Не привык

      — Привет, дружище, — улыбнулся Айзек, осторожно садясь на сухую землю и прикасаясь ладонью к холодному камню, на котором было выгравировано всего две строчки — имя лучшего друга и даты его жизни.       Услышав отдаляющиеся шаги матери, парень воткнул несколько цветков в землю, на ощупь найдя нужное место, и уставился туда, где находились высохшие венки.       — Прикинь, пять лет прошло с тех пор, как... Ну, ты знаешь. А я все еще живой. Только вот глаза электронные пока не придумали, — Айзек усмехнулся и достал из внутреннего кармана куртки «Подавление восстания-2: Цена рассвета». — Это такое старье теперь, дружище.       С этими словами парень положил коробку с диском на могилу, но промахнулся, и игра медленно скатилась ему под ноги.       — Черт бы его побрал, — пробормотал Айзек и стал шарить одной рукой по земле, стараясь найти коробку. Когда, наконец, нашел, вдруг с размаха бросил её куда-то в сторону. Раздался тихий стук — пластиковая упаковка встретилась с мрамором чужого надгробия и раскололась. — Пять лет прошло, а я все еще не привык! Пять чертовых лет без тебя, Уотерс! Ну вот нахрена ты умер?       Айзек замолчал, понимая всю нелепость ситуации и собственных слов. Умер, потому что рак. Потому что треклятая остеосаркома забрала сначала его ногу, а потом и все остальное. Потому что попал в невезучие двадцать процентов. Потому что нравился всем. В том числе и собственной болезни.       — А я вот на рекорд иду — столько лет прошло, а я все еще официально БПР. Только радости никакой. Ни зрения, ни тебя. Ни Хейзел из группы поддержки. Ты ведь помнишь её? — Айзек усмехнулся своей шутке и хотел вновь прикоснуться к надгробному камню, да только промахнулся. Улыбка быстро сошла с лица парня, и он просто положил обе руки на колени. — Ты никогда о ней не забывал, не затыкался ни на секунду. Все говорил и говорил, говорил и говорил. А я... — на миг Айзек словно задохнулся и замолчал.       Говорить не хотелось. Хотелось слышать Огастуса Уотерса, дивиться его метафорическим заскокам и возмущаться из-за его излишней самоотверженности в видео-играх. Хотелось видеть его, черт возьми!       — Не могу я, дружище. Устал, — прошептал Айзек и покачал головой.       Эти годы были настоящим адом для него, адом, который с каждым днем становился все хуже и хуже, и иногда парень всерьез задумывался о смерти. Ему было темно, тяжело и одиноко. Сначала его бросила девушка, потом зрение, потом лучший друг. Некоторое время рядом была Хейзел Грейс, и вроде бы было легче — с ней можно было играть, говорить и вспоминать. Но потом рак забрал и её. Внезапно. И Айзек остался один. Его жизнь в корне изменилась за какие-то месяцы, а парня об этом никто и не спросил. И вот прошло целых пять лет, а он все еще слепой и одинокий. Рак отступил, но Айзек все чаще замечал, что с радостью променял бы все это на парочку зрячих деньков с Огастусом Уотерсом и его девушкой.       Шли минуты, и Айзек понимал, что пора уходить. Рассказывать ему было абсолютно нечего, он давно отгородился от людей и, признаться, плохо помнил, как они выглядели. В его жизни было несколько девушек, с которыми он познакомился в группе поддержки Питера, но все их отношения были откровенно паршивыми и складывались из нескольких неловких поцелуев и односложных разговоров. А потом девушки умирали, оставляя Айзека одного, что его почти не трогало. Ведь они не были теми, кто действительно нужен.       Послышались осторожные шаги, и юноша поднял голову.       — Сейчас, ма, — вздохнув, Айзек достал из кармана пачку сигарет и медленно, на ощупь, положил её рядом с надгробием. — Теперь ты можешь зажигать эту дрянь, она тебя не убьет.       Он осторожно встал и, направляемый матерью, пошел прочь с кладбища, на котором бывал лишь изредка, когда по-настоящему было невыносимо. Айзек не мог привыкнуть к своей слепоте, но отчасти был ей рад — едва ли можно было вынести имя друга на могильной плите.