Часто вижу тебя по ночам. Ты садишься на край кровати, и я смотрю в твои глаза. Временами зажмуриваюсь — а вдруг ты исчезнешь? Но открываю — ты по-прежнему рядом. Я понимаю, что сама виновата. Я сама тебя зову. От одиночества, по привычке или потому, что не могу преодолеть связь между нами?..
Когда привязываешься к чему-то, время принимает странные обороты. То оно течёт медленно, тянется, словно век, когда его нет рядом, а бывает и наоборот — летит слишком быстро, и ты наслаждаешься каждой минутой, что проводишь с ним, желая, чтобы время никогда не кончалось. Когда привязываешься к чему-то, рискуешь много чего потерять. Ведь не всегда эта связь чистая, правдивая, бывает и наоборот — грязная и лживая. Мы привязываемся к человеку, даже если знаем, на что идём, и чем это может закончиться. Так получилось: здесь не работает трюк, когда наступая на одни и те же грабли, ты обретаешь дополнительные защитные навыки. Когда привязываешься к чему-то, понимаешь, насколько больно потом разрывать эти узы. Но ты всё равно пробиваешься, жаждешь, и даже когда узы порвались, а на душе открывается рана, ты так же наивно и с надеждой пытаешься связать разорванные нити привязанности. Это оружие в сто раз сильнее привыкания, которые вызывают наркотики. А бывает, что ты привязываешься, но сам не понимаешь того. И часто такие узы понарошку приносят много боли, но как не старайся, а разорвать их не получится. Вот так и Люси имеет привычку ко всем привязываться. И пусть она знакома с ним всего несколько минут, она всё равно привязывается, зная, что скоро придётся прощаться.***
Кто-то позади нескончаемо воротится со стороны в сторону: и так ему неудобно, и сяк уснуть не может. Люси терпеливо вглядывается в пустоту, лежа на краю кровати, и все пытается пихнуть свои возмущения куда подальше, потому что утро ждать не будет, а спать-то хочется. По углам потолка сияют разноцветными снежинками голубые неоновые гирлянды, над камином висит увесистая фигурка Деда Мороза со светящимся мелким снегом на бороде, усах и шапке, а вот на елке огни не горят. Сегодня (или уже вчера?) Нацу и Хэппи повредили гирлянды, но ни один, ни другой ущерб покрывать не собирались, как, собственно, и устранять проблему. Когда этот «кто-то» еще и сердито сипит, у неё в голове начинается дикий пожар. — Черт побери! Нацу! Лежащий рядом сначала с минуту молчит, не шевелясь, а затем таки с удивлением спрашивает. Люси хочется ударить себя по лбу от понимания того, что он действительно был удивлен. — Люси, ты что, не спишь? Люси что-то тихо бурчит себе под нос о том, что пора менять замки и ставить решетки на окна, а затем, укутавшись в одеяло сильнее (притом безразлично стягивая его с потому и возмущенного Нацу), садится на краю кровати. Пора бы уже и привыкнуть к таким ночным «приветам». Сонно протерев глаза и устало вздыхая, устало в ответ бормочет: — Ну, знаешь… по-твоему, я научилась спать с открытыми глазами? Нацу выразительно хлопает себя по лбу, понимая, что разбудил напарницу. Ну, что поделать? На улице зима, его режим совсем сбился. Да и Люси странная какая-то… уже не орёт на него, когда он так просто и добродушно лезет к ней в кровать. Что, бывает, разбудит — это да, иногда отгребает, а вот именно за проникновение в чужой дом — больше нет. — Мне не спится. Может, есть что-то покушать? — бурчит он, и, словно в подтверждение его слов, с живота слышится голодный вой. Люси не злится, совсем не кричит, просто так добродушно и ласково улыбается, а затем сползает с кровати аккуратно так, немного покачиваясь со стороны в сторону, не снимая с себя тёплое вишнёвое одеяло. Он бы согрел её, только вот не поймёт. — Идём, — будучи уже в дверном проёме, Люси развернулась и с улыбкой позвала. Незачем ей на него злиться. Это одна из особенностей привязанностей. У некоторых людей есть к нам ключи. Они умеют открывать комнаты в нашей душе, в которые мы сами никогда не заглядываем. С такими людьми складываются особые отношения, и если это человек подходящего пола и возраста, мы влюбляемся. И пусть Люси не может пока ему в этом признаться, она будет парить над ним, как ангел-хранитель, и опекать, выражать свою любовь чуть иначе. Когда Нацу нет рядом, она думает о нем чисто как о друге, с которым уже много времени в расставании. Иногда вспоминает все свои неудачи и проколы, возникшие из-за него, — и злится. Но когда Нацу рядом… глаза её видят проблемы, плетущиеся за ним длинным хвостом, видят безразличие к её обаянию, видят драчуна и бездельника, в то время как сердце — заслуги и победы, благодушное отношение. А еще оно видит надежду, что когда-то эта самая доброта завернется чуть в другую сторону, приобретая более близкий оттенок. И Нацу так наивно, по-своему, медленно плетётся позади, думая, что такая забота — лучший подарок на Рождество. — Печенье с молоком подойдёт? Когда я была маленькой и не могла уснуть, мама всегда делала так. — Всё с той же подобной солнцу улыбкой интересуется Хартфилия, доставая из набитого до упора холодильника баночку свежего молока. Нацу, подпирающий голову рукой, почти спит, но сквозь опустившееся на него марево сонно кивает. Только вот уснуть не получится, лишь замечтаться из-за нежного запаха топленого шоколада, исходящего от колдующей напротив Люси. А она всё улыбается, тепло так, как улыбается солнышко в детских сказках и звездных рассказах. Достаёт из печи недавно испечённое шоколадное печенье, а затем вместе с тёплым молоком ставит на стол. Тепло кутается в плед, садится напротив, в свою очередь тоже беря в руки напиток и печенье-звёздочку. И что с ним поделать? Не дотащит же. У Люси кухня уютная, большая. Вместо стульев — длинные лавочки с мягкой обивкой, будто королевские. Стол из тёмного дерева, лакированный, начищенный до блеска, а еще маленькие старые окна, сквозь которые проскальзывает в комнату холодный зимний воздух. Соскользнув со своего места, она потихоньку подошла к мирно посапывающему во сне Нацу. Обогнув скамейку, она плюхнулась возле него, накрывая обоих тёплым пледом и прижимаясь к тёплому телу. Уютно так. — Спокойной ночи, Нацу.Когда я стягиваю простыни с твоего лица И наблюдаю, как ты спишь здесь весь день, И когда я отпихиваю тебя И говорю, что ты просто не можешь остаться здесь, Это все любовь, все это любовь, Это все любовь, моя глупая любовь.