***
- Вы знаете, Ива-сан, - по привычке она всё ещё обращалась к Сонэдзаки Хацу на “вы”, хотя казалось бы, сколько лет вместе. - Это было удивительное и страшное чувство: я поступала в один театр, а выпустилась - в совсем другой. Когда на уроках танцев начали считать по-японски и называть Марию Ивановну Мари-сэнсей - это казалось просто чем-то вроде шутки. А потом Кунихару-сэнсей оштрафовали за Sumire no hana... Кунихара Асако, маленькая, крепко сбитая и чем-то похожая сразу на Лилиан Гиш и Чарли Чаплина, была тогда самой яркой звездой. Ещё бы! Она первая остригла волосы, отказавшись от неудобной привычки прятать их под шапочку, первая научилась говорить низким, почти мужским голосом и петь, как поют в опере. Ей подражали все, даже те, кто думал, что никому не подражает. И вот её, звезду из звезд (крохотного театра в восемь десятков человек девушек, не считая пятнадцати парней-хористов, но кто тогда об этом думал), оштрафовали за то, что она, отрабатывая движения для ревю, напевала под нос, как выразилась дирекция, “идеологически вредную песню”. Конечно, Кунихара-сэнсей немедленно подала в отставку (и почти тут же отправилась в тюрьму за антивоенную агитацию), конечно, скандал замяли... но ещё до того, как театр прямым текстом послали на фронт вдохновлять солдат, война и её спутница, человеконенавистническая идеология, вошли в Театр и свили в нём гнездо. Это сейчас Камэн Виора стала старше и мудрее, и понимала, что нельзя было идти путём Кунихары, что, с тщательностью маньяка выпалывая внешние признаки подозрительности, дирекция сохраняла неповтримый дух Театра и - что куда важнее - жизни своих иностранных сотрудниц. Тогда она была маленьким испуганным ребенком, ума которому хватило лишь на то, чтоб не отречься от “опозоренной” мечты. Тогда она и стала Виорой, и это был её первый разговор с уже блистательной звездой Сонэдзаки Хацу, разговор до смешного хрестоматийный и почти нелепый. А всё дело было в том, что, хоть Сонэдзаки-сэнсей и была одной из звезд, человеком она была скромным и вдобавок без грима, вживую, её и фанаты не всегда узнавали. Не узнала и юная дебютантка Томоко - просто села рядом на лавочку в парке и заговорила - о погоде, о книжке, что лежала рядом, о жизни... А Сонэдзаки-сэнсей не стала корчить из себя звезду, а просто отвечала, что погода хорошая, а книжка интересная, но уж больно мрачная, потому и отложена в сторону. Тогда Томоко и поведала ей свою печаль: - Понимаете, у меня в этом году дебют. Я хотела взять себе имя Селия, в честь любимой героини - но оно слишком иностранное. Не пропустят. Понимаете, я очень люблю Шекспира, меня даже прозвали “Сао-тян”, вроде как в честь него... но имя очень иностранное. Сонэдзаки-сэнсей задумалась. Потом улыбнулась и написала на земле хираганой: - ゐをら. И пусть гадают, что ты хотела сказать и что ты имела в виду, благо, два из трёх знаков в записи слов уже не используются. Годится? Так Мори Томоко стала Камэн Виорой. А вот амплуа у Камэн Виоры не было аж до 1946 года - не очень высокая, но и не слишком маленькая, она исправно бегала то во фраке, то в юбочке где-то на заднем плане за спинами Сайкай Нингё и других видных сьенн. Бегала в Южном Китае, гадая, почему в грузовик, на котроом труппа ехала воодушевлять солдат Его Величества, люди кидают камни (и иногда даже попадают в кого-нибудь), бегала в Корее, где вдруг, после того, как Умэка Аяно была контужена, оказалась среди первых мусумэяку... бегала на Окинаве.***
- Моё самое страшное воспоминание о войне, - говорила Камэн Виора корреспонденту американской газеты, - это вовсе не бомбёжки, не зрелище разорённой земли. Я с детства читала книги, я знаю, что так бывает. Страшнее всего мне вспоминать спектакль перед сотрудницами госпиталя на Окинаве. Хотя для меня это одна из ролей, которыми я горжусь, это всё же самое страшное. Потом тех девушек назвали “Химэюри”, поставили им памятник, открыли музей и храм в их честь. А тогда они были живыми девчонками и женщинами - кто-то ровесницы актрис, а кто-то им годился в матери, а то и в бабки, как бывшая директор женской школы Икута Цую, ныне начальница госпиталя, перед которой стихала даже Амано Кэси, самая старшая в группе, игравшая ещё в Том Самом Домбурако. Это были недолгие дни отдыха и покоя: никаких опасных мужчин вокруг, кроме раненых и больных, никаких приставаний, не надо опасаться - вокруг были такие же женщины, тоже выбравшие себе нелегкую дорожку в войне и шедшие по ней с достоинством. Очень славные, симпатичные - в памяти осталось не меньше десятка имен. Может быть, поэтому куратор, режиссёр Курояма Тодзаэмон, решил именно здесь впервые поставить свой (потом) знаменитый мюзикл - историю любви поэта Нарихиры и Такайко? Единственная в жизни главная женская роль - зато остававшаяся при ней до тех пор, пока Сонэдзаки Хацу играла Нарихиру. Лучшая, может быть, роль. Сколько раз она кричала это “Мы не марионетки!”, “Karakuri nai!”? Сколько раз страстно молила реку Тацута отнести любимому послание на листе алого клёна? Сколько раз гибла под мечом - по приказу родного сына, за одно подозрение, что тот может быть не законным? И сколько раз по водам шла к ждущему её у опоры моста возлюбленному? И хор: Ch-ha-ya-fu-ru-ka-mi-yo-mo-ki-ka-zu... Много. А всё как впервые - и этот танец в первом действии, и слова любви, и клятва идти за ним, куда бы то ни было... Такайко-Селия, Такайко-Алиена. Странно было потом слышать, что вроде бы этот спектакль собираются “возрождать”. Разве он умирал? Разве может быть другой Нарихира? - А через неделю началось то, о чём пишут в учебниках истории - битва за Окинаву, госпиталь в пещерах, ужасы и живые, которые позавидовали мёртвым. Но нас там уже не было. А вот этот почти мирный госпиталь, эти дни перед бурей... да, это самое страшное моё воспоминание о войне.***
Когда война закончилась, вдруг оказалось, что есть мусумэяку и поинтереснее, и Камэн Виора оказалась не в желанной Идзаё, а в Ханафубуки - да так там и осталась на долгие годы. Записали её почему-то в отокояку. Потом оказалось - рост и уверенная манера держаться. Первые годы было тяжеловато - сказывались почти пять лет скитаний и страшных впечатлений. К мирной жизни пришлось привыкать - ко всей целиком, от занятий по расписанию, а не когда выпадет свободная минутка, и просто до отсутствия воздушной тревоги. Хотя странная неприязнь к иностранной речи и военным маршам так до конца и не исчезла. Громкие роли её интересовали мало, да и она им была не слишком подстать - тощая, близорукая, с годами всё больше похожая на носатую ведьму. И всё же иногда везло - то повторяли “Karakurenai|Karakuri nai”, а то - историю о блистательном Гэндзи, где Камэн Виора была почти бессменной госпожой Аои - неприятной, ревнивой и слишком своенравной женой легендарного принца. И снова она была на сцене рядом с Соннэдзаки Хацу - со своим братом То-но Тюдзё, и у них было целых два общих номера. А ещё был Шекспир. Не без влияния Камэн Виоры и её дружбы с одной из самых уважаемых актрис, Шекспир прочно вошёл в репертуар Театра, а труппа Ханафубуки (воспитание творит чудеса) стала известна под шуточной кличкой Shakespear-siennes. Перепало в достатке и уважаемой старшекласснице - то страшноватая Гертруда, то вредный слуга Антигон (убегает, преследуемый медведем), а то и Шут. Но важнее, конечно, была просто дружба с Сонэдзаки-сэнсей, совместные репетиции, чаепития... - Согласитесь, Ива-сан, если бы в жизни не было бы друзей, это было бы очень грустно. - Нет. - Нет? - Это не было бы жизнью.***
В 1980 году Камэн Виоре было пятьдесят пять и она была кумитё труппы Ханафубуки и профессиональным историком театра. Можно было с некоторой даже славой уйти в отставку, переехать в Кобэ, к сестре, устроиться читать лекции или вести драмкружок, может быть, даже устроиться в драматический колледж преподавательницей. Можно было принять предложение, перейти в Сэнку и продолжить играть, как в последние годы, отцов героев, дядюшек героинь, богатых и плохих женихов, а всё больше - “пожилых горожан” да “старых крестьянок”. Выбор был очевиден. И что с того, что нынче в своей любимой пьесе Камэн Виора могла бы сыграть только что меланхолика Жана? Даже тогда, когда она станет так стара, что впору ей будет только полуживой слуга Адам - она останется той же верной Селией. И потом, Сонэдзаки Хацу уже немолода и ей нужна надежная помощница.