Не главный герой

      Снег в этом году сходил долго, словно нехотя. Только к середине апреля распогодилось и пришло тепло. В несколько дней появились первые ростки травы, стали набухать почки на деревьях. До начала сельскохозяйственных работ еще было время – земля еще не достаточно просохла, и Алексей Аркадьевич развлекался перестройкой усадьбы и чтением амбарных книг, оставленных внезапно исчезнувшим управляющим.       Даже не знающему основ бухгалтерского учета Оболенскому было ясно видно, что за время своей тяжелой работы на благо Дмитровки управляющий обогатился настолько, что сейчас вполне мог бы прикупить себе неплохой домик в Европе, да и оставить хорошее наследство потомкам. Наш герой бродил по колено в грязи, оглядывая свои владения, оценивая все возможности по его усовершенствованию, чувствуя как пробуждается в нем странное желание устроить здесь все наилучшим образом. Само собой, познаний в области ведения хозяйства у Оболенского было недостаточно, мужики, с которыми он пытался советоваться по возникающим вопросам сводили все к: «сей пшеницу, когда весна стоит красными днями».       Алексей выписал себе книг по разным отраслям сельского хозяйства и целыми днями читал, закрывшись в кабинете. Кити же занималась созданием их с Алексеем домашнего гнезда. Общества в этих местах почти не было – владельцы усадеб предпочитали жить в Петербурге или, в крайнем случае, Смоленске, только один сосед – Константин Дмитриевич Левин стал частенько нарушать уединение семьи Оболенских. Он приходил обычно утром, крепкий, широкоплечий, негромко кашлял в прихожей, ожидая пока Кити пригласит его позавтракать вместе с ними. За столом обычно говорил мало, легко сердился, если что-то было не по нему. Он осуждал светскую молодежь, предпочитающую столичный образ жизни в противовес деревенскому. Осуждал брак, считая, что любовь земная принижает, убивает все высокие стремления. Оболенский частенько подшучивал над гостем, с полной серьезностью рассуждающем о неком всеобщем «добре»: - Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие - награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий. Не надо жить для своих нужд, то есть не надо жить для того, что мы понимаем, к чему нас влечет, чего нам хочется, а надо жить для чего-то непонятного, для бога, которого никто ни понять, ни определить не может... - Это что же получается, Константин Дмитриевич, выходит, что мне сейчас нужно бросить усадьбу, жену, хозяйство и заниматься исключительно тем, чего вовсе не нужно, но необходимо какому-то высшему благу? Эдак мы никуда не придем, да и Кити, пожалуй, не одобрит. – Оболенский намазал маслом кусок свежего хлеба и с аппетитом впился в него зубами. - Вы, Алексей Аркадьевич понимаете все совершенно не правильно! – Левин покраснел и заерзал на стуле - Прежде я считал, что в моем теле, в теле этой травы и каждой букашки совершается по физическим, химическим, физиологическим законам обмен материи. А во всех нас, вместе с осинами, и с облаками, и с туманными пятнами, совершается развитие. Развитие из чего? Во что? Бесконечное развитие и борьба? Я думал, что впереди меня ожидает только страдание, смерть и пришедшее за ней вечное забвение... Я даже застрелиться хотел, верите? А вместо этого продолжаю мыслить и чувствовать. Вот как сейчас, например... Это значит что? Что жил я хорошо, а думал дурно... - Это значит что? Что заняться вам, Константин Дмитриевич нечем... Дурью маяться изволите. – под нос себе пробормотал Оболенский и сказал уже адресуя Левину, – Прошу простить меня, вынужден прервать столь занимательную беседу.       Алексей уходил в поле, где осваивал закупленную им сельскохозяйственную технику. Пока убытков было больше, чем пользы. Крестьяне боялись нововведений и предпочитали делать все по старинке, а то и вовсе портить машины, внушающие им страх. Оболенскому приходилось снова и снова объяснять мужикам, как прогресс может облегчить их труд, на собственном примере демонстрировать простоту и безопасность работы.       За весной пришло лето, жаркое, благодатное. Почти была закончена перестройка второго этажа усадьбы. Алексей похудел и загорел, целыми днями занятый хозяйством. С Кити он был особенно ласков, много беседовал вечерами за самоваром, делился грандиозными планами, находившими у нее горячее одобрение, пристрастился к верховой езде, разъезжая по окрестностям. Почему-то именно уединенная семейная жизнь сумела довершить то, что не в силах была сделать вся светская Москва – превратить Оболенского в настоящего русского помещика.       Как-то июльским днем Алексей Аркадьевич обходил гумна и попал под настоящий летний ливень, вмиг вымокнув до нитки. Не было ему в тот миг большей радости, чем стоять на размокшей земле, чувствуя как теплые капли бегут по спине, смотреть на посвежевшую зелень, на попрятавшихся крестьян. Необыкновенная легкость духа и неудержимое ощущение полноты бытия охватило нашего героя.       Пока шел к усадьбе, дождь закончился, тучи ушли дальше. В доме было непривычно тихо. Оболенский окликнул Кити и, не получив ответа, принялся разыскивать ее. Застал в спальне, заплаканной. Тревога и нежность охватили мужчину, он попытался узнать у жены, что же случилось, но та только отмахивалась, продолжая сотрясаться в рыданиях. Наконец, выдохнула: - Анна... Погибла... Бросилась под поезд... – и заплакала еще сильнее. - Не плачь, Кити, что тут поделать, у некоторых просто на роду написано самоубийцей стать. На все Божья воля. Давай-ка лучше ужинать будем, день у меня был трудный, да и у тебя не из легких... А про себя подумал, что роман, наконец-то, окончен и кто его знает, что будет дальше...