Невеста клана

Старая книга с распухшими от неправильного хранения страницами легла ко мне на колени, и я, затаив дыхание, принялась глотать слово за словом. В полутемной холодной комнате, которая, наверное, никогда и не отапливалась, появлялись демоны. Они выходили из стен перед моими глазами и поворачивались то одним боком, то другим, давая себя рассмотреть, и я не могла отвести глаз от волшебных рассказов. Они занимали меня намного больше учебы. Я путала знаки отличия известнейших родов ниндзя, забывала цитаты учителей древности, ошибалась в последовательности, выполняя комплексы упражнений, но то, что находилось на страницах тайком утащенных из библиотеки книг, никогда не выветривалось из моей головы. - Хакайна! Ты опять?! Голос служителя звучал гневно. Старик уже несколько раз находил меня здесь, отбирал книги и бил по рукам, в качестве наказания заставлял убираться в библиотеке, но последнее всегда было мне в радость. Ничто не помогало. Как только удавалось улучить минутку, я хватала книгу со старинными легендами и бежала в облюбованное мной убежище. Жив ли тот старик? Продолжал ли усердно гонять учеников за тягу к древним историям и мистический интерес? Сидя на свернутом пледе в саду мастера, я обратила свой взгляд в реальность. В дом, тихо переговариваясь, прошли двое воинов. Меня же не вызывали, и мысли о предстоящей головоломной миссии разрушали мою душу сомнениями. Передав через секретаря господина ему записку и в скором времени получив ответ, что могу быть свободна и, как хотела, посетить город, я покинула резиденцию. Конечно, можно было бы попытаться купить билет на экспресс и, запрыгнув в последний момент в вагон, навестить мою старую, уже вспоминавшуюся сегодня школу, до нее должно быть не больше трех-четырех часов езды отсюда. Но что мне там делать? Не читать же, как в детстве, книги, знания из которых мне однажды пригодились? Или все же поискать информацию там? Где же вы спрятали все свои секреты, великий демон? И главный вопрос: действительно ли я желала, чтобы мастер обрел все то, что искал? Хотелось побыть среди обычных людей, посмотреть на их открытые лица, улыбки, забыть о проблемах, оставить прошлое прошлому, а еще не наступившее будущее – судьбе. Автобус способствовал претворению моих планов в жизнь, а дорога к храму, главной местной достопримечательности, изобиловала тем, что могло меня отвлечь от мрачных мыслей. В большей мере для туристов ведущая к нему улица была заполнена прилавками с разными вещами, здесь можно найти все, что угодно: от сандаловых палочек до экзотических сладостей, приготовленным по традиционным рецептам. Проталкиваясь среди людей, я так же, как они, взирала на предлагаемый товар. В одном месте заинтересовалась детским кимоно, синим с вышитыми по спине золотыми нитями журавлями, в другом отдала должное искусству оригами – местный умелец быстро мастерил из бумаг зверей и птиц. Она выделялась из яркой и веселой толпы своей тишиной и совершенно не подходящим к общему настроению нарядом. Пожилая ссутулившаяся от прожитых лет женщина в черной хламиде, напоминавшей одеяния европейских священников, опиравшаяся на деревянный посох. На земле перед ней на перевернутом деревянном ящике покоились какие-то безделушки: может, это были сокровища ее семьи, которые она сейчас отдавала за бесценок, может, какая-то ничего не стоившая ерунда. Она не просила милостыни, она действительно работала, как могла, стараясь обрести хоть немного денег. Оскорблять старушку подачкой мне хотелось меньше всего, а предлагаемый ею хлам меня совершенно не интересовал, так и прошла мимо нее к храму. Так и прошла, возвращаясь обратно. - Посмотри, какая книга, а какие стихи, - вдруг произнесла старушка, явно обращаясь ко мне, - сама переписывала. Подняв на нее глаза, я увидела в ее старчески дрожавших руках хорошую бумагу. На ней тушью были выведены строки. Почерк красивый, возможно, и стихи были хорошими, пусть первый мельком прочитанный и совершенно не впечатлял. Пускай будет так, возьму ее «книгу», будет, что почитать в автобусе. Все-таки старалась, переписывала. Догадываюсь, каких трудов ей стоило сохранить ровность иероглифов. Нащупав в кармане деньги, я подала их женщине и, спрятав приобретение в сумку, направилась на остановку. Вопреки моим ожиданиям, посещение храма нисколько не помогло мне. На душе было тоскливо и гадко. Вспомнив про стихи, я развернула листы на коленях и погрузилась в чтение. Интересно, кто автор? Стихи были просты, безыскусны, но привлекали своей естественностью, без пафоса и вычурности. Автор много писал о красоте природы, мелких бытовых вопросах, например, о пропавшей расческе, забежавшей в дом кошке. Я, особенно не вдумываясь в их суть, глотала фразу за фразой.

Гонец отправлен, Письмо вновь без ответа. И кто из них был вдруг отправлен не туда? Дождь, когда конец слезам?

Внутри все похолодело, и я осторожно вытащила из внутреннего кармана записную книжку. Слово в слово. Точно такое же стихотворение было написано пару дней назад, когда шли проливные дожди, а мастер заперся с какими-то приехавшими к нему посетителями в своем кабинете и никого не принимал. Я выскочила из автобуса на первой же остановке и, не дожидаясь другого, побежала обратно. Мне нужна та женщина! Я хотела узнать, откуда среди ее переписанных стихов мой! Никого. Ее место пусто, более не нужный деревянный ящик валялся в стороне. Напрасно я спрашивала у торговцев вокруг, видел ли кто-то старушку в черном. Никто не замечал печальной фигуры в пылу активной торговли, и только один ребенок, услышав мои вопросы, адресованные всем подряд, вдруг указал рукой вправо: - Она пошла туда. Наскоро поблагодарив, я метнулась в проулок, где в самом конце заметила ее сутулую спину. Догнать ее не стоило труда, и, не зная, как начать разговор, я просто пошла рядом. Покосившаяся на меня пожилая женщина продолжала движение, а потом произнесла: - Нехороши стихи? - Наоборот. Особенно один, - быстро отозвалась я. Женщина хмыкнула и, чуть пожевав губами, замедлила шаг. - Дозволено ли мне будет потратить еще ваше драгоценное время? – я сложила руки и на ходу несколько раз просительно поклонилась. - Драгоценное? – старушка усмехнулась, - почему мое время драгоценное, а ваше нет? Только потому, что мои дни на исходе? Но и ваши часы уже, возможно, не так точны, как раньше. Ее ответ мне не понравился. Не понимая, чем я задела ее, чтобы вызвать такую реакцию, по инерции продолжила идти. Впрочем, толку мне от этой странной попутчицы? Конечно, удивительно, что стихотворение когда-то было сложено до меня, но с другой стороны – число слов ограничено, так почему бы и кому-то еще однажды не расположить их в таком же порядке? - Простите, если моя фраза прозвучала грубо, - вдруг церемонно заметила женщина, - время не щадит никого. Решив продолжить начатый ей разговор и цепляясь за выбранную тему, я подхватила: - Наверное, оно увело и автора стихов в мир теней? - Давно, - односложно ответила старушка. - Как же звали этого человека? Кем он был? Женщина остановилась и задумчиво возложила морщинистые руки с потрескавшимися ногтями на потертый набалдашник посоха: - Что вам с того? Второй раз она проявила неучтивость, но все-таки я сделала скидку на чудачества ее почтенного возраста и не собиралась так просто обижаться и уходить. Она обладала интересной мне информацией, и я намеревалась ее получить. Чувства куноити подсказывали мне, что вопрос следовало довести до конца, и мое желание было продиктовано не только любовью к поэзии и странным совпадением. - Может быть, это все-таки вы? Вы написали эти стихи? – попыталась я, может, и правда, старушка автор рукописной книги, и ее задело мое предположение, что написавший ставшие камнем преткновения строки давно умер. - Нет, - опять последовал односложный ответ, но после паузы она вдруг обстоятельно продолжила, - если бы я могла слагать стихи, уж наверняка не провела бы всю жизнь, зарабатывая в качестве помощницы в монастыре. Нет, все сложилось бы совершенно иначе. Особенно если бы не врожденная хромота, навек приковавшая мне к этому городу и монастырю. Это была настоящая отдушина, когда я нашла его там. Никогда я бы не рассталась с книгой, которую вы купили, да видно, хватит, пришла пора отдавать старые долги. Кто-то был должен забрать ее, чтобы навеки увезти из монастыря и города. Ваше поведение выдало вас, вы родились и живете в другом месте, не здесь. Купили бы стихи, забрали бы их с собой, увезли, и моя история была бы закончена. Но нет, за все в жизни необходимо платить. Стихи и он столько лет поддерживали меня, особенно когда вокруг кишели американские солдаты, а я, тогда маленькая девочка, сидела в неотапливаемой комнате, но вмиг согревалась, когда открывала книгу. Она, та самая, давно истлела, не пережила холод, страницы ее совсем истрепались, но я успела сделать свой список. Вот он, у вас. Пусть пожилая женщина, увлекшись рассказом, а особенно своими яркими эмоциями прошлого, и изложила мне изрядный кусок фактов, но вопросов у меня осталось достаточно много: мой главный и масса, возникших по мере ее речи. Говорила она, пусть и бегло, быстро делясь былым, но иногда речь моей спутницы скатывалась в невнятное бормотание. Ва-банк. От слов мало пользы. - Далеко ли находится ваш монастырь, я бы хотела поклониться его святыням. - Вам-то зачем? Вы молоды, сильны, вот и ноги у вас ровные. Ох, застарелые обиды в ней говорили, но ведь и в моей биографии есть совпадения с ее. - Тем не менее, свое детство и юность я провела в монастыре, пусть и не здесь. Там моими друзьями, готовыми поддержать в любой ненастный день, стали книги. Резко обернувшись и даже пошатнувшись от движения, старушка схватила меня за руку: - Вы пришли сменить меня? Вы станете новым хранителем? Только вы могли приобрести эту книгу, только вам я могла ее отдать! - Простите, но сама книга вряд ли имеет цену, - осторожно проговорила я, - ценится ее секрет. Шаг наугад. Секрет интересен лишь мне. Пусть я и верила в мистику, но обязанности хранителя, которые, похоже, моя собеседница возложила на себя самостоятельно, мне казались ее больной фантазией. - Ее секрет в том, что она помогла выжить своему автору, а после мне. Тогда казалось, что книга и он выбрали меня не случайно, я же нашла их в самый тяжелый год, в голод и холод, когда американцы, смеясь и тыкая пальцами в наши святыни, бродили по моему родному монастырю. 1945 или 1946 год, машинально отметила про себя я. А он – это какой-то американский солдат? Или монах? Или вообще случайный человек? Книга, американцы и загадочный он… - А он все еще в монастыре? – понизив голос и играя словно с завязанными глазами, шепнула я. - Да, на месте. Там, где и был, там, где должен быть, - ее голос также притих. Что ж, мастер отпустил меня на несколько часов, и я честно собиралась вернуться к закату. Не вышло, да и ладно. Буду на рассвете. Вечно занятой господин Ороку не хватится меня, я успею объявиться, пока он решит что-либо мне поручить. Ему действительно сейчас не до меня. Ни днем, ни ночью. Мы вышли на шоссе, потрепанное и залатанное, но содержавшееся вполне исправно, и направились в гору, как оно вело. Наш путь больше не нарушался лишними словами. Старушка думала о своем, а я о нем, загадочном герое ее истории. Может быть, он неодушевленный предмет? Какой-то амулет, который в свое время придал сил голодной перепуганной войной девочке? Ну, а книга стала волшебной сказкой, где все хорошо, где светит мирное солнце, идет мирный дождь, даже несмотря на то, что на душе автора не все всегда гладко и ровно. Даже, скорее, не амулет, а какая-то безделушка, когда-то принадлежавшая автору, но ставшая таковым для того, кто его нашел. Пусть старушка и торопилась, но никого не щадившее время мешало ей ускорить шаг, и мы двигались достаточно медленно. Монастырь я увидела не сразу, первыми возникли ворота. Установленный лет десять назад и начавший ржаветь шлагбаум преграждал дорогу путникам, а основное шоссе уходило вниз. Минуя его и проходя сквозь ворота, мы поприветствовали богов и двинулись дальше. Вечер нагнал легкую дымку, накопленные за день испарения сделали воздух влажным и каким-то липким, и во все больше поглощавших реальность сумерках казалось, что невидимый паук постепенно опутывал нас своими сетями. Дурное видение. Я тряхнула головой и всей грудью вдохнула местный воздух. Сосновый аромат высоких деревьев тут же дал новое направление моим мыслям. Никакой это не невидимый паук, а нечто расслабляющее, нега и приятная лень, когда не хочется двигаться, да и не надо. Как раз то чувство, когда яд уже течет по венам, и добыча перестает биться в силках. Мне сложно оценить, что чувствовала та же муха, оставаясь навеки наедине со своим пожирателем, но сейчас вдруг опять начало казаться, подобные сравнения приходили в голову совсем не зря. Ни души. Пустой просторный двор, протоптанная дорога, уводящая к зданию старого деревянного храма. Он требовал ремонта, пусть относительно недавно подновляли уже опять облупившуюся краску, но, видимо, средств редких паломников не хватало ни на что большее. Печальный удел местных обитателей, моей провожатой и таких же старожилов, отдавших всю жизнь служению в монастыре. На душе сделалось совсем гадко, и я принялась внимательно смотреть под ноги, рассматривала свои кроссовки и хрустевшие под ними мелкие камешки. Хотелось хоть на что-то отвлечься и не думать об уходящем времени и увядающей красоте. Слишком грустно. Переступив порог, я преклонила колени, разумеется, старушка не повторила мои движения, это однозначно выше ее нынешних сил. Но вот то, что она даже не поклонилась, меня удивило. - Вы приветствуете его, - восхищенно произнесла она, - он там! Подняв голову, я смотрела в темноту, туда, где находилось то самое «там», туда, куда указывала морщинистая рука, но кроме небольшого изваяния Будды, перед которым и опустилась на пол, опять ничего не увидела. - Здесь, здесь, - ласково заговорила старушка, обходя статую слева и шаря в темноте с легким шуршанием стенной панели. Я приблизилась. Хотелось помочь, но совершенно не понимала чем, пока она не обернулась ко мне. Одной рукой все так же опираясь на посох, второй она держала нечто плоское завернутое в старую сероватую тряпку, с которой свисали ободранные нитки разной длины. Вот они-то уж точно напоминали недавно пришедшее мне в голову сравнение с паутиной. Дрожавшими от священного трепета руками женщина принялась медленно разворачивать ткань, приговаривая: - Той зимой я нашла их, книгу и его. Обшивка стены погнулась от сырости, и тайник стал виден. Не думая ни о чем, кроме еды, я полезла туда. Белая тряпица кричала мне о том, что, возможно, в ней завернуты кем-то припрятанные рисовые лепешки, пусть старые, пусть черствые, но я смогу утолить голод и пожить подольше. И они спасли меня, утолив не физический голод, но душевный. Мне все-таки пришлось помочь своей собеседнице, справиться с оберткой одной рукой было трудно, и я придержала завернутый предмет. Похоже на квадратную деревянную дощечку. Использовав мои раскрытые ладони в качестве постамента для своей реликвии, старушка благоговейно откинула края ткани, и я увидела то, что и так почувствовала – потемневшую деревянную панель. Что же в ней так поразило маленькую девочку? Давно бы пустили на обогрев помещения, хотя одна она и не спасла бы от холода даже маленького человечка. Будучи по площади чуть больше моих сомкнутых ладоней, дощечка продолжала оставаться в моих руках, Не знавшая, что сказать, окончательно уверившись, что зря поплелась в монастырь за выжившей из ума старухой, я молча стояла, думая, как без обиды вернуть женщине ее святыню. - Вы не видите? – наконец спросила она, догадываясь о моем ответе. Я отрицательно качнула головой. - Тогда здесь тоже было темно, но все-таки оставалась одна свеча. Снова пошуршав в темном углу, на этот раз в другом, она зажгла небольшой огонек и поднесла свечку поближе ко мне. Уже не ожидавшая ничего интересного, я приготовилась вежливо выразить радость, что дощечка спала женщину от неминуемой смерти, сказать пару слов о каких-либо качествах предмета (например, отметить, как он хорошо сохранился) и отдать обратно. Тем сильнее было мое удивление, нет, даже ужас, соответствовавший по силе лишь священному трепету так любившей деревянную дощечку пожилой женщины. - Вы видите? – почти утвердительно полюбопытствовала она. - Да, - тяжело выдохнула я. Дощечка оказалась портретом, выполненным на дереве и покрытым лаком. Он малость облупился по краям, но, тем не менее, защищенное им изображение действительно прекрасно сохранилось, лишь потемнело от времени. Изображенный на портрете родился значительно позже окончания Второй Мировой войны и никак не мог согреть душу голодавшей под ее конец девочки. Да что согреть! Он просто не мог быть изображен раньше своего рождения! Но нет, презрительное выражение карих глаз, легкая ухмылка, - отступив от канона, художник изобразил позировавшего ему настоящим, таким, каким, видимо, тот был при жизни. Есть в жизни. Узнаваемый и вызывавший трепет. Бессмертные боги, со старинного портрета на меня взирал Ороку Саки, мастер клана Фут.