Благодать

      - Что-то я устал сегодня… - Тимирёв вздохнул, стягивая с себя пальто. Он понимал, что говорил сейчас сам с собой - жена уже его не слушала. Едва он успел переступить порог дома, она вырвала долгожданное письмо у него из рук и погрузилась в чтение. Тимирёв знал, что до неё теперь невозможно было достучаться - письма от Колчака всегда производили на неё глубокое впечатление. В голову вдруг пришла мысль о том, что неплохо было бы выпить чаю - да, просто посидеть на кухне в одиночестве и поразмышлять о том, что делать дальше. Бросив последний взгляд на сиявшую Аннушку, Тимирёв намеренно не очень громкими шагами вышел из комнаты.       Слуг в доме уже не было - чёрт знает что возомнившие о себе революционеры распугали половину жителей Петрограда, да и с дворянскими замашками нужно было распрощаться, чтобы не навлекать на себя подозрений. Хотя любому человеку при одном взгляде на его жену сразу стало бы понятно, что уж эта дамочка явно не поддерживала идею господства пролетариата. Она, как ребёнок, словно не соображала, что любое её неосторожное слово или одно из каким-то чудом уцелевших дорогих украшений могло привести к необратимым последствиям. А может просто намеренно делала всё ему наперекор.       Тимирёв не помнил, когда это началось. Должно быть, с салонных разговоров о подвигах Колчака, о полярной экспедиции Колчака, о мужестве Колчака в боях под Порт-Артуром…обо всех его, несомненно, многочисленных достоинствах. Да, его жена была ещё совсем ребёнком - ей достаточно было увлекательных рассказов о благородных поступках незнакомого мужчины - тогда он был только контр-адмиралом, но его звание не имело значения, воображение Аннушки уже возводило его на некий пьедестал совершенного идеала, ниспровергая всех смертных куда-то в пропасть безвестности. Собственный же муж, тоже, между прочим, воевавший под тем же Порт-Артуром, терял для неё хоть какое-то значение - за несколько лет супружеской жизни он уже успел ей опостылеть, и только подраставший Володенька да чувство долга не позволяло ей расстаться с ним и позабыть навсегда о его существовании.       Да, Тимирёв давно осознал и принял тот факт, что любил жену безответно. Она не умела и не могла что-либо скрывать от него, и её всякий раз преображавшееся даже при беглом взгляде на Колчака лицо выдавало её с головой. Пусть бы она ничего ему не рассказала, он, в конце концов, не был слепым. Конечно, какое-то время он ещё находил утешение в том, что она хотя бы позволяла целовать себя или вдруг интересовалась, как там Володя (словно не она должна была в первую очередь о нём заботиться!), но её с Колчаком задушевные беседы на балах просто выводили мужа из себя. Аннушка запросто позволяла себе развлекаться в его отсутствие и почти невинно улыбаться жене Александра Васильевича, как будто никаких чувств, кроме исключительно добрососедских, она к Колчаку отродясь не испытывала.       Перед глазами Тимирёва вместо довольно убогого вида на пасмурный город из окна кухни вдруг отчётливо всплыла сцена с одного из таких балов. Он, как обычно, задержался в штабе и опоздал. Знакомые офицеры приветствовали его как ни в чём не бывало, но на лицах некоторых из них уже расползались пошловатые улыбочки в предвкушении скандала. Тимирёв (благо светская учтивость всё же была ему присуща) сделал вид, что ничего не заметил, и принялся искать жену в толпе. Один из его товарищей, привычно отмахнувшись от его очередного никем не слушаемого рассказа, услужливо вручил ему бокал с шампанским. Тимирёв не успел сделать и одного глотка, как объект его терзаний попался ему на глаза.       Аннушка преспокойно сидела себе напротив Колчака и заливисто смеялась чуть ли не после каждой его фразы. Тот и сам выглядел несколько смущённым таким вниманием к своей персоне, но даже и не думал умолкать или, на худой конец, напоминать ей о муже. О своей жене, Софье Фёдоровне, которая наверняка снова осталась дома с хворавшим Славушкой, он, казалось, сам забыл думать ещё раньше. Впрочем, как бы там ни было, парочка явно уже порядочное время наслаждалась относительным уединением и обществом друг друга.       Как и в тот самый момент в прошлом, Тимирёв в настоящем пошатнулся от навалившейся на него слабости и машинально схватился рукой за подоконник. Чайник на плите вовсю стучал крышкой, но чаю расхотелось так же быстро, как тогда (целую вечность назад!) шампанского. Как во сне, Тимирёв оказался около плиты и снял безумствовавший чайник с огня. Он всё ещё чувствовал на себе насмешливо-сочувственные взгляды других офицеров и слышал их притворно удивлённые возгласы - то, как он поставил бокал с вином на поднос (вроде Аннушка такой же разбила при своей первой встрече с Колчаком) и едва не выбежал из бального зала, не могло не вызвать массу вопросов.       Нет, он, разумеется, не посмел ничего сказать ей прямо там, при всей этой пёстрой любопытной толпе. Впрочем, и наедине его отповедь не возымела должного эффекта. Аннушка искренне считала, что имела право любить, кого она хотела, и делать, что ей вздумается. А вздумывалось ей обычно написать тайное послание своему возлюбленному или украдкой встретиться с ним лишний раз в обход мужа и Софьи Фёдоровны, в отличие от Тимирёва, привыкшей к интрижкам супруга на стороне (что не мешало ей устраивать ему мучительные допросы). И с вынужденным переездом назначенного командующим Черноморским флотом Колчака её тяга к нему только возросла.       Тимирёв с беспомощной яростью вспомнил, как она мимоходом проболталась Софье Фёдоровне о полученных от адмирала письмах. Новое послание Колчака в разгар всего этого хаоса только вывело его из себя ещё больше (если было куда). На ватных ногах он вернулся в комнату - Аннушка баловалась с обручальным кольцом, не обратив на появление мужа никакого внимания.       - Нам нужно уехать из Петрограда, - в который раз заявил Тимирёв, приблизившись к ней и надев кольцо обратно ей на безымянный палец.       - Зачем? - по тому же сценарию, повторявшемуся изо дня в день, спросила Аннушка.       Затем, что ты всё так же щеголяешь своими модными шляпками, когда идёшь одна по улице, игнорируя свистящих вслед матросов. Затем, что ты никогда не слушаешь, что я тебе говорю. Затем, что меня могут убить в любой момент, признав царского офицера, а Колчак, засевший в Севастополе, тебе ничем не поможет.       - В городе небезопасно, - Тимирёву только и хватило сил продолжить нелепую игру.       - Да куда же я поеду, Серёжа? - жена в кои-то веки удостоила его недоуменным взглядом. - Мне же на этот адрес все письма приходят…       И он снова отвернулся от неё, проигнорировав её последовавшие отговорки. Казалось, не было ни одного довода, способного убедить её в том, что её жизнь важнее писем Колчака. И Тимирёв опять перестал бороться, смирившись со своей скорой гибелью. В голове осталась только одна не дававшая покоя мысль.       Только бы умереть раньше, чем она уйдёт от меня.