История адмирала

— Деда. Деда, а расскажи еще что-нибудь. — маленькая девочка бежала вприпрыжку к дедушке. — У меня много историй. Они зашли в комнату. На стенах висели рисунки — морские пейзажи, которые нарисовала маленькая гостья, и которые так нравились хозяину дома. Пол тихо поскрипывал под их весом, выдавливая из-под старых деревянных панелей затаенные архаичные мелодии. Свет заходящего солнца оранжевого оттенка проникал сквозь шторы, отбрасывая теплый отблеск. — Деда, а расскажи еще о своих путешествиях по морю. Адмирал всегда любил рассказывать своей внучке Люси разные истории, особенно те, которые связаны с морем. Всю жизнь он служил своей стране, своей Англии, а теперь, уйдя в отставку, он с удовольствием вспоминает те лучшие годы в его жизни. Каждый вечер, когда опускались сумерки и украшали мир в розовые и фиолетовые тона, усаживаясь в свое любимое кресло, он приглашал ее устроиться у его ног и приготовиться к рассказу. — Деда, смотри, я сегодня утром нарисовала. — девочка побежала к своему маленькому столику и взяла с него листок бумаги. — Красота. — улыбаясь, ответил ей дедушка. Он снова был изображен как стойкий адмирал флота Его Величества, фигура власти и уважения. На рисунке он стоял во весь рост на корме массивного корабля, его форма была накрахмалена и украшена с трудом заработанными наградами и орденами, его стальной взгляд был прикован к волнистому горизонту. В своей тишине он слышал крики чаек, плеск волн о храбро идущий корпус, слабый говор своей команды внизу, море нашептывало ему на ухо секреты. Ах, звуки моря — они никогда не были простым шумом, но симфонией, которая поет песню жизни, о сражениях и преодоленных расстояниях. На мгновение он перенесся назад. Возвращаясь на палубу своего корабля, бодрящий соленый воздух наполняет его легкие, бескрайний океан перед ним изобилует острыми ощущениями, опасностями и возможностями, груз ответственности лежит на его плечах. Его сердце горело беспокойным нетерпением, внезапным ростком сентиментальности, политой страстным желанием. Он завидовал мужчине на рисунке — той его версии, которая все еще находится в бесконечных путешествиях, сталкивается с бесчисленными приключениями, все еще в расцвете сил, живет среди вкуса соли и шума волн. — А ты боялся шторма, когда плавал на корабле? — поинтересовалась девочка. — О, нет, Люси, о шторме я думал в последнюю очередь. Тогда моей работой было охранять границу. Хоть мы и заключили временное перемирие, но обманчивый ветер, дующий со стороны Франции, не давал мне покоя, — адмирал улыбнулся, вспоминая те годы, когда они гоняли французов по всему Ла-Маншу. — Хотя, я помню мой первый выход в море. В тот раз нас настиг шторм. По правде говоря, я был в ужасе. Палуба подо мной вздымалась, как живое существо, буря ревела у меня в ушах, а море билось о борта с силой. — То есть ты испугался только один раз? — Нет, Люси, намного больше. Я был не просто капитаном, мне были доверены жизни храбрых людей, которые покинули свои дома, чтобы служить своей стране. Люди, которые понимали опасности, исходящие из глубин, и все еще осмеливались смотреть им в лицо, которые смотрели на край света и все еще двигались вперед. Мои страхи были связаны не со смертью — ибо смерть была неоспоримой частью наших миссий, а с их безопасностью. Адмирал встал с кресла и подошел к стене, на которой висела картина его корабля, на котором он переплыл весь Английский канал. — Да, этот канал, — пробормотал он, и в его голосе послышались нотки почтения. — Нужно понимать, что это довольно широкий водный проход, разделяющий две древние нации, но в те дни раздоров и пушек он казался не больше лужи. Слишком тесный, чтобы по нему плавали и английские и французские корабли. «Однажды французы умело расположились с подветренной стороны, воспользовавшись тем же слабым попутным ветром, который, как мы надеялись, даст нам преимущество. Их бриги смело рассекали волны, приближаясь к нашему линкору, как падальщики, кружащие вокруг своего следующего пиршества. Уступая в численности и маневренности, мы оказались в опасном положении. И вот я был там, расхаживая взад-вперед по палубе моей «Анны-Марии», неуверенный, на краю пропасти, которая могла повергнуть нас всех в отчаяние или привести к неожиданному триумфу. Я ходил взад и вперед, и шаги моих ботинок отдавались эхом в такт колотящемуся сердцу.» Шаркая обратно к своему креслу, он сказал: «Итак, я собрал своих людей, посмотрел в каждую пару умоляющих, решительных глаз и зажег в них ту же пропитанную страхом отвагу. Наше выживание зависело не только от силы оружия, но и от непоколебимой храбрости. Расстояние между моим кораблем и вражескими бригами с каждой минутой сокращалось. Французские корабли были так близко, что можно было рассмотреть флаги и людей, стоящих на палубах.» Строгий взгляд адмирала снова устремился на картину. Тембр его голоса стал тверже, резонируя с той убежденностью, которую он сдерживал тогда, со сталью момента, запечатленного в его страстных воспоминаниях. «Мужчины, женщины, дети… они часто говорят, что на войне сражаются герои. Но это не вся правда, — начал он, и его слова вырвались из котла давно запечатанных воспоминаний. — Войну ведут обычные люди, оказавшиеся в чрезвычайных обстоятельствах. В тот день моя команда, состоящая из разных матросов — закаленных мореплавателей и зеленых юнцов, только что вернувшихся из своего первого плавания. Несмотря на такое неравенство в силах, мы должны были достойно встретить врагов. Если понадобилось, мы бы сражались до последнего снаряда, до последнего человека, но не сдались бы. Под английским флагом мы несли величие нашей родины и мы не имели права проиграть» — адмирал стукнул кулаком по книжному столику. «Загрохотали пушки, и мы ответили тем же. Огонь и гром прорезали воздух, раскаленный железный дождь разорвал в клочья наши некогда нетронутые паруса. Оглушительный грохот каждого залпа, едкий запах пороха в воздухе — это была симфония разрушения, и мы танцевали под ее жестокую мелодию. Воздух содрогался от свиста и грохота, а море бурлило и пенилось. Они стреляли, и мы стреляли. Французские бриги пытались взять нас на абордаж — один, два, три раза. Каждый раз их встречала режущая сталь, трескучий мушкетный огонь, угрюмое сопротивление англичан. Они пришли снова, в четвертый раз, и снова мы их сдержали. Я помню момент, когда первый из вражеских бригов начал оседать. Время как будто остановилось: торжествующие возгласы с нашего корабля эхом разнеслись по воде, словно вызывающий гимн против грохота войны. Видя, что один из них медленно погружается в ледяную пучину, другие французские бриги, изрешеченные ранениями, начали отступление.» Адмирал откинулся на спинку, его скрипучее кресло вздохнуло под тяжестью лет и воспоминаний: «Но это были времена, в которые мы жили, музыка, под которую мы танцевали. Победа или поражение, мы стремились прославить английский флаг и мы всегда будем это делать. Это было не в первый раз и уж точно не в последний. Море — жестокая владычица, и она разрывает сердца людей, снова и снова загоняя их в горнило конфликтов.» Адмирал рассмеялся. — Дедушка, ты мой герой. — Проговорила девочка, поудобнее устраиваясь на коленях адмирала, а он в свою очередь ласково гладил внучку по голове, понимая, что это и есть настоящее счастье, доступное человеку. — Я люблю тебя. — И я тебя, Люси.