К морю

Когда я, прощаясь, целовала теплое осеннее небо, вокруг меня на озябшей земле горели старые листья. Рыжее, как волосы мои, пламя весело бежало по бурым кромкам, изредка касаясь моих ног, но, не обжигая их. Где-то в другом мире занимался рассвет, а я не могла стереть улыбки с лиц тех, кто наблюдал за рождением нового солнца. Посиневшее небо толкало меня в спину. Ветер, заблудившись, спал на голых изломанных ветках. Я забыла, как звали мою мать. Я оставила свое дитя у подножия белого храма. Я была никто, и Боги больше не смотрели в мою сторону. Внутри меня было пыльно и сухо, а в книге моей вся тысяча страниц была черна как пепел от сгоревших воспоминаний о лете. С востока пахло морем и крупной каменной солью. Я уснула на сизой земле, укутавшись в темное мое облако. И снилось мне, как колосится в грозу огромное белое поле. Когда багровые капли первого солнца растеклись по острой линии горизонта, я была уже в пути. Дорога подо мной атласной лентой уходила вдаль, утопая синим своим концом в недосягаемом жаре солнца. Я шла, не слишком касаясь земли и застывшей дорожной пыли. Платье мое было изорвано, волосы спутаны. Снег и холод шли, мимо меня, а утренние звезды, прикрыв глаза, ушли на покой, спрятав недовольные руки свои в старых тучах. Время шло со мной, рядом изредка сбиваясь на бег чтобы, пряча лукавые глаза от солнца показывать мне свои красные руки и тонкий шрам на левой щеке. Старая жестянка с ананасами кончилась на прошлой неделе. Смеясь, я обратила ее в птицу и та, взмахнув серебристыми крыльями, улетела к реке, чтобы коснувшись хрустальной глади черных волн, обратится в пыль и медленно опустится на беспокойное илистое дно. С востока по-прежнему пахло солью, а я не заметила, как кончилась зима. Вместо снега пришли дожди, что тоже не желали литься мне под ноги. Я простила их, целуя белые капли. На пути моем бирюзовой полосой света встали горы, расплываясь у самого края горизонта. Я устала, и глаза мои все чаще опускались в дорожную пыль, останавливаясь чтобы разглядеть мелкие частицы чьего-то прошлого. Сумка моя тяготила мне плечи, я носила там украденные детские надежды и старую звезду на тонкой веревке с погнутым правым уголком. Волосы мои потемнели и стали похожи на горящие листья. Забыв про страх, я решила подарить их морю. Банка с огурцами опустела вчера, оставив меня совсем безнадежно одну среди синих сосен и черных слез их на загрубевшей коре. Ветки лука за потертым стеклом клонились к земле под тяжестью собственных снов. Черемуха, опьянев от легкого вечернего воздуха, пела и пыталась ловить на себе слабый ветер. Вода внутри потемневших жилок мешала ей взлететь, она плача разбивалась о мутные стены, пряча под собой последние капли рассола и вечер. Пыль внутри мешала мне дышать, я все шла, путаясь в собственных мыслях, на пути моем незаметно выросли горы. В их острых верхушках путался ветер и сонные облака. Когда мелкие камешки сверху запутались в моих волосах, я остановилась, чтобы позвать к себе гордую горную кошку. Мы были похожи и наши души тихие и во тьме тянулись друг к другу. Мы были забытые белые духи, прижатые к миру потерянными камнями небытия. Мы вечно искали и не понимали себя. Душа гор несла меня сквозь пологую ледяную пустыню, а я пыталась отогреть свои руки от тонкой корочки колючего льда на запястьях. Ветер гнал нас прочь, а мы боялись лишь изредка, когда холодные его руки касались наших спин. Горы были к нам равнодушны. В своей спокойной вечности они любили только облака что пухлым белым снегом иногда опускались к их подножью. На пороге нового мира я заглянула в глаза белой кошки и увидела там редкие ночные звезды, что никогда не смотрят в ее сторону. Она дрожала от усталости, и тяжелая голова ее клонилась к земле. Я подарила ей свое сердце теплое и трепещущее, чтобы на закате вселенной она не забыла, зачем приходит с гор ласковый южный ветер. Еще сильней теперь пахло морем, крупная соль мелкими кристаллами опускалась мне на руки. Я собирала ее в кулачек, чтобы положить на место отданного сердца, там было зябко теперь и слегка сквозило вчерашними снами о далекой земле. Звенела настойчиво в банке пьяная черемуха, нечаянный ветер плакал и просился домой к песчаным облакам. От слез его в банке стало тепло. Я побежала быстрее, спотыкаясь о скользкую гальку. Надо мной пролетало алое в пятнах небо, но я не видела его. Мне хотелось коснуться мокрого песчаного дна и смотреть, как плывут по небу красные в закате искаженные морем облака. Море создано, чтобы простить заблудших грустных грешников, чтобы солью омыть их темнеющие насквозь души и унести в себя всю боль, дабы похоронить ее где-нибудь подальше, глубоко, и совсем уже в другом мире. Когда синие в вечернем солнце капли осели в моих потяжелевших волосах, я почувствовала, как запела, забилась внутри меня белая птица, сбивая мягкими крыльями засохшую тьму и пыль. Мне стало тепло, будто неяркое утреннее солнце закутало меня в свои ласковые белые лучи. Банку с горящей черемухой я, улыбаясь, выпустила из рук. Не коснувшись круглых камней на берегу, она истончилась и ушла ко дну, зарывшись в мягкий песок, забывшись. Рассыпалась на лоскутки моя старая сумка, отпуская к небу поцелованные солью надежды, свободный цветастый бисер брызнул с самую глубину меня, раскрасив пятнами краски последнюю страницу из старой моей книги. Ветер унес зажженную красную звезду, оставив мне плетеную черную нитку. Я положила ее на берегу как вечное о себе напоминание. Пытаясь нырнуть по ближе ко дну, я была остановлена и убаюкана морем. И осталась меж двух миров на самой поверхности. Спящая и одна. Навечно.