Все еще живы

Мы не виделись ровно пятнадцать лет с тех пор, как Капитолий пал. Знаете, это очень странно, не видеть человека многие годы, а потом случайно столкнуться с ним на улице — так, будто вы и не расставались. Было бы глупо сказать, что Гейл совсем не изменился. Он возмужал, однако для своих тридцати с лишним выглядел лет на десять старше. Его лицо выражает крайнюю серьезность и сосредоточенность, движения резкие и быстрые, просчитанные. Сейчас его брови нахмурены, он вглядывается в мое лицо, все еще немного дезориентированный нашим столкновением, а затем его глаза вспыхивают — болезненным узнаванием. — Китнисс?.. — Привет, Гейл. Мы не бросаемся друг к другу и не сливаемся в долгом объятии. Только молча смотрим в глаза, безуспешно пытаясь отыскать хоть какую-нибудь подсказку — как вести себя дальше? Что сказать? Держать дистанцию? Можно ли сейчас улыбнуться? Наконец, Гейл выдыхает, на секунду отводит взгляд, затем снова возвращает его ко мне и бросает с напускным безразличием: — Давно не виделись, правда? — он неловко усмехается, видимо, осознав нелепо-пугающий смысл своих слов. Я лишь отвечаю ему кривой улыбкой. Мы сидим за столиком в кафе, усиленно делая вид, что озабочены дурацкими чашками с кофе. Я украдкой рассматриваю Гейла, обращаю внимание на его деловой костюм, — я слышала, что во Втором Дистрикте он нашел приличную работу, поэтому не слишком удивлена официальной униформе, — затем глазами нахожу его лицо. Кажется, он с трудом сохраняет спокойствие, напряженно, невидяще уставившись в окно. Он замечает, что я смотрю на него, и тогда наши взгляды встречаются. Я почти открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но давлюсь словами и останавливаю себя. Не могу. — Ну, и, как ты тут? — прокашлявшись, спрашивает Гейл, разглядывая кофейный рисунок в своей чашке. Я не сразу нахожу, что ответить. — Нормально… Все в порядке, — мы оба знаем, что все, что бы мы сейчас ни сказали, окажется вежливой ложью, так что Гейл несколько секунд внимательно смотрит на меня, а затем снова возвращается к кофе. — Говорят, ты неплохо устроился во Втором. — Да, так и есть, — отвечает он после короткой паузы. — Работаю на местное правительство, иногда езжу по командировкам в другие Дистрикты. — Значит, ты теперь большая шишка? — Ну, я бы так не сказал… Нужно много работать, чтобы добиться каких-то результатов, иногда я сутками не бываю дома. Но в целом я доволен. Я знаю, о чем он думает на самом деле. Эта работа, отнимающая все силы, не оставляющая ни секунды на себя и свои мысли — единственный шанс забыть обо всем, что было. И также я понимаю, что все это — гребаная фальшь. Иллюзия, безуспешная попытка убежать от прошлого и начать жизнь заново. Но заново уже не будет никогда. Я рассказываю Гейлу о детях, о Хеймитче и о маме, стараясь при этом как можно меньше упоминать Пита. Если честно, то сегодня мне и самой хотелось бы забыть о его существовании. Гейл в свою очередь рассказывает о работе, о своих коллегах, упоминает и девушек — говорит, какое-то время пытался завести отношения, но потом забросил — времени не хватает категорически. Мы просидели за разговорами почти весь день, пытаясь взаимно убедиться в том, что все эти годы прекрасно жили друг без друга, но я не могу отделаться от ощущения, что эта встреча была не иначе как судьбоносной для нас обоих. Гейл признался, что в тот момент, когда мы встретились, он шел как раз искать меня. Он не знал, где меня найти, поэтому заглядывал во все места, которые еще помнил. Завтра он возвращается во Второй Дистрикт. Вечером, прогуливаясь по привычным улицам Шлака, мы уже расслабленно болтаем и громко смеемся, вспоминая какие-то редкие моменты из прошлого и перекрашивая настоящее. Гейл улыбается, и на его щеках проступают маленькие ямочки. В какое-то мгновение мне кажется, что мы снова подростки. Я не думаю ни о Голодных Играх, ни о войне, ни обо всех потерях, которым нам пришлось пережить — я помню лишь время, проведенное вдвоем, нашу охоту и посиделки на Луговине. С момента нашего знакомства нас всегда было только двое. Мы подошли к моему дому. — Ну что, мне пора? — Да… Рад был снова увидеть тебя. — Я тоже. Мы обнялись. Я так давно не чувствовала его рядом! Мы стояли в ночной прохладе, не в силах отпустить друг друга, и прошла вечность, пока Гейл мягко не отстранился от меня и не улыбнулся на прощание. — Пока, Кискисс. — Пока. Моя улыбка вышла жалкой, но я знала, что так нужно. Прошлого не вернуть, мы оба хорошо это понимаем. Я остановилась на крыльце, в последний раз в нерешительности обернулась — и увидела, что Гейл тоже обернулся. Он уже успел отойти на приличное расстояние, но все-таки он обернулся. Мы одновременно рванулись с места и столкнулись в жадном поцелуе. Мы касались разгоряченной кожи, снова и снова сжимали друг друга в объятиях, отправляя к чертям каждый год своей жизни, прожитый порознь. Я знала, что в окно за нами могли наблюдать Пит или дети, и я сокрушалась о том, что не сдержалась, что не смогла и дальше обманывать себя и внушать, что все хорошо и что я все сделала правильно. Правильно я чувствовала себя лишь рядом с Гейлом, который так неистово обнимал меня, так горячо меня любил и которого так же сильно любила я. Столько лет! Как же мы все еще живы?.. Он мягко гладил меня по спине, я склонила голову ему на плечо — а вокруг нас тихо падали на землю снежинки. Наступила зима.