замечаем её, но знаем: она близко. И где-то там, в глубине нашего подсознания, мы чертовски боимся столкнуться с ней лицом к лицу. Потому, что знаем. Это ад. Стоит только слегка приоткрыть дверь, и чёрная тень заполнит всё, медленно доводя до безумия. Пульсируя в венах, вытесняя кровь, она разойдётся по всему телу, трупным гниением отравит сердце. И когда с телом покончено, наконец, она проникает в душу. Постепенно разъедая желчью всё: привязанность, дружбу, любовь, боль, страх, безысходность. Остаётся лишь та тёмная дымка – пустота. В старое окно с грязными разводами едва проникает светло-голубое сияние луны, покрытое серебряной пыльцой. В обшарпанной комнате, каких тысячи в подобных домах этого грязного городишки, всего две вещи - кровать и шкаф. Большой и дряхлый. Каждый новый обладатель хочет выкинуть его, но он слишком велик, что бы с ним бороться, и каждый владелец после нескольких попыток сдаётся, передавая деревянного великана по наследству следующему хозяину. Кровать – старая железяка с панцирной сеткой. На ней матрас и, на удивление, чистые простыни. Но они смяты. То ли в ночных конвульсиях от очередных кошмаров, то ли от постоянных верчений в попытке побороть бессонницу и, наконец, уснуть. Последнее время ночи проходят именно так, сменяя друг друга непрерывной чередой: кошмары, от которых просыпаешься в мокром и липком поту, либо же ночь напролёт мучительные попытки предаться хоть какому-нибудь сну. И не знаешь, какая из этих пыток страшнее. Но ко всему привыкаешь. Человек так устроен - он ко всему приспосабливается. Сегодня же очередная ночь без сна, так что кровать пустует. Она часто остаётся одинокой в бессонные ночи Бадоу. А он сидит на кухне под подоконником, облокотившись о холодную обшарпанную стену, и курит - одну за одной, одну за одной… А что ещё делать? Он только и умеет, что курить и убивать. Но убивать-то пока некого, так что остаётся только курить. Рыж не то чтобы ненавидит, нет - он просто не любит моменты, когда приходится оставаться наедине с самим собой. В дневной суете, выстрелах и погонях некогда думать. Там нужны действия. А сейчас он сидит один в пустой квартире, и от мыслей никуда не деться. Они закрадываются в патлатую рыжую голову, просачиваясь в самую глубину подсознания, выуживая оттуда самое сокровенное и дорогое, самое болезненное. То, о чём Нейлз предпочитал бы никогда не думать, не вспоминать и не осознавать вовсе. Один. Один в пустой квартире. А что является этому причиной? Тяжелая собачья доля? У него нет родственников. Был только брат, но и он уже давно погиб. Нет друзей. Есть знакомые, а что от них толку? Разве они придут на помощь в трудную минут? В этом проклятом городе каждый сам за себя. Каждый пытается выжить, как может. И если при этом за собой нужно оставить след из трупов и крови, то это никого не остановит. Потому что здесь другие законы. Не такие, как у нормальных людей. Большинство здешних обитателей даже не знает, что такое быть "нормальным человеком". В этой дыре мораль искажена. И то, что в другом месте показалось бы дикостью, здесь является нормой. Так жить страшно, но со временем все равно привыкаешь ко всему. Так уж устроен человек. Именно такими бессонными ночами остро ощущаешь каждой клеточкой своего тела нехватку близкого человека. Но тут же одергиваешь себя, гоня эти мысли прочь. Зачем он нужен, этот родной человек? Зачем к кому-то привязываться? Каждый день ты рискуешь сдохнуть, просто идя по улице, попав под шальную пулю идиота, играющего с пистолетом. Что уже говорить о том, кто постоянно попадает в передряги, участвует в перестрелках. Привязываться можно лишь в том случае, если сможешь отпустить человека, дать ему свободу, которую он рано или поздно захочет. Бадоу не умеет отпускать. Он из тех людей, чьё доверие завоевать крайне сложно. Но если это все же случилось - не смей предавать. За насмешливыми ухмылками, привычным сарказмом и пеленой сигаретного дыма скрывается живая душа. Она всё чувствует, переживает. Конечно, со временем и раны способны затянуться, превратиться в шрамы. А повседневная суета ещё больше все сглаживает, окончательно сводя на нет. Но в такие бессонные ночи раны кровоточат, напоминая о своём существовании. Усталый взгляд пробежался по давно выцветшим обоям, разбитой плитке и остановился на стоящей на деревянном столе турке. Сам стол своим видом напоминал нечто несуразное: облупившаяся краска нелепого цвета и подкошенные ножки. Рыж нехотя поднялся с пола и направился к ветхому кухонному шкафчику, висящему как раз над столом. Дверцы у него не были смазаны, и потому открывались плохо, но, приложив некоторые усилия, он всё-таки достал с полки жестяную банку молотого кофе, заглянул под крышку. - Чёрт, - тихо, сам не зная, почему шепчет, выругался Бадоу, - Вечно его нет. Нужно завтра купить, - тут он вспомнил, что когда последний раз заглядывал в холодильник, там лежала только буханка хлеба (вот только зачем её туда запихнули?) и пара яиц. - Чёрт, - снова злым шёпотом выругался Нейлз, - продукты тоже не помешали бы. С трудом наскребя пару ложек горького напитка, он высыпал их в турку, налил в неё воду, поставил на конфорку и зажег огонь. И в эти моменты информатор часто замечал, что синие огоньки успокаивали. Они горели тихо и мирно, издавая лёгкое шипение. Рыж опустился на такой же обшарпанный, как и стол, табурет. Положил руки на столешницу и опустил на них рыжую голову. Спать по-прежнему не хотелось. Кто бы сомневался? В квартире было тихо. Только мерное шипение газовой конфорки нарушало тишину. Постепенно голову Бадоу вновь начали заполнять разные мысли. Последний раз, когда по этой полуразвалившейся кухне разносился тёрпкий аромат молотого кофе, за этим обшарпанным столом сидели двое. На расстоянии полуметра. В полной тишине. А разве это нормально - сидеть так близко друг к другу и не разговаривать? Наверное, да. Ведь всё можно прочитать просто во взгляде. Особенно во взгляде Раммштайнера. Хотя этого никто не умеет. В этих бездонных глазах люди видят лишь пустоту и временами звериную ярость. Но только не Бадоу. Нейлз замечает малейшее колебание цвета и ширины зрачка. Он видит, как меняется настроение Хайне, улавливает каждую деталь. Но иногда, когда они сидят у него на кухне и просто молчат, в его взгляде появляется еще и что-то другое - новое, непонятное. Пока что еще невозможно разобрать, что именно. Но, определённо, что-то хорошее. Рыж это чувствует. Может, потому и боится ляпнуть какую-нибудь глупость, чтобы не спугнуть? Потому и сидят молча. Но почему Хайне ничего не говорит? Может, тоже что-то видит во взгляде напарника? Хотя, очень нужно ему что-то там высматривать! Что же такого Бадоу уловил во взгляде альбиноса, что теперь не даёт ему покоя? Он и раньше не редко задумывался над этим, и иногда осмеливался предположить, что это, возможно, забота, привязанность... Стоп! Да какие к чёрту забота и привязанность? И к кому? К вечно попадающему в неприятности укурку? Но ведь… Сколько раз Хайне спасал этого самого укурка из передряг? Сколько раз рисковал своей шкурой? Может, это у него забава такая - спасать непутёвого напарника? Ему ведь пофиг, он же все равно не может сдохнуть. Хотя нет, в этом прогнившем городе никто никогда не рискует собой ради другого. Таковы негласные порядки, искажённая мораль. Зачем тогда Раммштайнер это делает? Адреналин? Ну уж точно нет! С тем, что большая часть города жаждет его смерти и безостановочно пытается добиться этого, адреналина ему хватает. Почему альбинос вообще путается с курягой, если его даже запах табака раздражает? Высокий, худой, скорее даже костлявый, но невероятно сильный. Каждая жилка выделяется на мертвенно-бледной коже. Растрёпанные волосы - белыё и жёсткие, как накрахмаленная простыня. И на всём этом бледном фоне - глаза… Безумно красивые, цвета вина столетней выдержки. Они опьяняют, вынуждая утопать в сладком забытье. Но все же что этому парню делать с худым рыжеволосым укурком, который вечно находит себе какие-нибудь проблемы? Но он всё-таки рядом. И от этого наступает в душе какое-то умиротворение, чёткое осознание того, что всё будет хорошо, в какой бы передряге Бадоу не оказался. Странно. Когда альбинос рядом, не всегда спокойно, ведь в тебя вполне может снова лететь череда свинцовых пуль. Но все-таки все хорошо, как бы плохо ни было. Что за абсурд? Хотя, вся наша жизнь только на нём и построена. Да и живы мы только потому, что поступаем не логично, а в большинстве случаев даже нелепо. Вот и сейчас, сидя на обшарпанной, но такой уютной кухне, в голову приходят бредовые мысли. "Уютная кухня"… А ведь в ней нет ничего тёплого, милого, да хоть какого, что бы создавало ощущение того самого "уюта". Только стол, да табурет с облупившейся краской. Возможно, такой родной её делают воспоминания о проведённых здесь вечерах в компании Хайне? А сейчас она пустует… И эта пустота постепенно проникает и в душу. Горечь, как её вечный спутник, гонит прочь едва осмелевшие тёплые воспоминания. - А ведь я скучаю за тобой, Хайне…- тихий, едва уловимый для человеческого уха шёпот. Глухие удары кулака о входную дверь внезапно прерывают размышления Бадоу. Он мелко вздрагивает, резко поднимая голову, пару секунд прислушивается. В полу мрачной кухне тихо, только конфорка издаёт мерное шипение. «Глючит меня, что ли?» - мысленно спрашивает Нейлз сам у себя. Но вновь раздаются глухие удары, теперь уже более настойчивые. - Кого черти принесли посреди ночи? – недовольно бурчит Нейлз, нехотя поднимаясь с табурета. Удары не прекращаются… - Да какого хрена… - Рыж со злостью распахивает хлипенькую входную дверь и тут же замолкает, так и не договорив начатую фразу. На пороге стоит, как всегда, угрюмый, с горящими кроваво-алыми глазами, Хайне. Он вот так просто припёрся к напарнику посреди ночи. Почему? Зачем? Несколько секунд они просто смотрят друг на друга. Наконец, Раммштайнер оживает, подходит вплотную к хозяину квартиры, одним лёгким движением руки отодвигает его в сторону, бросив лишь небрежное: «Дай войти, что ли». Проходит на кухню, даже не потрудившись снять свои, наверняка, грязные ботинки. А Бадоу всё так же стоит в коридоре. Из оцепенения его выводит лишь голос андеда. - Я смотрю, ты меня ждал, даже кофе поставил, – хотя Нейлз и не видел напарника, он мог поклясться, что в этот момент на его бледном лице заиграла довольная ухмылка, - только ты меня им не угостишь, оно выкипело… - Блядь! – и Бадоу срывается с места. Одна из мучительных бессонных ночей. Кухня в раздолбанной квартире Бадоу. Теперь уютная и, пожалуй, даже тёплая, ведь там сидят двоё и просто молчат, как обычно. Ведь больше, оказывается, ничего и не надо.