Исцеление

      Ферен морщился от боли, пока капли его крови пятнали мозаичный пол лекарской. Тауриэль металась от одной полки к другой и пыталась дотянуться до всего сразу. Склянки выскальзывали из пальцев, бинты катились на пол. Хлопали дверки шкафов, звякали пузырьки с мазями. Вновь и вновь Тауриэль читала надписи на ярлычках снадобий, понимая, что не может вспомнить их назначение. Будто бестолковая спешка могла повернуть время вспять и искупить произошедшее.       Ид впервые отказала в помощи, и стоило подумать, что она навсегда отвернулась, как ужас и вина пришпоривал Тауриэль еще сильнее. Отчего Целительница не услышала мольбы? Наказала за то, что пролилась кровь эльфа? Или потому, что драгоценный дар был брошен ей в лицо с криком: «Я другая! Другая!» Неужели дар не вернётся? От этой мысли бросало в озноб. Тауриэль бросила в плошку окровавленный комок корпии, сморгнула слёзы стыда и быстро стерла их следы на щеке. Хорошо, что хотя бы баночка с заживляющей мазью, наконец, попалась на глаза.       — Что с тобой творится? — требовательно спросил капитан, и Тауриэль спиной почувствовала его строгий взгляд. Что ж, объяснения — это самое меньшее, что следовало бы ему потребовать.       — Мне показалось, что ты враг.       Голос прозвучал непривычно жалобно. Тауриэль перевела дух, отмеряла бинт на повязку и, присев рядом с капитаном, взялась обрабатывать рану. Привычные действия успокаивали, давая возможность собраться с мыслями.       — Я догадался, — холодно откликнулся Ферен. — Давно ты падаешь с деревьев без чувств?       Тауриэль замешкалась. Тоном, как на допросе, к ней обращались впервые.       — Нет, — ответила она и, затянув узел на повязке, взглянула капитану в глаза — будь что будет. — Но неладное творится со мной давно.       Ферен непонимающе нахмурился.       — Иногда я вижу прошлое, — Тауриэль поднялась на ноги. — То, что случилось не со мной. Сначала это происходило лишь во снах, а сегодня я как наяву оказалась в Дориате в битве с голодрим. Я увидела её глазами нашей королевы. Будто я — это она.       По выражению лица Ферена стало ясно, что такого признания он не ждал.       — Я уверена в каждом слове, — ответила Тауриэль на его невысказанный вопрос. — Это не первый бой, который я видела её глазами. После битвы у Одинокой горы мне приснилось сражение с гномами в Менегроте.       Ферен молчал, и это пробудило в сердце Тауриэль тревогу.       — Ты веришь мне?       Если искреннее признание не убеждает даже друга, то что говорить о короле!       — Ты ведь был там!       Тауриэль почувствовала полную беспомощность перед его сомнением.       — Я же видела, как ты и твоя сестра бежали по мосту Менегрота вместе со мной… — припомнила она, — с Ауриэль! Она прикрыла вас гномьим щитом. Ферен, откуда мне знать это?       — Да… это действительно был гномий щит, — согласился капитан, — Но то, что ты говоришь, звучит странно.       — Для меня тоже, — призналась Тауриэль. — Труд целителя давался мне легче день ото дня, но я не училась, а вспомнила то, что знала она. Ферен, я становлюсь кем-то другим!       Она впервые облекла в слова то, что пугало её больше всего и заставляло отвергать происходящее. На душе вдруг стало немного легче.       — Обо всём этом ты должна рассказать королю как можно скорее, — посоветовал Ферен. Взгляд его оставался настороженным, но тон смягчился. Тауриэль понимала — он прав.       — Если меня спросят о том, что произошло и откуда это, — Ферен поднял перебинтованную ладонь, — я не стану лгать, Тауриэль. И другие воины тоже. Твои видения стали опасны.       — Забыв себя, я могу убить кого-нибудь, — Тауриэль понуро опустила голову.       — Ты не в силах справиться одна, — мягко поправил её Ферен, хотя наверняка думал о том же, — Тебе нужен целитель, но вернуть Голудира из Дейла может только король.       Ферен поднялся на ноги.       — Увы, обратиться к Ид можете лишь вы двое.       «Если бы двое», — печально подумала Тауриэль. Капитан уже направился к выходу, когда она всё же решилась спросить:       — Ферен!.. Как погибла королева? Расскажи, что случилось. Почему о ней не говорят? Ведь она была целительницей? Королева оставила о себе дурную память? Это из-за неё в Эрин Гален не осталось тех, кого слышит Ид? Ты должен знать! Если всё, что мне видится, изощренная ложь Врага, чтобы я стала орудием в его руках!..       Ферен остановился и удивлённо посмотрел ей в глаза.       — Тауриэль, я не знаю, есть ли злая воля в том, что ты видишь, но наша госпожа была доброй и никому не причинила вреда. О ней не говорят, потому что король приказал забыть её гибель. Он запретил горевать о ней, как о мёртвой. Для Трандуила она всего лишь в отъезде. Никто не рискует напоминать ему о случившемся.       Тауриэль вдруг поняла, что Трандуил живет в разлуке, не имевшей шанса на завершение. Что он при этом испытывает? Трудно представить. Обрадуется ли король, когда узнает, что его королева вернулась, но изменилась до неузнаваемости? Тем временем Ферен расценил печальную задумчивость Тауриэль по-своему. Он приблизился и положил руку ей на плечо, ободряя как любого из боевых товарищей.       — После смерти короля Орофера Эрин Гален заболел, ты знаешь это, — начал капитан. — Битва под стенами Барад Дур далась нам слишком дорого и не истребила зла. Скверна и тьма поползли из Дол Гулдура. Они отравляли и калечили наш лес, превращали его в хворую чащу и наполнили злыми тварями и ядовитыми растениями. Стебли цветов покрывались шипами. Деревья болели, а чистые источники заболотились. Сейчас мы знаем, чего опасаться, но тогда никто не мог предугадать, где притаилась смерть. В источнике, из которого веками брали воду? Подползет ли змеёй или кинется на плечи голодным зверем? Подчинившись злой воле, лес ополчился на нас. Мы же противостояли отчаянно и безуспешно. Королева Ауриэль тратила на это сил не меньше любого из нас. На её плечи легло исцеление не только подданных, но и птиц, и зверей. Вместе с Трандуилом ей удалось сохранить в дворцовой оранжерее красоту, которую не успело изувечить зло. Королева боролась с хворью не щадя себя, и все её ученики следовали этому примеру. У нас было много целителей. Трандуил заботился о них, охранял не хуже сокровищницы, но ловушка поджидала там, где не ждали. В одном из походов Ауриэль, её ученики и охрана остановились для отдыха. Они выбрали безопасное место, вдали от порождений тьмы — поляну, которую окружал цветущий кустарник с приятным ароматом. Вряд ли уставшие путники могли заподозрить неладное из-за того, что их начало клонить в сон…       Тауриэль замерла, предчувствуя горькую развязку.       — Мы опоздали не более чем на час, — сказал Ферен, — но королева и её свита больше не проснулись. Моя сестра погибла там. Кустарник, источавший ядовитый дух, Трандуил приказал уничтожить везде, где он встретится, а потом, когда смолк плач о погибших, запретил упоминать об этом несчастие. Мы навсегда отступили за реку Лесную. Король зачаровал её воды, чтобы оградить от порождений Тьмы наш берег. Но теперь нас одолевают пауки.       — Не уезжай.       В голосе Трандуила слышалась тревога. Было совестно заставлять его волноваться. Ауриэль не осмеливалась посмотреть ему в глаза. Чтобы не растерять решимости она коснулась золотой змейки обвившей указательный палец и погладила её изящную головку. Символ целителей Дориата когда-то стал для Ауриэль обручальным кольцом, а сейчас напоминал о долге.       Трандуил взял её руки в свои ладони. В этом жесте выражалось и понимание, и мольба. Прикосновением он просил больше, чем словами. Хотя имел право и приказать. Это отозвалось в душе чувством вины.       — Не уезжай, — услышала Ауриэль — Ты не щадишь себя! Эти вылазки слишком опасны.       Обручальное кольцо Трандуила было серебряным с опалом и напоминало о луне, запутавшейся в ветвях Бретиля. Как много было пережито и сказано под этой луной. Жаль, что нет больше ни Бретиля, ни такой луны. Если не поехать, то не станет и Эрин Гален.       — Я буду не одна, — мягко возразила Ауриэль. — Со мной твои воины и мои ученики, мы знаем эти места лучше, чем кто-либо еще. Тебе не о чем беспокоиться.       Трандуил сжал её руки крепче. Он смотрел с такой тревогой, что становилось не по себе.       — Брось это занятие! Это всего лишь лес — еще один воин, который погибнет в войне. Мы пережили их множество. Или ты хочешь снискать славу Галадриэль?       — Мне не нужна слава Галадриэль. Но Эрин Гален — дитя Ивонн, — горячо перебила королева, — Он наш друг. Я видела, как сгорел Регион, как пал Нельдорет и оставила Бретиль погибать в огне и воде. Они давали нам приют и защиту. Эрин Гален — их дитя. Наше дитя! Как и Леголас! Тьма превращает это дитя в чудовище. Мы можем спасти хотя бы часть, а потом вернём ему первозданный облик. Здесь или в ином месте. Послушай, — Ауриэль улыбнулась. — Даже если со мной случится беда — мы встретимся снова. Обещаю, я не позволю удержать себя вдали от тебя! Даже если придется переплыть море!       — Не говорит так.       Трандуил нахмурился. Он теперь часто хмурился. Порой Ауриэль казалось, что он скоро вовсе разучится улыбаться.       — Хорошо, — она сняла обручальную золотую змейку и протянула мужу на ладони. — Возьми. Отдашь её мне вечером при встрече. Уж за ней-то я вернусь даже из-за Заокраинного Запада. Ну, или будешь носить так же, как обручальные кольца отца и матери.       — Не шути этим! — еще жестче произнес он.       Его мать навсегда осталась в Менегроте, а отец у подножия Ородруина.       — Прости, — Ауриэль поцеловала его в губы. — Я не хотела тебя обидеть. Ты говоришь обо мне как о мёртвой. Но я жива! Обещаю, я скоро вернусь. Пойми, я не могу бездействовать, когда ему больно! Ему нужна моя помощь, ты же тоже чувствуешь…       Видение ушло, оставив потрясение: королева погибла из-за своей же самоотверженности. Она никогда не держала в руках оружие, но сражалась иначе. Пожалуй, выискивание уцелевших растений среди искаженных ядовитых зарослей не менее безрассудно, чем попытка спасти горстку гномов. Тауриэль могла погибнуть так же, рано и напрасно. Второй раз. А Трандуил? Он ведь потерял свой дом в Дориате и почти всех, кого любил.       Синдар среди народа нандор было видно сразу. Их отметила едва уловимая тень скорби и знания, принесенные из древнего королевства. Раньше Тауриэль не предавала этому значения. Она не понимала, каково это, когда жизнь изменяется полностью и навсегда. Мечтая о путешествиях по неизведанным землям, она никогда не представляла, что не вернётся домой.       — Тауриэль?       Ферен тряхнул её за плечи. Она вздрогнула от этого прикосновения, и наваждение окончательно рассеялось, оставив мысль: «Трандуил носит золотую змейку на мизинце. До сих пор».       — Опять? — Ферен был встревожен не на шутку.       — Я сегодня же пойду к королю, — ответила Тауриэль. — Если Трандуил прикажет запереть меня в темнице — пусть так.       — Он относится к тебе гораздо лучше, чем ты думаешь, — сказал капитан.       Он ушел, и после всего случившегося, наедине с собой, стало очевидно как никогда: пришло время взглянуть правде в глаза. Тауриэль была уверена, что предана Трандуилу, почитает его как опекуна, привязалась к нему как к наставнику, но сохранились ли чувства: любовь и желание заботиться о том, кто дан в супруги? Теперь она хотела знать.       Трандуил оледенел с тех пор, как Эрин Гален остался без королевы. Тауриэль не знала его другим. Порой казалось, что серебристая мантия укрывает его плечи как снег и, похоже, что ледяной шлейф становился лишь длиннее с каждым шагом прочь от Дориата и его призраков. И всё же Трандуил нашёл в себе силы отпустить Леголаса и позволил жить не великим прошлым, а неизвестным настоящим. Какой силой духа и любви следовало обладать, чтобы не передать тоску синдар сыну? Король освободил его от этого наследия, и остался один. Тауриэль признала, что едва может представить Трандуила любящим. Кто знает, не отвергает ли он себя прежнего так же как она? Возможно, он тоже боится прошлого, думая, что оно уничтожит выстраданное настоящее. Тауриэль хотелось верить, что это напрасные подозрения, Трандуил не станет бояться воспоминаний. И чтобы доказать это, следовало самой принять ту, кого она так яростно отвергала.       Тауриэль осознала, что ни разу не рассмотрела внешности королевы, хотя должна была бы. Почему она видит только сражения? Ауриэль была целительницей, но битв на её долю выпало немало. Тауриэль закрыла глаза и решила позволить себе вспомнить, какой была королева. Разум подсказывал: светловолосой, как Леголас; с такими же голубыми глазами. Перед мысленным взором, как в зеркальном отражении, мелькнули длинные, пшеничного оттенка локоны, серебристое платье, тонкие пальцы с аккуратными продолговатыми ногтями. Мимолетная улыбка очаровывала и таилась в глазах оттенка весеннего неба. Ауриэль носила простую диадему, но любила украшать кольцами руки. Вот она изящным движением рисует диковинный цветок… аккуратно смешивает ингредиенты для снадобья… отчаянно раздирает подол легкого платья на лоскуты, чтобы перевязать чью-то рану…       Раненый вот-вот мог умереть от потери крови. Было всё равно — свои или чужой. Прибой пенился алым и уносил в море мертвые тела, которые остались на побережье Серых Гаваней. Битва с последними из сыновей Феанора за Сильмарилл уже окончилась, когда корабли Кирдана и Гил Галада встали на рейде, и воины, наконец, сошли на берег. Союзники, опоздавшие на помощь, стояли напротив тех, кому уже незачем помогать. Кирдан и Гил Галад выглядели мрачнее штормовых туч. Израненные защитники последнего убежища Эльвинг смотрели на них устало и презрительно. Амдир опирался на меч, Амрот зажимал рану в боку, Трандуил поддерживал раненого Орофера. Оба остановились подле чудом уцелевшего, уставшего Келеборна. Все, кто мог, вышли навстречу королю Гил-Галаду, чтобы решить судьбу выживших в Серых Гаванях. Тауриэль хотела бы различить слова, но память упорно покрывала всё шумом накатывающего на побережье прибоя. Так было, пока Орофер не шагнул навстречу верховному королю голодрим, одним движением плеч высвободившись из рук сына. Он сплюнул под ноги Гил-Галаду кровь, и слова его прогремели, перекрывая рокот моря:       — Я, Орофер! И я не признаю над собой руку, не остановившую убийц родичей и союзников!       — Нет! — Тауриэль сжала ладони в кулаки и открыла глаза, — Хватит битв!       Она выдохнула, подавив гнев, и решила, что увидела достаточно.       «Теперь я хочу знать: каким был её дух в мирной жизни!»       Ауриэль стояла перед королевским троном Эрин Гален по правую руку от мужа. Король Орофер готов был выслушать её, и стоило воспользоваться этим шансом.       — Мой король, — Ауриэль с почтением склонила голову, — Я прошу, отправьте гонцов к чародеям Гвайт и Мирдайн или леди Галадриэль! Они не откажут в помощи. Лорд Келебримбор был принят в Дориате с народом Нарготронда, а леди Галадриэль училась у Мелиан. Она сражалась с нами за Нэрльдорет…       — И покинула нас, когда Дориат встал на пути сыновей Феанора. Не завидуй ей, Ауриэль, — услышала она голос Орофера. — Мы ушли к простой жизни, не для того, чтобы перенимать премудрости голодрим и одалживаться у них. Их искусство обходится слишком дорого. Даже для них самих! Я доверяю наследию Мелиан, но не родичам Феанора. Галадриэль мудра и могущественна, но и она не сравнится с королевой Мелиан! Она не приняла стороны феанорингов, но её власть опирается на творения Келебримбора.       Трандуил сжал её руку и обратился к отцу:       — Но отец, откуда ты можешь знать обо всём этом?       — Откуда и ты, — ответил Орофер, — Келебримбор не сводил глаз с Галадриэль еще в Менегроте! Для неё он пошел бы на всё.       — Если и так, то разве он создал бы что-то опасное для любимой? — усомнилась Ауриэль.       — Для неё он создал бы что угодно. — Орофер оставался непреклонен.       — Мы можем об этом только гадать, но не обвинять, — мягко возразил Трандуил. — Зачем не доверять из-за домыслов. Каковы творения рук Келебримбора? Где они? Кому принадлежат и в чём их опасность и сила?       Орофер не ответил на вопросы, вместо этого он пропел:       — Трем Высшим Домам, зревшим Запада Свет, могущество дарят стихии. Гил-Галаду — власть над морскими ветрами. Галадриэль — власть над речными волнами. И власть над огнем кузнецов Гвайт-и-Мирдайн навечно сплотит их, храня этот край! Когда стихли последние слова старинной величальной песни голодрим, стало ясно, что король верит: внук Феанора был способен воплотить их в жизнь!       — Разве можно обуздать силы Эйниора, Улу и Оли? Повелевать ими, как своими? — недоверчиво ответил Трандуил.       — Разве можно заковать свет Элберет в камень? А Келебримбору не терпелось сравняться с дедом, — усмехнулся Орофер.       — Я не верю! — горячо возразила Ауриэль, — Если в их руках такая сила? То почему они скрывают её? Это сила едва ли не большая, чем завеса Мелиан!       — Может быть потому, что есть от чего или от кого скрывать? — осадил её пыл Орофер, — А если так, то примкнувший к ним, поставит себя под удар. Впрочем, это не важно. Мы не будем просить их помощи. Глупо надеяться на тех, чья помощь всегда опаздывает!       Видение прервалось, и Тауриэль поняла, что больше не боится прошлого. Она почувствовала в себе силы читать память Ауриэль как книгу и открывать её лишь на нужных страницах. Но всё же откладывать беседу с королём Трандуилом было нельзя. До времени аудиенций оставалось несколько дней, и Тауриэль решила, что лучше не ждать. Стоило рискнуть потревожить короля в хранилище пергаментов. В конце концов, той, что и так собралась в темницу, вызвать гнев дерзким вторжением уже не страшно. Эта мысль успокоила её.       Тауриэль наводила порядок среди перепутанных в спешке снадобий, когда распорядитель дворца отворил дверь лекарской.       — Рад застать тебя на месте! — Гэлион наморщил нос, окинув взглядом беспорядочный строй флаконов, склянок и комки окровавленной корпии в плошке.       — А уж как я этому рада! — спокойно отозвалась Тауриэль, возвращаясь к своему занятию. — Чего бы хочешь, Гэлион? Ты, кажется, не ранен, а я занята.       — Король Трандуил передает тебе приглашение, — объявил распорядитель дворца, — Завтра утром ты будешь сопровождать его к границам королевства!