Она поймет

Ему нужно было в Бостон. Ознакомившись с письмом, Коннор едва не застонал. Изложенные дела не терпели отлагательства большего, чем на несколько дней, и только один из них метис мог медлить — до послезавтра. Это сулило затяжные и горячие пререкания с супругой, но Братство нуждалось в его помощи, и пренебречь посланием индеец не мог. Мужчина поджал губы, передвинул подсвечник поближе и прочел текст еще раз. Ошибки не было. Как не было у него и выхода. Ассасин нахмурился, откинулся в кресле и, потирая виски, прислушался. Сверху доносились голоса и шаги: жены, Бенджамина и Дженнифер, — но слов Коннор почти не разобрал и уловил только, что миссис Кенуэй читает обоим сказку. Он улыбнулся, снова склонился над сообщением и, задумчиво повертев перо в пальцах, принялся писать ответ, — а заодно и весточку Фолкнеру. Коннор предполагал, что, если сообщить о поездке как можно позже и попытаться убедить жену в острой необходимости совершить ее без спутников, так как это будет лучше и безопаснее для всех, ничего не выйдет. И тем более не стоило предупреждать миссис Кенуэй заранее. И все-таки он решил попробовать. — Я не могу позволить тебе ехать вместе со мной, — убедительно сказал он миссис Кенуэй с самого утра, поднимая голову от многочисленных бумаг, когда она проходила мимо кабинета. Но та лишь фыркнула и посмотрела на него так, что Коннор лишь тяжело вздохнул и решил заняться теми делами поместья, что не требовали от него неподвижности, отложив разговор до полудня. Он проснулся от того, что чьи-то маленькие пальцы сомкнулись на ткани и подергали его за полу камзола, и Коннор, тщетно пытаясь принять бдительный и не такой усталый вид, — сказывалась бессонная ночь, — посмотрел вниз. Дженни. Любопытство, которое искрилось в лазурных глазах и делало ее столь непохожей на Бенджамина, едва не прожигало насквозь, и мужчина с трудом подавил желание отвести взгляд. Такая же, как мать. — Ты уезжаешь? — спросила она, хватаясь за протянутую ладонь. — А остаться совсем нельзя? — уточнил из-за ее спины брат. Ему было уже семь, и, неуловимо напоминая кого-то Коннору, он казался не в пример рассудительнее. Метис моргнул. Бенджамин убрал из-за спины по-знакомому сложенные руки и подошел ближе. — Нет, но я… Пара дней. Туда и обратно. Ассасин закусил губу и взял на колени обоих. — Можно с тобой? — поинтересовалась Дженнифер. — Тебе нельзя, — опередил Бенджамин. Девочка посмотрела на него сердито. — Не думаю, — сказал Коннор и, подыскав слова, продолжил: — Кто-то должен быть с мамой, чтобы защищать ее. Могу я на вас рассчитывать?.. Когда, преисполненный готовности, индеец прошагал в столовую, в доме висело пугающее затишье, и он различал только, как играют на втором этаже дети. Тратить время на споры ему не хотелось ни капли, но это была вынужденная мера, и Коннор постучал в кухонную дверь — чуть правее украшавшего ее витража — и спокойно промолвил: — Ты не едешь. Женщина, стоявшая перед столом, шумно втянула через нос воздух и медленно-медленно развернулась. В чертах ее читался вызов. Она уперла руки в бока и произнесла очень твердо и отчетливо: — Я не отпущу тебя одного. Хочешь ты или нет — я с тобой. — Ты не едешь, — повторил могавк. — У тебя не выйдет меня переубедить. Я упрямая. И я еду. — Нет. — Да. — Нет! — рявкнул метис. — Ни за что. Я никогда больше… Не возьму тебя. Хватит и одного раза. Мужчина перевел дух и привалился к деревянной поверхности, избегая смотреть на лицо супруги. — Коннор… — Нет. — Это мой выбор! Как и тогда, Коннор! Он покачал головой и сделал несколько шагов к холлу, но потом остановился. — У тебя… дети! — сбивчиво выговорил ассасин, опять оборачиваясь в дверях. Вид у него был до крайности беспомощный, однако миссис Кенуэй жалости не проявила. Мужчина вновь прислонился к косяку, сложив руки на груди, и с тоской заглянул в окно у нее за спиной. Дерево, прежде росшее против комнаты, года четыре назад — чуть позже рождения Дженни — повалило грозой, а потому вид теперь рисовался более обширный. Небо хмурилось, окрашивая весь обрыв и его противоположную сторону, где высились ели, в один оттенок: серый. Бесцветьем очерчивало и утесы, и кромку моря, и двухпалубный бриг, пришвартованный внизу: зовущий и ожидающий, готовый сорваться в путь и покорять волны снова; с возносящимися над холмами мачтами, контрастными на фоне неба, и трепещущими, пусть и убранными — пока! — парусами. — У тебя тоже, Коннор, — преувеличенно холодно парировала она, с остервенением сбрасывая с доски покрошенный салат и приступая к нарезке моркови. — Двое. И они наши общие. Индеец негромко зарычал и ткнулся в стекло двери лбом. Он знал, что не стоит, но поздно спохватился и не сумел удержать себя. Когда Коннор спешно закусил губы, чтобы не вспомнить, имя уже сорвалось с них, повиснув в воздухе прошептанным полуслогом, и, хотя жена навряд ли услышала, он пожалел. Ей до сих пор снились кошмары. Мужчина едва не вздрогнул, когда тишину рассек резкий удар ножа, — на доске очутилось что-то новое — прерывисто выдохнул через нос и перешел в наступление. Просто — нет — выбора. Тон он взял самый что ни на есть решительный. — Поэтому я не могу. Это небезопасно. Мне нужно, чтобы ты осталась с детьми. Пожалуйста, — попросил ассасин. — Так будет легче. Я не хочу все время тревожиться... О вас. — А мы — о тебе. Ты уверен, что кто-то сможет помочь тебе там, если… — Она сделала над собой усилие и закончила, — потребуется, Коннор? Монотонный перестук окончился лязгом — супруга вонзила нож в край доски. Глубоко, мимоходом отметил метис, потом не сразу выйдет достать. Она уперлась руками в стол, вскинула голову и изучающе и очень пронзительно глянула на Коннора. Во взгляде у нее плескалась ослепительная голубизна. Чепец не удержал темных волос, забранных под него, и они разметались по плечам и лицу, отчасти прямые, отчасти взъерошенные — торчащие, словно перья, — и образ выходил воинственный и отчего-то ужасно напоминающий мать. Женщина смотрела прямо и настойчиво, призывая к ответу. Вот только руки у нее заметно дрожали. — Ты сможешь нас защитить, правда. Я помогу, — хрипло сказала миссис Кенуэй. — Твоей вины тогда не было. У Коннора сжалось и тревожно забилось сердце. Мужчина выдохнул с недоумением, когда та вдруг охнула и, поспешно вскинув к губам ладонь, отвернулась и оперлась на стол. Уже в почти зверином рывке он заметил, как судорожно опустились и прижались к животу ее пальцы. Он подхватил ее и дернул из-под стола скамью. — Сядь. Ассасин потянулся к кувшину с водой, но женщина тронула его рукав, и он опустился рядом, ощущая на спине тепло рук и принимая объятия. Они сидели с минуту, приникнув друг к другу: она — заглушая боль, индеец — с тревогой, пытаясь угадать, — пока она не отстранилась немного и, зарывшись в его волосы, не прошептала, что в порядке. Коннор с облегчением заметил, как возвращается румянец, а потому прижал ее крепче и глухо выговорил, гладя ее голову: — Я выживу. — Что?.. — Что бы ни произошло со мной, я выживу, чтобы вернуться к вам. Потому что теперь мне есть куда возвращаться. Коннор открыл глаза, предчувствую зарю, немногим позже того, как уровнялось дыхание жены — не намеренно, но очень вовремя. Метис склонился над женщиной, коротко коснулся губами ее виска и откинул одеяло. Нужно быть беззвучным. Утро в поместье стояло потрясающе холодное, пасмурное и очень ветреное. И до слепоты беспросветно-темное, учитывая, что ноябрь только-только начался, так что шагать приходилось по памяти. Шел ливень, и, хотя тучи казались непроницаемыми, горизонт пламенел янтарем. Ассасин едва преступил порог и притворил дверь, как за сухую и прогретую домом одежду взялись стужа и дождь, и сон ушел окончательно. Мужчина повел плечами и сбежал по ступеням к тропе, выдыхая и пробуя воздух на вкус. Земля отзывалась на поступь всплесками и обдавала обувь влагой, а волосы намокли, прилипнув к голове и лицу, однако индеец, лишь на секунду замедлившись, чтобы натянуть капюшон, устремился вперед. Мрак и шорохи мешали и путали, капли сыпались на робу сверху и со стеблей, поэтому ее низ быстро набряк от воды и отяжелел, но Коннору было все равно, потому что ноги помнили путь. Он шел к рассвету и морю, где острее пахло осенью, сыростью и солью: так пронзительно и пряно, что аромат почти обжигал ноздри — и где ждал его корабль Фолкнера, готовый отбыть в Бостон. Она поймет.