Он, она и его мать

Обычно Тодд вонял как затхлый привокзальный туалет, немытый несколько недель и все эти несколько недель служащий домом для кучи беспризорных. Но сегодня он, по всей видимости, решил внести в свое личное амбре нотку изысканности, заодно убив все живое. А именно – Тодд надушился. Духи были под стать наружности Тодда и, может быть, символизировали его богатый на всякие мерзости внутренний мир. Вдохнув частички этого мира, Курт прослезился, потом закашлялся и, наконец, устрашающе пошатнулся – да так, что Тодд счел своим долгом спросить: – Ты в порядке, друг? – В порядке… – прохрипел пострадавший и только затем понял: «Друг?..». – Как ты меня назвал? – Я? – Ты. – Другом? – С каких, нахрен, пор мы друзья? Вопрос этот, надо признать, был вполне актуален – особенно потому, что Тодд был обнаружен в комнате Курта, с индуктором Курта и с совершенно бессовестной физиономией, что было не слишком типично для друга. Кстати, насчет индуктора. – Положи его на место! – Кого? – Индуктор! – Какой? – Этот! – А, этот? – Тодд приподнял выше обозначенный объект и окинул его прицельным взглядом. – Извини, не положу, – и он предусмотрительно отпрыгнул в сторону. – Слушай, а сейчас не время для мелкой просьбы? – Чего? – скривился Курт. Вопрос пробуждал нехорошее предчувствие. И недаром. Собравшись с мыслями, Тодд ответил, выдохнув в сторону хозяина комнаты еще одну дозу смерти: – Помоги мне украсть дневник Ванды! * * * То, что Ванда Максимофф была давним предметом обожания Тодда – не было секретом ни для кого, не исключая и саму Ванду. Но то, что Тодд не обладал даже зачатками разума, оказалось шокирующей новостью и, кроме прочего, повергало в гомерический хохот. А дело было вот в чем. – …Иногда я залезал к ней в комнату. Ну, ты понимаешь, зачем. Не понимаешь? Чтобы украсть трусы. Всегда прокатывало… Ну чего ты на меня так уставился? У тебя-то есть девушка, тебе хорошо. Что значит, ты не воруешь у нее трусы?.. Ладно, неважно. В общем… всегда прокатывало, говорю ж. А в тот раз… в тот раз у нее на столе лежал такой типа блокнот, ну, знаешь, как блокнот – только побольше. В таких еще в школе пишут. А, да! Тетрадь. Точно. И я открыл ее… А она оказалась дневником Ванды. Ну я ж не знал! Ну и вот… Открываю я ее дневник, начинаю читать, короче, и тут… что-то в носу защекотало… Знаешь, я думаю, это были ее духи! Так что я не виноват. Я чихнул, разве можно винить в этом человека! Чихнул, ну и… ну и все. Первой странице капец, – и на этой трагической ноте Тодд замолчал. – А потом она зашла?.. – предположил слушатель. – Как догадался? – …интуиция, – коротко ответил Курт, рассматривая фингал под его глазом. – Да, зашла. Я успел положить тетрадь на место, но совсем забыл, что у меня в руке ее трусы… – Тодд снова вздохнул. Вспоминания становились все болезненнее. – Короче, она избила меня флакончиком с духами, который попался ей под руку, но про дневник еще не знает… Как думаешь, флакончики из-под духов бывают пол-литровыми? – и на этом риторическом вопрос Тодд умолк в третий раз. «Что ж, зато теперь ясно, почему он воняет…» – не к месту отметил Курт и почесал затылок. Новость о том, что Ванда Максимофф – да-да, та самая Алая Ведьма почти в прямом смысле этих слов, – вела дневник и всерьез беспокоилась о его неприкосновенности, казалась просто скверной шуткой. С другой стороны, как знать, что она там пишет, в своем дневнике, – может, увлекательные способы отцеубийства коллекционирует? От последней мысли Курта незамедлительно передернуло и, спешно переключив внимание на злополучного гостя, он спросил: – И что ты хочешь от меня? Тодд пожал плечами, но ответ дал вполне определенный: – Чтобы ты телепортировал меня к ней в комнату. – К ней в комнату? Ты живешь в том же доме! Зайди и возьми! – Ха! Думаешь, она меня пустит? – Ну зайди, когда она… я не знаю… в душе! Тодд мечтательно заулыбался. – …или в туалете! Тодд заулыбался пуще прежнего. – И без меня справишься, так в чем дело? – А дело… – вновь нахмурился гость. – Дело в замке на двери, решетках на окнах и сигнализации в комнате. Курт даже присвистнул. Вот до чего доводят сталкеры и уголовная ответственность за убийство. * * * Согласно сведениям Тодда Алая Ведьма, она же Ванда Максимофф, ежедневно принимала душ во временной промежуток от 18:00 до 18:20. Разумеется, кроме этого она еще отлучалась поесть, посетить колледж, магазин – и что самое страшное, у Тодда имелся точный временной график всех этих мероприятий, – но поскольку о времени заполнения дневника в нем не было ни слова, подельники решили действовать как можно скорее. «Как можно скорее» выпало на половину шестого и, протоптавшись в соседней комнате с полчаса, Тодд и Курт услышали долгожданный скрип двери. – Она! Готов? – Тодд выглядел так, будто шел на ограбление банка. – Пошли. Кольцо дыма, вынырнувшее из другого мира, растаяло в пустой комнате, а где-то за стенкой послышались приглушенные голоса: – Ну, где она? – Да вот тут. – Где? Не вижу. – Подожди. На столе лежала. – В ящике посмотрел? – Да. – В другом? – В каком другом? – Отойди. Я лучше сам. Ограбление затягивалось. Тодд уныло разглядывал Курта, копающегося в тетрадках Ванды. Да уж, эта груда макулатуры была не самым ценным объектом в этой комнате. Взгляд Тодда как бы случайно соскользнул в сторону, прошелся по нежно-бежевой стене и замер точно по центру комода. Священного комода с женским нижним бельем. – Блин, да где она… – слышалось невнятное бормотанье. Тетрадки или трусы? Тодд решал эту дилемму недолго. – Тетрадь такая темно-синяя была. Ну, ты тут без меня справишься, да? И он решительно двинулся к трусам. – Эй, куда ты собрался?.. – провожал его недовольный голос Курта. – Тодд! Эй, я нашел! По твоим зеленым соплям... Тодд! Но Тодд уже не слышал. Шкаф с бельем манил и как будто бы излучал сказочное сияние. А может быть, и не сказочное. А может, и не сияние. Да, скорее всего, совсем не сияние, потому что… – Тодд! – погремел знакомый женский голос. * * * Только оказавшись в собственной комнате, Курт смог вздохнуть спокойно. Да уж, во гневе Алая Ведьма была истинной ведьмой – за Тодда, в который раз испробовавшего на себе ее «чары», теперь оставалось лишь помолиться. Но не пора ли было начинать молиться за себя самого? Курт уставился на сжатую в руке тетрадь. Темно-синяя, как обещал Тодд. И испорченная все тем же Тоддом. Ванда не успела заметить Курта – равно как и что-либо еще, кроме Тодда, подбирающегося к шкафу с ее вещами, но в спешке тетрадь Курт прихватил с собой. И что делать с ней теперь – не представлял. Конечно, разумнее всего было вернуть ее хозяйке. Но сделать это хотелось так, чтобы остаться в живых самому. Курт посмотрел на украденный трофей еще немного и открыл на первой заляпанной странице. Похоже, ее уже ничем не спасти. Две трети наглухо залиты духовностью Тодда. Вырывать, однозначно. Вырывать, но прежде всего… Но что там было «прежде всего», Курт так и не додумал. И была у него на то веская причина. Где-то внизу страницы, затерявшись в других словах, маячило его имя. «…Курт сказал, что она его мать, – гласил уцелевший отрывок. – Странно, я даже не думала, что он сын Мистик. Несмотря на все внешнее сходство. Просто потому что она никогда не вела себя как его мать. Ей было плевать на него. Так же, как Магнито было плевать на меня. А может быть, еще сильнее. Зачем же он пришел за ней? А после просил меня устроить встречу с Агатой Харкнесс. Я слышала, после этой встречи Мистик стала просто кучей камней. Интересно, что он тогда почувствовал?..» «Ему было грустно?» «Было больно?» «Значит, он любил свою мать?..» «…Я ненавижу своего отца, но он как-то умудряется любить свою мать!» «Он либо самый добрый человек на свете, либо полный кретин». Обидное слово, скользнув, уперлось в поля последней строки. Курт посмотрел на него, мыслями возвращаясь в те времена, о которых Ванда писала на этой странице. Воспоминания, которые будили неуловимую досаду. Привязанность, за которую теперь было стыдно. «Да, наверное, я полный кретин», – подумал он и не заметил, как пальцы перевернули страницу. Но там, на первой же строке, Ванда с ним не согласилась.