Я не оставлю тебя...

Холодные капли падая, с неба, крошечными молоточками выстукивают по земле свой монотонный ритм, окружая все вокруг туманной белесой пеленой. Народу уже почти нет, все суетливо расходятся по своим делам, не желая стоять под проливным дождем. На городском кладбище и в обычные дни не так уж многолюдно, а в такую погоду и подавно. Хотя чего греха таить: смерть среди «городских» это событие неординарное. Особенно когда за раз погибает пекарь с женой и двумя сыновьями. Никто так и не сумел узнать, отчего же они погибли. Одни бают, что виноват пожар, который дотла сжег городскую пекарню, а другие, косясь по сторонам, шепотом клянутся, что семья пекаря была убита миротворцами, нагрянувшими среди ночи. Болтали будто это месть самого Президента одному из победителей только что прошедших Голодных Игр. У людей на все имеются свои догадки, да только умерших это не вернет... Уходя с кладбища, некоторые прохожие останавливались на несколько секунд, бросая сочувственные взгляды на одиноко стоящего возле могильных плит парня, единственного оставшегося в живых представителя семьи Мелларк, в одночасье ставшего круглой сиротой. Пит молча прощался со своей семьей, молча смотрел, как деревянные коробки опускаются в землю и сверху их засыпают промокшей, грязной землей, и все так же молча остался стоять под ледяными каплями, не обращая внимания на погоду. Ему было все равно. Капли дождя, стекающие по лицу очень удачно скрывали его слезы, ведь показывать перед всеми свою слабость Пит не мог. Не мог биться в истерике, кричать о том, как ему больно, как хочется выть от отчаяния и осознания того, что он остался один. Совсем один. Ведь пусть у него с матерью были непростые отношения, пусть его братья порой вели себя с ним, мягко говоря «не по-братски», они были его семьей. Да, не идеальной. Да, нередко в их доме случались ссоры, даже до драк дело доходило. Но, Пит никогда не желал смерти своим родным. Ни матери, ни братьям. Отец же... Пит, зажмурившись со всей силы, прикусил губу, чувствуя, как по подбородку течет теплая струйка крови. Отец был единственным человеком, который относился к нему с добротой и лаской. Он всегда оставлял своему младшему сыну, которого очень любил, маленькие кусочки своей выпечки, оставшиеся после заказов. Пит до сих пор помнил сладостный вкус ванили на губах от первого в своей жизни маленького тортика, который его отец подарил на пятилетие сыну. Помнил свой восторг от осознания того, что это все было сделано ради него, при этом Пит хоть и был мал, но догадывался, чего стоило приготовить даже такой маленький торт, который легко умещался на двух ладонях его отца. В доме, где все строго учитывалось, где каждая более-менее приличная буханка хлеба была на вес золота, такой подарок был особенно ценен. Ортон Мелларк был человеком необычайно живого ума, здравомыслия и крепкой хозяйской сметки, в котором, тем не менее, сочетались доброта и чувство юмора. По крайней мере раньше сочетались. В последнее время у отца с матерью Пита все чаще вспыхивали ссоры, в которых, как правило, зачинщиком выступала мать. Но даже эти неприятные эпизоды не мешали Питу с тоской вспоминать те редкие вечера, когда вся семья собиралась на ужин. В такие моменты, когда настроение матери было особенно благодушным, Пит отчего-то особенно остро ощущал, как же это здорово – иметь семью. Пусть даже такую ненормальную как у него. А теперь он лишился даже этого крошечного куска счастья. Яркими вспышками в мозгу рождались картины из такого далекого уже теперь детства. Счастливый смех отца, мягкая улыбка матери, шутливые поддразнивания братьев и огромная пушистая рождественская елка, на которой то тут, то там поблескивали вырезанные из блестящей мишуры ленточки... Ему было четыре года в тот день. Смех и счастье, море радости – они с братьями катают огромную снежную бабу на школьном дворе, вокруг собирается толпа зевак, и повсюду слышатся завистливые шепотки... Он во втором классе и ему шесть лет. Жар от тлеющих углей освещает лица детей, полукругом столпившихся у затухающего костра, несколько закопанных картофелин, чумазые лица ребятни, братья, пугающие своих товарищей страшилкам, и Пит, с затаенным дыханием слушающий их рассказы... Ему восемь лет и он счастлив. Каждое новое воспоминание отзывалось в груди новой порцией боли, которую Пит безуспешно пытался заглушить болью физической: искусанные до крови губы, побелевшие костяшки пальцев изо всех сил сжатых рук. Пит судорожно вздохнул, но из его горла вырвалось какое-то невнятное рычание, словно у раненного зверя, подстреленного охотником в лесу. Пит и был таким зверем. Одиноким, лишенным стаи, и умирающим. Раньше он мог прийти к отцу, посоветоваться, поговорить, помочь по хозяйству, чтобы хоть немного скрасить свои скучные деньки в Деревне Победителей, а теперь ему некуда идти. Теперь он никому не нужен, у него не осталось никого... Раздавшийся с небес грохот едва не оглушил парня. Сильнейший ливень, обрушившийся на Дистрикт-12, прекрасно отражал ту бурю эмоций, которую ощущал в своей душе Пит. Он мечтал, чтобы эти ледяные порывы ветра и колючие капли дождя били его как можно сильнее, въедаясь в самую суть, заполняя ту пустоту в душе, что появилась в нем сегодня. Пит бездумно бредет по дороге. Кладбище осталось позади. Грязные размытые лужи, вспышки молний и грохот грома были единственными спутниками в его заполненном одиночеством пути. Пит дрожит, ему холодно: ветер с дождем промочили его до костей, а деревьев на его пути не встречается. Да они и не нужны ему... Пит мечтает замерзнуть тут насмерть, лишь бы не чувствовать этого одиночества, давящего, словно тяжелая гиря на плечах. Луговина. Пит стоит на небольшом холме, раскинув руки и подняв к верху голову, окруженный со всех сторон бушующей стихией. Еще немного, и его проморозит, зальет водой и развеет по ветру. И Пит – не против, он жаждет этого, у него нет цели в жизни. Даже Китнисс... даже ей он был не нужен. Она оставила его. - Пит?! Если бы земля разверзлась у него перед ногами, и оттуда дыхнуло пламенем, Пит удивился бы куда меньше, чем сейчас. Этот голос он уж никак не ожидал тут услышать. - Китнисс... - Пит открывает глаза и видит перед собой до боли знакомый взгляд чудесных серых глаз, так идеально похожих на бушующее над головой грозовое небо. - Пит, ты в порядке? - Китнисс смотрит в его глаза, Питу даже показалось, что в них промелькнуло беспокойство. Странно, зачем ей беспокоиться о нем, ведь он для нее ничего не значит? Они ведь даже не друзья. Так... союзники, волею судьбы сумевшие помочь друг другу выжить. Актеры, играющие перед публикой роль влюбленной парочки. Точнее играла только Китнисс, а с его стороны это был отчаянный крик души и попытка спасти возлюбленную даже ценой своей жизни... но это не важно. Они спаслись, они живы, все, что было на арене, больше не имело значения. Это было только ради игр. - Со мной все в порядке Китнисс, можешь идти домой. Сейчас не самое лучшее время для прогулок. – Ложь, гладкая ложь и немного игры… Пит мог собой гордиться: у него даже голос не дрогнул. Вот только его ответ видимо совсем не то, что хотела услышать Китнисс: глаза прищурены, и в них отчетливо проступила злость и еще что-то, прежде виденное только в пещере на Арене. Неужели... нежность?! - Никуда я одна отсюда не уйду! Или ты идешь со мной, или я замерзну тут с тобой насмерть! Ого, какой знакомый тон! Пит прекрасно помнил точно такой же на Арене, когда предложил Китнисс не идти за лекарством, а оставить его умирать. Китнисс тогда точно также смотрела на него, словно кошка-мать на глупого беспомощного котенка, который не хотел идти пить молоко из блюдца, и его надо подтащить за шкирку силой, чтобы глупостей не совершал. Пит колеблется. Он не хочет никуда уходить. Но злой и упрямый взгляд его бывшей напарницы говорит ему, что лучше не спорить и сделать, как говорят. - Хорошо, – Пит все-таки сдался. – Пойдем отсюда. Спустя несколько минут показались резные чугунные ворота Деревни Победителей, все так же пустующей и заросшей растительностью. Льющий как из ведра дождь, падая на крыши, превращал мерную барабанную дробь, которой до этого заполнял улицы, в низкий монотонный гул. Вот и крыльцо его дома. Пит поднимается по ступенькам, открывает дверь и с удивлением замечает, что Китнисс вовсе не собирается идти к себе домой. Вместо этого она поднимается по ступенькам в его дом и стоит перед дверью. - Можно войти? Пит растерянно кивает, впуская незваную гостью, и закрывает за ней дверь. *** Тихо потрескивают дрова в камине, разнося по комнате тепло и уют, перед ним стоит небольшой диванчик, на котором сидят парень с девушкой, каждый завернутый в одеяло - одежда, промокшая насквозь под проливным дождем, сушится над камином. Вот уже довольно долгое время в комнате царит напряженная тишина. Ни Пит, ни Китнисс не решаются заводить разговор и даже взглядом не пересекаются. Только тихий гул дождя за окном да треск догорающих дров нарушают это тягостное молчание. Особенно неловко чувствовала себя Китнисс. Девушке не давал покоя тот затравленный и обреченный взгляд Пита там, на Луговине. Та боль и отчаяние, которые увидела Китнисс в его глазах, вызывали в ней неясное чувство вины, словно это она причина всех его бед. Вот и сейчас, девушка украдкой смотрит на Пита и ей становится не по себе: Пит, внешне никак не выражает свое горе и с деланным безразличием смотрит на огонь, но Китнисс буквально кожей чувствует его безмолвный крик. Пит мастер лгать, он хорошо умеет притворяться и скрывать свои чувства, но отчего-то именно сейчас Китнисс «читает» его особенно легко. Так же легко, как и на Арене. - Пит, ты в порядке? - девушка решила спросить хоть что-нибудь, лишь бы Пит ответил. Неважно что, и неважно как, только бы не молчал. - Все в порядке Китнисс. Ложь, ложь, сплошная ложь! Китнисс уже надоело это однообразное вранье. Эти его «всёвпорядки» вызывали у нее только злость и непонятную обиду. Почему, почему он не хочет открыться ей? Почему лжет? - Я так не думаю! – Китнисс выпалила эти слова резче, чем хотела. Девушке отчего-то было больно видеть стены, которыми Пит, отгородился от нее, и она сделает все, чтобы ее «мальчик с хлебом» вернулся к ней. – Пит, посмотри на меня. Пит поворачивает голову и смотрит прямо в ее глаза. Китнисс поддавшись внезапному порыву ласково проводит ладонью по его щеке, вкладывая в этот жест столько нежности, сколько может дать. - Я с тобой, Пит. Я не брошу тебя... Глаза Пита удивленно раскрыты, зрачки расширены, он явно не ожидал услышать эти слова. Особенно здесь. Особенно сейчас. Его потерянный вид, то одиночество и робкая надежда, которую Китнисс, наконец, замечает в глубине его глаз, заставляют девушку сделать еще один порывистый поступок: резко сблизившись с парнем, Китнисс целует его. Пит от неожиданности удивленно приоткрыл рот, но затем, словно спохватившись, ответил. Страстно, пламенно, словно вкладывая в этот поцелуй всю свою боль, все горе, которое он испытывал. Пит тонул в этом поцелуе, в этой буре эмоций, и только Китнисс могла спасти его. Девушка обвивает своими руками его шею, Пит кладет руки ей на талию. Она не возражает и придвигается ближе. Молодые люди кожей чувствуют жар друг друга, это не камин, это пламя, бушующее внутри, требующее вырваться наружу. Руки дрожат, дыхание сбивается. Мучительно не хватает воздуха в груди, но пара и не собирается разрывать поцелуй, вместо этого летящие на пол одеяла и обжигающий контакт обнаженной кожи. - Китнисс… я остановлюсь, если ты скажешь. Если ты не готова… - Пит тяжело дышит и смотрит на девушку, лежащую под ним. В ее глазах причудливо переплетаются нежность и страсть. Она – огонь, и он мечтает сгореть в ее пламени. - Я не уйду, Пит. Я не оставлю тебя... никогда! Пит мягко улыбается и накрывает ее губы своими. Он не может без нее. Она нужна ему. Если это сон, то пусть он никогда не кончается! Поцелуй становится глубже. Это уже не ровный огонь костра, в который то и дело подают воздух для большего жара, это яростный поток раскаленной лавы, вытекающей из вулкана. Его стоны заглушают ее стоны, рука ложится в руку... Резкий вскрик. Пит жалеет, что причинил ей боль и мягко целует ее в висок, прося прощения. Слеза стекает по щеке, Пит губами проводит за ней дорожку поцелуев, оставляя огненные следы на ее теле. Ей больно, но ради него она пойдет и не на такое. Пит нависает над ней, капельки пота стекают по лицу, волосы мокрые. Девушка мягко поправляет его челку и смотрит в глаза. Китнисс вдруг совершенно отчетливо понимает, что теперь есть еще один человек, который стал ей особенно дорог. Она еще боится говорить это слово. Но разум уже понял то, что ее сердце знало уже давно. Она любит его Утихнувшее было пламя разгорается вновь. Мягкие стоны Пита, полный нежности взгляд Китнисс: эти картины навсегда впечатаются в их память. Эту ночь не забудет никто из них, ведь только ради такого и стоит жить.