Надеюсь, мы встретимся нескоро.

Я уже очень давно наблюдаю за тобой. Странная девчонка, словно по ошибке попавшая в штаб Шинсенгуми из-за стычки с Расецу. Хотя неизвестно, ошибка это, или судьба? Сначала ты была просто как свидетельница секрета отряда, но постепенно завоевывала доверие. Все меньше к тебе относились с подозрением и все больше с теплотой. Ты смогла помочь многим из нас: поддерживала Окиту, лишь словами, но ему большего и не надо, могла утихомирить Шинпачи, Хараду и Хейске, когда их слишком заносило, внимательно слушала редкие рассказы Сайто о клинках, всячески заботилась о Хиджикате-сане. Каждому из отряда смогла чем-то помочь. И я не исключение. Давно, когда я только вступил на тот момент в отряд Рошигуми, я чувствовал себя ужасно, понимая, что не из военного класса. Хоть зам командира сказал, что воином может стать каждый, это не сильно помогало. Возникало гадкое чувство, будто я совершаю преступление, притворяясь ронином. Да еще и этот Рюноске. Рожденный в семье самурая, пусть и обедневшего, он был лишь бездарем. И не надо говорить мне, что не было шанса. Если человек захочет, он обязательно добьется. Тогда я впервые в жизни ощутил зависть. Не обычную, ее я чувствовал каждый день. Это было совсем по другому: чудовищное ощущение, когда захотелось оторвать мальцу голову, чтобы неповадно было. А он еще флиртовал с гейшами! Тогда-то мы и подрались. После битья стало как - то легче, но все равно, зависть грызла, как монстр, выедая натуру. Пока не заговорил с тобой. В тот день мы вместе разбирали записи доктора Мацумото, и ты заговорила. Слово за словом, ты вытянула из меня информацию. А когда все услышала, повела себя немного странно: не стала меня обвинять, что я не имею права стать ронином. Нет, ты мягко улыбнулась, слегка коснулась моей крепко сжатой руки и произнесла: - Я думаю, что главное в человеке не его класс, а душа. У вас, Ямадзаки-сан, душа воина, и это должно вести вас вперед. Каждый воин Шинсенгуми незаменим, каждый помогает отряду идти по жизненной тропе с гордо поднятой головой. Тогда-то мне стало интересно. Ты помогала каждому, словом или делом. Даже не знаю, когда это стало манией - наблюдать каждый день. Как ты помогаешь по хозяйству, ходишь на патруль или весело смеешься с этой тройкой. Как ни странно это звучало, я был счастлив, смотря на твое улыбающееся лицо. Хотя присутствовало обычная человеческая жадность. Хотелось, чтобы эта улыбка принадлежала лишь мне. Ничего не поделаешь, я эгоист до мозга костей. Я смог познать еще одно гадкое чувство. Ревность. Видя, как мило ты краснеешь в присутствие зама командира, в груди возникало жуткое желание проткнуть Хиджикату катаной. Самому от себя становилось противно. Ведь замкомандира дал мне надежду, что я смогу стать настоящим самураем, а я в ответ мечтаю разрубить его на куски. Ничтожный человечишка! И я разрывался между благодарностью и... и чем? Любовью? Не думаю. Благодарностью? Может быть. Влечением? Скорее всего. И тогда, в Шимабаре, я поклялся тебя защищать. Сейчас ты наверняка об этом забыла... А я нет. Когда ты уходишь с патрулем, а после отдаляешься и ищешь отца, я неслышной тенью следую за тобой. Не знаю, зачем, не знаю, почему, но я упорно продолжал за тобой следить. Это странно, это ненормально, но это стало моей манией. Ты стала моим личным наркотиком, вот только я никогда тебе этого не скажу, зная твои чувства к Хиджикате. Иногда ночью я неслышно проникал к тебе в комнату и подолгу там сидел, наблюдая. Знаю, так поступают лишь ненормальные, знаю... и все равно тихо открываю седзи, бесшумно вхожу, и, закрыв их, сажусь рядом с твоим футоном. Во сне твое личико становится ангельским, волосы цвета темного шоколада водопадом струятся по плечам. Протягиваю руку, и убираю тонкую прядь с лица. Сейчас мне наплевать на все запреты, наплевать на зама командира, ведь ты рядом, такая красивая, манящая. И я шепотом обещаю, что скажу тебе обо всем, заберу твое сердце. Чтобы утром опять видеть тебя, снова краснеющей в присутствии Хиджикаты. Как глупо! И ко всему прочему лечение. Ты стала изучать медицину вместе со мной, и знаешь, я был счастлив. Пусть наши отношения заканчивались на профессиональном уровне, пусть ко мне ты ничего не чувствуешь, я был рад эти несколько часов находиться рядом с тобой. И когда я передавал записи доктора Мацумото тебе, знал: ты сможешь позаботиться о всех воинах. Почему я это сделал? Интуиция. И она меня не подвела. В тот день я впервые увидел вышедшего из себя Хиджикату-сана. Он сражался с демоном, полностью забыв о битве, о раненых воинах, он просто дрался насмерть. Во мне вскипела ярость. Он же второй человек после командира в отряде! Он наша голова, наш компас среди всех войн, и сейчас... Я не успел ничего понять, тело само бросилось вперед. Удар катаны незнакомого человека (человека ли?) прошелся прямо по спине. Она вспыхнула чудовищной болью, и уже тогда я понял: не жилец. Я видел такую рану у многих, и выжил лишь Хейске, путем обращения в Расецу. Но я этого не хочу. Я хочу умереть человеком, воином, сделавшим хоть что-то для отряда. Тело падает вниз, и я уже не могу ничего сделать. Краем подсознания слышу, как ты кричишь мое имя и плачешь. Зачем? Я счастлив. Я сделал то, что следовало. Сознание медленно покидает меня... В реальность возвращает смутное беспокойство. Записи. Хранишь ли ты их, или они утеряны? Ты показываешь их мне. Вот и все. Беспокойство ушло, оставив на своем месте лишь странную эйфорию, даже боль притупилась. Ты после моих слов улыбаешься и просишь меня выздоравливать. Извини, но эту просьбу я выполнить не могу. Твой силуэт медленно расплывается перел глазами, а боль исчезает. В последний раз улыбнувшись, я закрываю глаза. Навсегда. Надеюсь, мы встретимся еще не скоро, Чизуру.