Как будто с экрана косится луна на нас Мокрой совой И ангел мой бешеный, и звезды повешены Вниз головой Взгляни: а под тем ли ты солнцем стоишь? Клянись же, ешь землю, что вместе со мною сгоришь. Пикник — «Клянись же, ешь землю!»
После занимательной прогулки по Арбату музыканты вернулись в "Театр Эстрады" усталыми, но очень довольными. До концерта оставалось около шести часов. Было время, чтобы отдохнуть и приготовиться к выступлению. Музыканты уже хотели разойтись кто куда, как вдруг Леонид предложил нечто гениальное. — А давайте-ка закажем что-нибудь перекусить! Завтрак был так давно. — Отличная идея! — Марат азартно потёр руки. — Я голосую за пиццу! — Я за, — Стас достал свой телефон и стал искать номер ближайшей пиццерии. Эдмунд стоял чуть в стороне и, улыбаясь, наблюдал за коллегами. Электрики настраивали свет. Работники сцены подключали разнообразные провода и настраивали инструменты. В зале московского Театра Эстрады около двадцати людей работало над постановкой концерта. Этот шум и гам очень успокаивал Эдмунда. Он ощущал в этой обстановке какой-то домашний уют. Все эти звуки эхом отражались от стен зала, и, поднимаясь куда-то вверх, к самым дальним рядам балкона, таяли в мягкой обивке кресел. Вот рядом прошла будущая живая виолончель, жалуясь на то, что в её костюме сломалась молния. Кто-то из костюмеров пришёл к ней на помощь. Мимо проходил Васильев. — Никто не видел, куда делись мои ходули? — Игорь окинул внимательным взглядом очень подозрительно улыбающегося Марата. — А что это вы тут затеяли? — Мы хотели пиццу заказать. Будешь с нами? — басист взглянул на Стаса, который что-то выяснял по телефону. — Конечно, буду! — Васильев заметно повеселел. — Кто-то упомянул название моего любимого блюда? — костюмерша с маской шамана в руке подошла ближе к Марату. — Я с вами! Когда Стас подошёл к Марату и Леониду, чтобы узнать о том, какую пиццу выбрать, он очень удивился. Около музыкантов собрались почти все работники сцены, жаждущие разделить с ними трапезу. «Собственно, а почему бы и нет?» — Марат пересчитал присутствующих и обратился к Станиславу: — Закажи десять больших. А с начинкой... Давай всего по чуть-чуть, — довольный Марат ещё раз окинул взглядом толпу. — А кто будет платить? За чей счёт будет сей "пикник" проводиться? — девушка-виолончель выглянула из-за плеча Леонида. Почему-то именно после этих слов головы всех участников тайного заговора повернулись в сторону Сафронова, сидящего где-то на задних рядах. Владимир с кем-то говорил по телефону, не подозревая ни о каких бедах. Заметив их взгляды, он ушёл куда-то, продолжая громко разговаривать с кем-то об организации концерта в Самаре. — Раз мы все будем есть, то надо разделить общую сумму на всех участников грядущего обеда, — внёс свою лепту Эдмунд. Сказано — сделано. Через час приготовления к концерту были отложены. По всему залу сидели люди — кто на сцене, кто под сценой, кто в зрительном зале — и все они наслаждались незапланированным перерывом за кусочком сего вредного, но вкусного фастфуда. Довольный Марат с улыбкой чеширского кота сжевал уже третий кусок и потянулся за четвёртым, как в зал вошёл Владимир. Сафронов опешил от такого зрелища. По его меркам зал должен был быть готов к приходу зрителей. Концерт должен был начаться через три часа, а все полусидят, полулежат на сцене и в зрительном зале. Везде валялись коробки из под пиццы. — Что здесь происходит? — Сафронов пытался осмыслить ситуацию. — Скоро сюда люди будут приходить! Мне нужен кто-то вменяемый... Где Эдмунд? Марат обернулся к сидящему рядом в первом ряду Шклярского. Тот съел только один кусок пиццы и впал в полудрёму после прогулки. Из-за солнцезащитных очков казалось, что музыкант просто сидит и думает о глобальных проблемах мироздания. Возможно, так оно и было. Марат ткнул Эдмунда в плечо, тот сразу проснулся. — Что-то случилось? — Шклярский оглядел зал. Работники сцены под испепеляющим взглядом директора убирали пустые коробки и заметали крошки под сидения. Костюмеры слишком усердно принялись расчёсывать парики и чистить костюмы. Васильев нашёл свои ходули и теперь радостный сидел на сцене, оглядывая работающих людей. — Тебя Сафронов разыскивает. — Марат взял-таки четвёртый кусок пиццы из коробки и одним махом откусил сразу половину. Эдмунд спокойно и чинно подошёл к директору. — Концерт вот-вот начнётся, а ещё ничего не готово! Чем вы тут занимались? — Мы устроили маленький пикник на открытой сцене для всех желающих. И у нас всё готово, — Эдмунд улыбнулся, — надо только чуть-чуть убраться. — Хорошо... А вы сегодня репетировали? — Ну... Немного, — Шклярский вспомнил того паренька на Арбате. — Мы больше проникались творческим настроем столицы. Сафронов был немного поражён такой несобранностью обычно серьёзного музыканта. Подумав немного, он ушёл выяснять готовность остальной части концертного реквизита. Вновь воздух наполнился рабочим шумом. Вот актёры надевали костюмы, включились прожекторы, высвечивая на заднем плане замок и полную луну. Всё почти готово. теперь осталось только подождать зрителей.***
Вот тот момент, которого боялись и ждали. Концерт. Публика кричит, музыканты рождают на свет дивные мелодии, актёры превращают их в настоящее шоу. Шклярский стоял на сцене под ярким светом софитов, играл и пел. Он был полностью погружён в шаманские напевы, музыка завладела его существом. В эти моменты мир переставал существовать для Маэстро и он, закрыв глаза, полностью погружался в своего рода медитацию. Его руки сами собой скользили по струнам гитары. Слова вплетались в мелодию, как звук очень странного музыкального инструмента. И зал, словно вакуум, поглощал всю ту энергию живого звука. Но то был не односторонний обмен. Насытившись очередной песней, зал взрывался громким криком, что так приятен уху любого музыканта. Они просили ещё. Они всегда будут хотеть ещё. Шклярский никогда не смотрел на людей. Для него было всё равно, десять ли человек на генеральном прогоне программы или многотысячные стадионы внимали его музыке. Маэстро всегда будет отдаваться своему делу до последней капли пота на лбу, до последней ноты в песне и последнего слова в той напряженной и потрескивающей тишине всеобщего ожидания. Изредка он открывал глаза, чтобы поменять инструмент или отойти от микрофона, уступая место актёрам. Эдмунд искренне не понимал, зачем музыкантам тратить время на пустые монологи, «общение с залом». «Вот оно — настоящее общение с залом. Это музыка» — думал Шклярский во время перерыва, переодевая чёрную рубашку на белую, — «и больше ничего не надо. Или почти ничего». Станислав, напротив, очень любил смотреть на публику, ему было интересно думать о тех людях, что приходят на концерт. Для него это было тоже самое, что смотреть на прохожих в метро или на улице. Он пытался угадать по глазам, о чём человек думает, беспокоиться на данный момент. «Всё-таки очень странно, что толпа, состоящая из совершенно разных людей, всегда выглядит однородной,» — думал Станислав, переводя взгляд с синтезатора на восхищённые глаза зрителей. — «В толпе люди стараются быть похожими друг на друга. Все хотят самовыражаться, выделиться из «серой массы», но только в определённых рамках. Иначе человек станет белой вороной, но ведь самовыражение в строгих рамках — это ничто. Ты всё так же остаёшься безликой толпой». От этих мыслей, приходящих к младшему Шклярскому на концертах или где-нибудь в общественном транспорте, ему стало немного грустно. Но совсем ненадолго. Энергия счастливых людей, что дарят свою любовь музыкантам, не давала загрустить. Концерты так сильно наполняли Станислава чем-то мятно-пряным, живым и слегка хмельным. Он искренне не понимал, зачем музыкантам какой-либо дополнительный допинг в виде алкоголя или же наркотических средств. «Зачем всё это, когда есть гул зрительного зала?» — Станислав улыбнулся залу и продолжил играть, вплетая в общее кружево дивной мелодии простые, но от того ещё более красивые партии клавишных. Леонид же относился к концертам спокойнее. Для него это была любимая работа. Ударнику тоже нравился шум зрительного зала, но он знал, что все они любят Эдмунда. Все их взоры прикованы к солисту группы. Леонид просто радовался тому, что дарит людям музыку. Марат очень любил концерты. Зрительный зал казался ему бескрайним морем. Он искренне наслаждался пребыванием на сцене, общаясь с публикой. Ему нравилось дарить людям радость. Улыбки сотен людей говорили Марату, что все его труды не напрасны. То, что делает он вместе с группой — это правильно, и по-другому просто быть не может.