Шрамы, которые мы носим

      «Вот так оно и бывает? – размышлял он, – постепенное пробуждение, которое накрывает тебя с безжалостной ясностью? Именно так все и заканчивается?»       По всем статьям ему сейчас полагалось крепко спать в тепле под шкурами, сжимая девушку в своих объятиях. Вместо этого Сандор обнаженный стоял у окна, и, подрагивая от холода, смотрел в ночь. Оранжевое пламя факелов двумя рядами освещало дорогу к таверне, но тьма за ее пределами была как чернила, и именно туда он направлял свой взгляд.       «Потому что я люблю тебя», - сказала она.       Когда он был ребенком, его никто не любил, кроме его сестры. Сандор не помнил свою мать, которая умерла от лихорадки прежде, чем он научился ходить. А его отец – сухой и немногословный человек, - был с ним строг, хотя и справедлив. Но в детстве он видел его так мало, что отец был для него скорее призраком, разгуливающим по семейному склепу, чем живым человеком. А Григор…Григора он всегда только боялся.       Но его сестра…       Он попытался вспомнить ее лицо, но с грустью понял, что не может. Правда, он помнил, как ярко оно сияло. И еще – как она могла снова дать ему ощущение полноты, цельности, когда он был уверен, что не переживет еще одного дня агонии. Тогда она обнимала его, осторожно сдувала с обожженного лба уцелевшие пряди волос и пела ему. От ее песен осколки, оставшиеся тогда от прежнего Сандора, медленно начинали собираться во что-то целое. В его детстве не было дня, когда он не знал бы, что любим, и любил ее в ответ. Это чувство было простым, сильным и всеобъемлющим. И с простотой и мудростью детства он знал, что пока сестра любит его – он будет жить.       В тот день, когда Григор увез Морийю с собой в лес и вернулся один, на место любви пришла ненависть. Сандор быстро научился насыщаться этим чувством. Голодный человек ест все, что ему предложат. Умирающий от голода ребенок удовольствуется и меньшим. Ненависть и ярость на вкус были мерзкими, как гниющая мертвечина, но он день за днем учился глотать эту горькую пищу, и однажды она заполнила ту дыру, где раньше сияла и горела любовь сестры. А в другой день, когда Григор убил и их отца, младший Клиган ушел из дома, не оглядываясь. Его там больше ничего не держало. Сандор был высоким и сильным для своих лет, и Ланнистеры с охотой взяли его в оруженосцы. Он учился терпеть взгляды, которые привлекало его уродство, и то, как люди отворачивались от него, а на их лицах жалость мешалась с ужасом. Мальчик стыдился этих взглядов, и ненавидел их одновременно – ненавидел то, как к нему относятся из-за его беды и его уродства – как будто он сотворил такое с собой по доброй воле. У стыда был привкус ярости, и им он тоже питал свою душу.       При разграблении Королевской гавани во время мятежа Роберта Баратеона Пес впервые позволил всему гневу, ярости и ненависти, которые скопились в нем точно гной, излиться в бесконечном, безжалостном насилии. Он открыл для себя, как хорошо у него получается убивать, и как это сладко. Ему нравилось видеть, как жалостливые взгляды превращаются в опасливые, и это заставляло его чувствовать себя живым. Так что Клиган продолжал взращивать в своей душе этот мрачный, тайный сад ненависти и презрения, и питал его всем, до чего мог дотянуться. Он поливал его кислым вином, а когда когти одиночества начинали рвать его изнутри, он отгонял его короткими яростными совокуплениями в темных коридорах или вонючих кладовках. Удовлетворив свою похоть, он шел к себе в комнату и напивался до бесчувствия, изо всех сил стараясь забыть, каково это – когда тебя любят. ***       Со стороны кровати послышались звуки: Санса громко вздохнула и повернулась на другой бок. Руки ее лежали поверх мехового одеяла, и стройная девичья нога виднелась из-под шкуры... Пташка вздохнула еще раз и затихла. ***       Она сияла так ярко, что почти ослепляла его – беспомощная, глупенькая и такая бесконечно юная. Он ненавидел ее и желал в равной степени, и скоро девушка сделалась для Пса наваждением, опасной игрой, в которую он играл сначала сам с собой, а потом и с ней. Он и правда превратился в пса, - шныряющего вокруг, вынюхивающего ее слабые стороны чтобы их использовать; он щелкал зубами и старался укусить, и одновременно в душе вымаливал хотя бы крохи доброты к себе, чтобы насытить ту бездонную пустоту, что была внутри него.       Тогда Клиган впервые за много лет снова ощутил стыд. Не из-за того, как она смотрела на него, а из-за того, каким человеком он стал – и этот человек ясно отражался в глазах пташки. Он стал не лучше своего братца-садиста или его приспешников. Чудовище, лицемер и лжец – вот кто он был, и ярость перестала питать его как раньше. Отчаявшийся, испуганный и алчущий ласки он пришел к ней в ночь, когда небо полыхало зеленым, и забрал с собой то, что больше всего хотел ей дать.       «И все равно она любит меня. Против всякого разумения и всякой надежды».       Сандор стащил одну из шкур со спинки постели, завернулся в нее и сел на пол рядом со спящей Сансой. Его глаза скользили по ее лицу, спокойному, расслабленному и нежному во сне. Он никогда особенно не раздумывал над тем, что же именно он к ней чувствует – до сегодняшнего дня. Раньше это казалось неважным. Может, оно и теперь не имело значения, но Сандору все больше хотелось назвать это чувство, и назвав его, дать ему право на существование. То, что произошло между ними, произошло на самом деле.       Это было не просто желание защитить ее, или то, что ее нужды вдруг стали для него важнее собственных. Это было не просто удовольствие, которое он находил в ее обществе или в любовании ее красотой. Это была не радость от того, что он заставляет ее смеяться, или то, как стучало его сердце, когда девушка беззастенчиво рассматривала его. Это было даже не то, что она видела и принимала его таким, какой он есть. Его чувство заключало в себе все это и гораздо большее.       «Любовь ли заставила меня испустить семя, словно зеленого юнца, стоило ей в первый раз прикоснуться к моему члену, но вместо того, чтобы почувствовать себя униженным, я просто рассмеялся вместе с ней? Любовь ли побудила меня ощущать странную благодарность за появившееся ниоткуда у нас время, чтобы не торопясь узнать ее, изучить, что именно заставляет ее вздыхать, стонать и выгибаться в моих руках? Любовь ли позволила мне чувствовать ее боль и сдерживать себя, прежде чем ее уверения наконец дали мне возможность полностью погрузиться в нее?». Эти мысли камнем лежали у него на душе и на сердце, и наконец, решившись на что-то, он потянулся, поцеловал костлявую, как он ее называл, коленку пташки и прижался к ней лбом.       «Я сделаю все» - так он молился, сам не зная кому. – «Все, что вы попросите. Но только позвольте мне побыть с ней хоть немного. Не забирайте у меня мою леди, мою любовь».       Клиган глубоко вздохнул, произнося последние слова, и с этим вздохом почувствовал, как рука девушки легла на его плечо. - Что ты делаешь? – промурлыкала она, – иди в постель, Сандор.       Он встал и позволил шкуре соскользнуть на пол. Санса подвинулась, чтобы дать ему место. Тогда он лег рядом, обнимая ее, и влюбленные погрузились в сон. *** - Станнис держит Ров Кейлин – рассказывал Клиган – а дом Ридов преклонил колена перед его пылающим сердцем. Пылающим, мать его. Какого хрена все эти короли так любят гребаный огонь? - Ты забыл о Дейенерис и ее драконах. - Я не забыл. Просто решил пока не думать о них. Санса хихикнула, и положила ему в рот очередной ломтик сыра. - Тогда мы не встретим трудностей, продвигаясь дальше на север? - Трудности будут всегда – ответил Сандор, жуя сыр. – Не важно, кто держит тот или иной замок или город, девочка, все равно мы только двое одиноких путников. Самое лучшее, что можно сказать о Севере – тут неспокойно. Люди Фреев и Болтонов вне закона, их разыскивают, - и от тех, и от других не жди ничего хорошего. Для нас опасны все и вся между Рвом Кейлин и Винтерфеллом. - И ты уверен, что Станнис держит и его. - Ага. Если наш хозяин сказал правду. Мне он показался честным малым.       Они вдвоем уместились на одном из массивных стульев в горнице. Был вечер следующего дня, когда они приехали в городок, и ни один из них не спускался вниз за это время. Весь мир для них сузился до размера двух небольших комнат. Когда в дверь первый раз робко постучали, Сандор вихрем выскочил из постели и распахнул дверь – обнаженный, с обнаженным мечом в руке. В коридоре никого не оказалось, только поднос с новой порцией еды стоял на полу. Следующие два раза им приносили стопку выстиранной и высушенной одежды, и еще еду и питье.       Сандор и Санса предпочитали одежде теплые шкуры, но съедали всю приносимую им пищу, впервые за долгое время ощущая себя по-настоящему сытыми. Кроме этого они подолгу спали – раньше Клиган и не думал, что можно столько спать. Долгая и трудная дорога настолько вымотала обоих путников, что теперь они вовсю пользовались возможностью не вставать, когда проснешься, а просто повернуться на другой бок и спать дальше.       Клигана охватило новое, смутное чувство полной неопределенности – он не мог бы сказать, какой сегодня день и час, и что происходит за пределами комнаты. Им не надо было никуда идти и нечего делать кроме того, чем они занимались все это время. Чувство было странным, и тем более приятным, что он не ощущал в этом месте ни малейшей опасности.       Санса, сидевшая у него на коленях, наклонилась вниз за кружкой, и он поддержал ее за талию. В очаге горел огонь, и чтобы согреться им хватало простыни. - Мы могли бы остаться здесь – сказала девушка, отпивая вино, и глядя на возлюбленного через край кружки. - И что бы мы здесь делали? Все это – он обвел руками комнату – до конца наших дней?       Она передала ему кружку, и свернулась калачиком, кладя голову на грудь мужчины. - Разве это было бы так уж дурно?       Сандор осушил кружку одним глотком и позволил ей выскользнуть из пальцев и упасть на пол с легким стуком. - Мы останемся здесь на какое-то время – сказал он девушке, закрывая глаза и откидывая голову назад, в то время как она начала водить рукой по его груди вверх и вниз, зарываясь пальцами в волосы. – Достаточно долго, пока нам не надоест только спать, есть…и трахаться - добавил Сандор, открывая глаза, и весело глядя на свою возлюбленную сверху вниз. Та подняла голову и широко улыбнулась, чрезвычайно довольная собой.       Этим они тоже занимались, хотя и меньше, чем остальным. В то утро они оба проснулись на рассвете и продолжили узнавать друг друга. Его пальцы оказались слишком неловкими, поэтому вместо этого он поцеловал ее там, а потом ласкал ее ртом до тех пор, пока не довел до вершины наслаждения. Сам Клиган тогда так и уснул с тугим узлом внутри, но его это нимало не беспокоило.       Кажется, в полдень они проснулись опять, и тогда он снова взял ее. На этот раз все было легче, смелее и не так серьезно. Теперь в их любви было место для игр и шуток, шепота и смеха. А потом это произошло и в третий раз – как раз перед тем, как он вытащил ее из постели, жалуясь, что снова проголодался. - Это я и хотела сказать – промолвила Санса через минуту. – Мы могли бы остаться здесь. Найдем, чем заняться. Может быть, даже в этой таверне. Я могла бы прислуживать, а ты… - Ты – трактирная девка? – резко оборвал ее Сандор. – Хочешь подавать мясо и уворачиваться от любого пьяницы, который решит тебя облапать? Хрена лысого я это допущу, девочка. Нет, я собираюсь исполнить свои обеты и доставить тебя домой, в Винтерфелл, где тебе и место. - Так мое место там?       Сандор сжал ее плечи и немного отодвинул от себя, чтобы смотреть девушке прямо в глаза. - Что глупого я сказал, Санса? Разумеется, твое место там. Ты – Старк. По дороге наше притворство защищало тебя и меня, но теперь мы на Севере. Здесь, или на Королевском тракте, или еще где – рано или поздно мы все равно встретим кого-то, кто узнает тебя. Да и меня, скорее всего, тоже. Лучше всего будет доставить тебя домой, где ты будешь под защитой Станниса. - Но ты уже защищаешь меня – возразила она. - Да, пташка, но я всего один. Я могу истечь кровью и умереть, как любой другой человек. Нет, ты будешь в полной безопасности только за стенами Винтерфелла. - Где я снова буду не более чем заложницей, как это было в Королевской гавани или в Долине с Петиром. - Ты этого не знаешь. За эти два года все сильно изменилось. - Что ты такое говоришь?       Сандор почувствовал, как она напряглась и ощетинилась в его руках, но совершенно не понимал, почему. Разве не об этом она просила его на Тихом острове – отвезти ее как можно ближе к дому? Неужели не лучше будет доставить ее прямо к стенам родного замка? - Как думаешь, сколько Станнису понадобится времени, чтобы понять, насколько я ценное приобретение? Он сейчас держит Винтерфелл, - он, а не Старки. Теперь замок его, как и большая часть Севера, я полагаю. Что лучше всего принесет ему верность знаменосцев моего отца, как не предложение одному из них взять в жены старшую дочь их лорда! Неужели ты опять хочешь видеть меня пешкой в этой бесконечной кровавой игре престолов!?       «Нет, нет, не так» - с внезапным страхом подумал Сандор. – «Только не это. Мы найдем другой способ». - Санса, я всего лишь хочу как лучше для тебя. - А кто ты такой, чтобы решать это? – огрызнулась разозленная девушка, слезая с его колен и пытаясь вытянуть из-под Клигана простыню. – Кому вообще это решать? Только я знаю, что лучше для меня, и я не позволю никому забрать у меня право выбора. Ни тебе, ни кому другому!       Санса оставила попытки завладеть простыней и обнаженная бросилась в спальню, захлопнув за собой дверь. Сандор ошеломленно смотрел ей вслед – онемевший и смущенный.