Подсолнухи

Это было чудесное утро: залитое солнечным светом, как медом, терпкое, как клубника и спокойное, как самый безмятежный сон. Было тепло и безветренно — прозрачные тюлевые занавески не двигались совсем. Солнечные зайчики плясали по кухне, водя хороводы на полированной столешнице и дверце холодильника. По комнате плыл запах теплого молока и крепкого черного кофе (три с половиной ложки на стандартную кружку — немаленькая доза для воскресенья). Рыжая девочка сморщила нос при виде напитка в руках молодой женщины. — Мама, ты же не собираешься на работу! — она капризно нахмурилась. — Зачем пить кофе с утра? — Без кофе любое мое утро не утро, Аска-чан. Плохая привычка, конечно. Но прилипчивая, — для доказательства женщина сделала большой глоток. — Ну не дуйся, милая. Сейчас позавтракаем и пойдем на пикник. Только доделаю бутерброды. *** Чудесное утро приближалось к полудню, стремясь перейти в не менее чудесный день. Искристое солнце сияло на безоблачном небе, ярко-голубом и блестящем, как гладкий, без единой складочки атлас. Безмятежность тишины плыла по воздуху, изредка разбиваемая гулом далекой трассы. По ухабистой дороге, разделяющей поля с подсолнухами, держась за руки, шли два человека. Молодая женщина с копной густых, пшеничного цвета волос постоянно пыталась поудобнее перехватить плетеную корзинку для пикника. Пятилетняя рыжеволосая девчушка задумчиво вела пальцем по запыленной деревянной ограде, время от времени неловко спотыкаясь о зарытые в землю камни. — Долго еще? — жалобно протянула она, подняв взгляд на мать. — Жарко очень. Женщина ласково провела ладонью по огненно-рыжей макушке: — Почти пришли. Дорога совсем скоро заворачивает в поле. Аска вздохнула. — Кажется она бесконечной, — она посмотрела вперед и вздохнула еще раз. — Бесконечно бесконечной. — Тебе только кажется так, доченька, — улыбнулась мама Аски. — Сейчас сядем. Смотри! Вон поворот. И правда: среди подсолнухов показалась узенькая тропинка. Девочка подбежала к ней и увидела чуть дальше впереди свободное пространство — видимо, для таких как она с мамой, захотевших провести выходной на свежем воздухе среди высоких солнечных цветов. Аска ринулась вперед, не обращая внимания на листья, бьющие ее по лицу, и застыла у самой кромки, задрав голову к головкам подсолнухов. Женщина не спеша вышла на открытое место, смотря на восторженную дочь и мягко улыбаясь. Она вытащила из корзинки покрывало и расстелила его, разложила завернутые в пищевую пленку бутерброды и термос с чаем. Усевшись и аккуратно расправив подол нежно-зеленого сарафана, она выбрала один бутерброд наугад и принялась неторопливо есть, ловя ладошкой крошки и выкидывая их за пределы покрывала. Коллеги из Gehirn узнали бы ее только по этому жесту: ничто остальное в ее сегодняшнем облике не было похоже на всегда собранную «доктора Сорью», вечно запакованную в белый лабораторный халат, как в самую надежную броню, и перекусывающую сэндвичами из буфета по пути из технического отдела в испытательный. Но сегодня она была Кеко — мамой Аски и только мамой Аски. — Доченька, не хочешь перекусить? — обратилась она к девочке, старательно тянущейся к солнечно-желтым лепесткам склонившегося к ней цветка. — Да, мам, иду, сейчас! Кеко только покачала головой, усмехнувшись. Уставшая Аска подошла только в третий раз и мигом прикончила два бутерброда, запив их доброй половиной чая, заранее налитого в походную кружку заботливой Кеко, чтобы остывал. После небольшого обеда девочка заметно приободрилась и с возросшим усердием принялась исследовать заросли подсолнухов, затем принялась тянуть за собой маму. Та сопротивлялась недолго — вскоре женщина с заметным удовольствием гладила кончиками пальцев нежные лепестки. Они кружились по поляне, держась за руки и радостно смеясь от переполнявшего изнутри удовольствия. Наконец, Аске надоело двигаться без дела. Она начала убегать и прятаться в зарослях — недалеко, буквально в пяти шагах. Она хорошо помнила мамино правило: никогда не убегать далеко. Однако она не была готова к тому, что произойдет дальше. С задорным «Аска-чан! Лови маму!» Кеко растворилась среди подсолнухов, будто ее никогда и не было. Будто у Аски никогда не было мамы. Будто Аска всегда была одна. — Мама! Постой! — Аска протянула руки туда, где секунду назад стояла ее мама. — Мама! Мама! Где ты? Девочка кинулась к зарослям, но замерла перед стеной колючих стеблей, обхватив себя руками. Растерянным взглядом шаря по цветкам и листьям, она перекручивала в голове лишь одну мысль: нельзя далеко убегать. Так как же так? Аска чувствовала, как горло сдавливает и становится трудно дышать. Вскоре стало трудно и видеть: слезы застилали глаза. Не замечая ничего вокруг, она шептала «мама» себе под нос, не замечая, что ее накрыла большая тень и чьи-то ласковые руки обняли ее, защищая от всего остального мира. Вцепившись в подол сарафана обеими руками, дочь расплакалась, глотая слезы и лихорадочно шепча: — Мама, мама, всегда будь рядом, пожалуйста… Мать гладила ее по волосам, пропуская пряди сквозь пальцы, и шептала в ответ: — Я буду, обещаю. Они еще долго обнимались на той поляне, и, глядя на них, разве можно подумать, что любящая мать сойдет с ума и будет считать своей дочерью нелепую куклу? Разве можно представить, что она попытается задушить своего ребенка? Разве можно предположить, что ее тело будет маятником качаться перед дочкой, только что добившейся невероятного успеха? Нельзя, но так будет. Матери всегда сдерживают свои обещания. *** Чудесный день подходил к своему логическому завершению, уступая место чудесному вечеру.