Мне пришлось полюбить поезда, Их ритмичное сердцебиение, Ведь по сути любое "всегда" Это микс из различных мгновений. ©Юлия Олефир
***
Станция пахла просто омерзительно. Пот, грязь, парфюм, еда - все слилось воедино. Ох уж этот закон запахов. Здесь "минус" на "минус" никогда не даст "плюса", а "плюс" на "плюс" редко когда может положительно отозваться на вашем самочувствии. В этом со мной согласится любой уважающий себя парфюмер. А еще людей было настолько много, что я еле как нашел нужную мне платформу. Они копошились, словно муравьи, искали что-то, разговаривали, ругались. Кто-то провожал кого-то, а кто-то, наоборот, встречал. Они вечно что-то теряли и вечно что-то приобретали. А я? А я просто торопился домой. Долгожданный отпуск помог мне не пасть духом в этой бешеной толкучке. Глупая улыбка до ушей, как мне казалось, могла осветить всю улицу. Но это я только думал так. Что же, я сидел в уютном купе, пил горячий чай, читал. Но смысл книги доходил до меня через раз, воспоминания теснили мой разум. Словно замок. Замок, который не дает пройти главной проблеме текста до моего мозга. Именно поэтому я и отложил книгу, так и не поняв, чем закончилась судьба белокурого мальчишки и что же стало с Иваном. Меня не особо интересовало, добрались ли они до нужной им станции или нет, возможно, из-за этих самых воспоминаний. Дверь в купе скрипнула. На пороге стояла девушка лет двадцати двух или двадцати шести. Точно я сказать не мог, потому как её глаза скрывали солнцезащитные очки. Удивляет… Я посмотрел в окно. Нет, погода, вроде, как всегда пасмурная, солнца не видно… И зачем ей очки? Не понимаю я нынешнюю молодежь. Сегодня они придумают одно, а завтра другое… Неопределенные совсем. Совсем как поезда. И тут я вспомнил Веронику. Мою любимую Веронику. С ней я был знаком с её рождения, с самого 1982 года. Смешная она, моя Вероника. Все требовала, чтобы я называл ее не ВеронИка, а ВерОника, на что мы с ребятами потом называли её просто Верочкой. Но она не обижалась, а только смеялась и говорила: "Уж лучше так, чем ВеронИка". Моя Вероника тогда была в больнице. И, если честно, то скорее всего я ехал её навестить, нежели чем просто ехал домой, на родину. Путь не близкий, так что я мог либо дальше предаваться воспоминаниям, либо уснуть. Однако, уснуть не получилось. Слишком трясет этот поезд. Видимо, все-таки воспоминания…***
Она села напротив меня, держа в одной руке сумку, а в другой чашку кофе. Я посмотрел на неё, словно это был не человек, а картина, портрет. Словно это было что-то нереальное, что-то кукольное было в этой загадочной девушке. Светлые, почти белые волосы, которые, я уверен, были натуральными, переливались всеми оттенками серебра и золота. Глаза, удивительной расцветки, а именно: небесно-голубые, с серой каемочкой, смотрели в окно. Губы нежные, розового оттенка, тонкие, но до безумия красивые. А кожа её была тонкой настолько, что я видел каждый крупный капилляр, каждую веночку. Сама девушка была тоненькая, такая хрупкая с виду, что, ненароком, ловишь себя на мысли: "Ба, да она же сломается от любого ветра!" Я глянул на неё ещё раз и тут меня словно прошибло. - Верочка? - спросил я, немного смущаясь: вдруг это не она? - Все уж лучше, чем Вероника, - улыбнулась она. Я сиял от радости. - Верочка! Верочка! Верочка моя! Сколько лет! Сколько зим! Как ты? Где живешь? Учишься? Работаешь? - Ты все такой же, Женя, - моё милое создание улыбнулось мне еще раз, - совсем не изменился. Все также хочешь все знать. - Ох, прости, пожалуйста. Я так долго тебя не видел! - Конечно, прошло уже около семи лет, с тех пор как ты переехал. - Да, тяжелое было время, но что я мог сделать? - Абсолютно ничегошеньки. - А жаль, я бы остался с вами... - Что прошло, то прошло, Женя. Ничего не поделать. Затем, мы очень и очень долго молчали. Каждый думал о своем, сокровенном. Мне было страшно нарушить эту тишину, словно я сделаю нечто ужасное, если скажу хоть одно слово. Но, спустя некоторое время, Вероника встала и вышла из купэ. Я уж было испугался: вдруг она попросит перевести её в другое купэ? Вдруг ей не приятна моя компания? Однако, вскоре, она вошла. Я успокоил свои бушующие мысли, едва завидев две кружки чая в её фарфоровых ручках. Она протянула одну кружку мне и села обратно на свое место. - Ты спрашивал куда я еду. Если честно, то я сама не знаю куда, в том смысле, что я совершенно не знаю того города, никогда прежде мне не доводилось там побывать. Прости, я так и не назвала этот город. Я еду в Рязань, к брату. У него свадьба через месяц. Хочу познакомиться с его невестой поближе. - Ого… Свадьба… Стоп, это у Димки-то? Димка-то женится? - Вероника кивнула. - Ба-а, вот так неожиданность. И весьма приятная, а то мы-то все думали что пропал он, Димка наш, пропал. Ни ответа, ни привета, будто вдруг другим человеком заделался. - Он не изменился, ни капельки, - а после долгой паузы она добавила, - …совсем как ты, Женя. Я очень рада, что ты не изменился. - Остальные видимо очень изменились? - И не только они, Женечка, я тоже. Все стали такие алчные и жестокие… родного брата прирезать могут, - на этих словах у моей Верочки на глаза навернулись слезы. Сердце мое сжалось. Никогда не доводилось мне видеть как она плачет. Я сел рядом с ней и обнял её за плечи. Милое создание дернулось, затрепетало, а потом… а потом заплакало. Долго так, горько. Аж самому хотелось волком выть. - Люди меняются в хорошую сторону, Верочка, - пытался успокоить я её. - Возможно, для них эти перемены очень полезны. Кто знает, а вдруг благодаря этому их жизни станут лучше? Не убивайся так, прошу тебя. Все будет. Все будет… - Спасибо, - сквозь слезы прошептала она. - Ты как всегда веришь только в хорошее. Неисправимый оптимист. Она улыбнулась так, как не улыбалась раньше никогда. Я прижал её к себе поближе и начал напевать лчень популярную тогда песню. Кажется, это была песня, под названием "Это все" группу я точно сказать не в силах, не особо этим увлекался. Но, возможно я не путаю, и это были ДДТ. Верочка уснула прямо у меня на руках. С нежностью я посмотрел на неё. Точно такая же, какой я её запомнил. Кажется, будто ей все еще шестнадцать лет. Будто бы я только окончил школу, а она еще собирается. Такая светлая и не порочная, будто ангел с небес спустился. Бережно уложив её поудобнее, я укрыл её своим пледом, взял кружки со стола, вышел из купэ. Отдал кружки проводнице, та лишь пробубнила что-то и улеглась спать дальше. Смотрю на время. Половина первого ночи. Я вышел на переход от вагона к вагону и достал сигареты. Не изменился… На самом деле я очень изменился, моя дорогая Верочка. Я уже не верю, что каждая звезда непременно исполнит любое мое желание. Я перестал читать фантастику. Я теперь не такой мягкий и добрый как раньше, надеюсь, ты меня простишь. Мне стало все равно на то, что я должен обзавестись семьей, пусть это делают другие. Меня вдруг осенило, что я - это я, и ничего распутного здесь нет. Моя жизнь - мой выбор. Не всякий, конечно, но непременно есть и мои выборы. Она едет в Рязань. Какое счастье, ведь и я тоже направляюсь туда. Ай, судьба-шутница, что же ты вытворяешь? Я поджег сигарету. Сзади меня стояла какая-то пара, но и мне на них, и им на меня, откровенно наплевать. Хотя, не стану отрицать, раньше я желал стоять вот также как и эти двое. Словно и нет никого больше на всем белом свете. Словно есть только я и… А кто же был после этого самого "и"? Верочка? Моя милая Верочка? Признаться, я имел случай влюбиться в неё, но это было настолько давно, что я и думать об этом перестал. Моя Верочка - непорочна, чиста, наивна, как ребенок. Что уж тут поделать, я никогда не мог представить её в роли жены или любящей матери. Сигарета уже давно потухла, а я все стоял и стоял. То ли не хотел будить Веронику, то ли просто из упрямства. Она уже проснулась, когда я вошел в купэ. Её глаза были полны встревоженности, видимо, она меня потеряла. Я сел напротив неё и начал рассматривать такие родные мне черты её лица. Мы очень долго молчали. Вероника смотрела в окно. - А знаешь, ведь поезда - это самая неопределенная вещь на свете, - сказала моя спутница, перебирая в руках подвеску. - И почему же? - тотчас отозвался я. - Не знаю. И одновременно знаю. Странно, правда? - Весьма, - ответил я ей, в мыслях разбирая поезд на тысячи кусочков и собирая их вновь, во что-то новое… и неопределенное. Эту подвеску я подарил ей зимой 1994 года. Тогда она очень переживала за свою семью и, чтобы хоть как-то её поддержать, я купил ей эту самую подвеску, в форме семиконечной снежинки. Она носит её до сих пор. И так мы провели три дня. То болтая о том, о сем, то молча, думая о сокровенном. Когда же пришло время расстаться, она сказала, что возможно переедет в Петербург. Мы попрощались и больше я её не видел.***
И вот теперь мне предстоит встретить её вновь. Какой она стала? Носит ли все еще ту подвеску? Познакомилась ли она с невестой брата? Так или иначе, но я непременно обязан был её увидеть. По дороге к больнице я купил ромашки, её любимые цветы. Но когда я пришел в больницу, то почувствовал тяжесть. Словно что-то нехорошее произойдет вот-вот. Ко мне подошел врач и спросил к кому я пришел. Ответил. Врач поник. Он отвел меня в палату, где на последнем издыхании лежала моя Верочка. Это наверное шутка? Она лежала неподвижно, лишь изредка подергивая пальчиками. Вероника стала очень худой. Даже слишком. Я поставил цветы в вазу рядом с кроватью. Сел рядом. Взял её за руку. Она проснулась. И тут я сразу же понял - она слепа. - Кто здесь? - Это я, Верочка, это Женя. - Женя? Ты пришел… только ради меня? - Да, пришел проведать тебя. Смотрю, ты держишься молодцом, - я попытался ободрить её. - Врач говорит, что мне остался день максимум. Но я должна умереть не так. Совершенно не так, понимаешь? - Да, понимаю… А ты и не умрешь. Все будет хорошо. Слышишь? Все будет хорошо, обещаю.***
На следующий день Степан Григорьевич, её врач, сказал мне, что утром Верочки не стало. В голове все помутнело, тело перестало меня слушаться. На ватных ногах я дошел до её палаты. Она все еще лежала там. Как будто спала. Мертвым сном. Слезы напрашивались мне на глаза. Я положил цветы ей на грудь и поцеловал её в лоб. И тут тело окончательно перестало меня слушаться и я упал перед ней на колени. Сжимал её руку и заплакал. Было очень больно. Очень. Как будто вместе с ней умерла и часть меня. Не знаю, сколько я просидел так. Час, два - все равно. Может даже несколько минут. Но пришли другие врачи. Им нужно было забрать тело. Я попросил еще пять минут. Те понимающе посмотрели на меня и вышли. - Ты всегда была ангелом, Вероника. Ты никогда не менялась. За это я тебя и люблю. Я посмотрел на неё в последний раз. Такую прекрасную, такую неопределенную… совсем как поезда.