Июльский ветер

Он почти привык к тому, как скользили по нему взгляды живых на улице и как менялось выражение их лиц. Джулиан был прав, говоря, что скоро это начнёт ему нравиться. Скоро он даже начал улыбаться в ответ, получая особенно острое удовлетворение, когда они отводили глаза. Теперь их презрение смешило, ненависть развлекала, страх заряжал энергией. Бывала, очень редко, и жалость – она удивляла. Наверное, так чувствовали себя первые негры, - но когда он озвучил эту мысль Джулиану, тот рассмеялся в ответ. Не негры, сказал он, а неандертальцы, когда они встречали питекантропов. Саймон не принимал идеи Джулиана о высшей расе, но не мог не признать, что в чём-то он действительно прав. Боятся того, что не знают – и того, что сильнее. Они были и тем, и другим. Иногда он вглядывался в лица. Не запоминая, просто изучая, как изучают жителей чужого города или чужой страны. Краем глаза ловил собственное отражение в витринах и зеркалах, сравнивая и сопоставляя. Но он искал в толпе только тех, кто был таким же, как он, тех, кто ещё не нашёл в себе сил и мудрости, чтобы признать, что мир живых не принесёт им ничего, кроме лжи и страдания. Он находил их и улыбался им. Чаще всего они отводили взгляд, и в нём он тоже видел страх. Не тот, что у живых, страх перед непознанной силой, почти физиологический, страх перед хищником, разгуливающим на свободе. Это была боязнь разоблачения. Его вид, его белые глаза, зрачкам которых теперь навсегда было безразлично солнце, - всё это напоминало им о том, кто они есть на самом деле. Он был их зеркалом, отражением того, кто живёт под маской из краски и цветных линз, неважно, сколько слоёв тонального крема они накладывали на себя по утрам. Они боялись того, что окружающие их живые, взглянув на него, лишний раз вспомнят о том, кто они на самом деле. Немногие выдерживали его взгляд, но те, кто не отводил глаз, - почти все они были сейчас рядом с ним. Живые смотрели на него, они могли смотреть на него днями и часами, но они не запомнили бы его лица, потому что смотрели не на него. Для них он был одним из многих, таким же, как тысячи других немёртвых – воплощением страха, довлеющего над ними. И он упорно выходил на улицу, с каждым днём чувствуя себя всё увереннее, улыбаясь всё шире. - Саймон? Саймон Монро? Саймон! Он слишком отвык смотреть на людей и видеть человека, а не живого. Так же, как и они. Он мог промолчать. Мог сделать вид, что его не касается это имя. Мог. Но он повернулся и ответил: - Привет, Лиз. - Господи, Саймон! Она бросилась к нему на шею и прижалась, крепко обхватив руками, так, что он мог чувствовать тепло её тела. Мог бы. А она обнимала его так, словно хотела проверить на прочность каждую кость в его теле. Саймон осторожно положил руки на её талию. Сдвинул ладони чуть ниже, повернул голову и уткнулся носом в её волосы. Втянул носом воздух – и поймал себя на мысли, что не знает, зачем это сделал. Он всё равно бы не почувствовал аромата её шампуня. Ромашка и мята. Он не чувствовал, но помнил. Лиз отстранилась, но по-прежнему держала его за плечи, будто боясь отпустить. - Саймон… Я не верю. Ты такой… Как ты? - Могу сказать, что живу и здравствую, но ты понимаешь, насколько неуместно это сейчас прозвучит. - Можешь, конечно, можешь, - она рассеянно качала головой, пока её взгляд блуждал по его лицу, одежде, вновь возвращался к лицу и глазам. Он наконец убрал ладони с её талии и отступил на шаг, заставляя разомкнуть пальцы, намертво вцепившиеся в его плечи. - Хорошо выглядишь, - сказал он. - Ты тоже, - она улыбнулась. – Особенно если учесть твоё состояние. Ой, - она прикрыла рот ладонью, - я не знаю, прилично ли так говорить. - Только не говори, что я первый немёртвый, которого ты встретила за последние четыре года. - Ты первый Саймон, которого я встретила, - она наконец посмотрела ему прямо в глаза. Он не отвёл взгляд. Некоторое время они так и стояли, не шевелясь, и он только считал про себя, как давно он в последний раз смотрел в живые глаза, полные настоящего, а не искусственного, цвета. Вот так прямо, как сейчас, не украдкой и не исподлобья. Чтобы в них не было ни злобы, ни презрения, ни недоверия. А потом он понял, что сжимает пальцы так, словно держит в них чью-то ладонь. Он сунул руку в карман. Лиз моргнула первой, помотала головой и облизнула губы. Он ждал следующей фразы, разглядывая её. Она сменила причёску – длинные волосы превратились в каре, вместо прежних футболок с забавными надписями и персонажами диснеевских мультфильмов на ней была блузка с коротким рукавом. Он скользнул взглядом по её рукам, она проследила за ним, ещё раз провела языком по губам и скороговоркой, словно стесняясь чего-то, выпалила: - Я соскочила. - Молодец. Она сощурила глаза и наклонила голову, выражение её лица сделалось сосредоточенным. - Сразу после того, как ты... После тебя. Он пожал плечами. - Я всегда думал, что это не твоё. Она явно думала, что он продолжит, но ему было нечего сказать. Он перебирал в памяти то, что уцелело: они сидят на диване, держась за руки, и слушают что-то с его плеера, разделив пару наушников; вся их компания распаковывает новую дурь, принесённую кем-то прямо из лаборатории; он просыпается утром, спотыкается об какого-то незнакомого парня в красной толстовке с эмблемой «Манчестер Юнайтед» - почему-то он запомнил только толстовку, ни имени, ни того, сколько он пробыл в их берлоге, он не помнил, а Лиз смеётся безудержным смехом. А ещё он был уверен, что это Лиз нашла его. - Ты изменился, - вдруг произнесла Лиз. - Наблюдательно, - хмыкнул он. - Нет, не это, - она сделала неопределённый жест рукой и протянула ладонь – но остановилась на полпути, не донеся до его лба, чтобы убрать волосы, как раньше, вновь опустила руку, и вдруг заговорила, быстро и сбивчиво. – Мы были на твоих похоронах. Я, Мэг и Сэм. Твои родители нас не пустили. Мы стояли за оградой, дождались, пока все ушли а потом подошли, и Сэм прочитал Йейтса. То, что ты ему читал. Про уравнивание жизни. Он думал, что тебе бы понравилось. - Как Сэм? Она прикусила губу, отвела взгляд в сторону. - Через неделю после тебя. - Мой Сэм? – он удивился тому, как прозвучали эти слова, - он не ощутил ничего. - Я… я звонила в этот центр, в Норфолке, но они сказали, что дают информацию только родственникам. Я надеялась, что он там. И что ты тоже там. А ты всё-таки здесь, - она улыбнулась, кривовато, не так, как улыбалась раньше. – Господи, как же я рада! И она опять обняла его, повисая на шее всем своим весом. - Я сюда переехала после конца войны, может, зайдёшь? – она заглянула ему в лицо снизу вверх и, кажется, даже потёрлась носом о его щёку. - Прости, но я не по этой части сейчас. - Да не об этом я, пошляк! – она шутливо ткнула его кулаком в плечо. – Просто посидим. Он кивнул. Лиз вытащила из сумочки блокнот и карандаш, быстро нацарапала на листке несколько слов, потом снова обняла его и сунула листок в задний карман его джинсов. - Я буду ждать. Рада, что ты… - она не договорила, поднялась на цыпочки, чмокнула его в щёку, быстро повернулась и зашагала прочь. Он посмотрел ей вслед, достал из кармана записку и развернул. Красные неровные буквы – карандаш для губ, она всегда писала такими, - складывались в название улицы, под ним стояло ещё несколько слов. «Жду». А может, «целую». А может, «я скучала» - он не дочитал. Саймон оглянулся на своё отражение в стекле витрины и встретился глазами с какой-то живой. Он улыбнулся ей, она отпрянула, её лицо исказилось гримасой отвращения. Он улыбнулся ещё шире и медленно пошёл вниз по улице. Ветер выдернул из урны листок бумаги со штрихами красного и понёс в другую сторону.