У камина за чашкой чая

Холодный паркет морозит босые ноги. Камин греет лишь треть комнаты, заставляя подбираться поближе к огню. Поленья тихо потрескивают, напоминая походный костёр тёплой июньской ночью. Так и хочется взять в руки гитару и спеть под неё романс или балладу На кресле у камина пристроились двое. Черноволосый парень, высокий, с чистой бледной кожей и вечно надменным выражением лица, которое, впрочем, сейчас непривычно умиротворённое. На коленях у него сидит девушка, такая же темноволосая, но смуглая и на вид сейчас бесконечно хрупкая - только дунь, она упадёт. В руках у обоих по чашке горячего чая с лимоном. Оба как-то непривычно спокойны - непривычно, это если знать, кто они, разумеется. Такие вечера вошли у них в традицию - особенно после тяжёлого дня погонь или драк, каких не так уж и мало у этой пары -, только в таком положении они чувствуют, что это - отдых. В других же случаях невольно остаётся какое-то напряжение, словно вот-во кто-то вломится, или позовёт на помощь, или ещё что-нибудь, и нужно будет снова мчаться, снова рисковать, снова спасать кого-нибудь. А сейчас - редкие минуты спокойствия, когда и тело свинцом наливается от усталости, и мысли так же медленно текут, словно кисель, да и стрелки, кажется, прилипают к циферблату настенных часов, продлевая эти минуты блаженства. - Мы с тобой как два старичка, - выдаёт вдруг Ирка задумчиво. Айт вопросительно приподнимает брови. - С чего вдруг? Но Ирка и сама не знает. И не может объяснить. И поэтому лишь пожимает плечами. - У меня впечатлений уже на несколько десятков лет вперёд. Я иногда прокручиваю в голове все события моей жизни, и мне становится мерзко и страшно. - Мерзко? - Мерзко от самой себя. Я превращаюсь в холоднокровную расчётливую ведьму. Меня уже не трогают чужие беды. Кому-то плохо - значит, дорвался сам. Я убиваю, и делаю это абсолютно спокойно. И пусть это обычно мертвяки или какая другая нечисть, это мало что меняет. Мне мерзко, и я боюсь саму себя. - Это нормально. Я тоже боюсь самого себя. Того, что я могу натворить. И навредить остальным. Особенно тебе. Да и вообще, считаешь, я всегда спокойно убивал других? Мне это тоже давалось тяжело. Да и сейчас стараюсь оставлять после себя поменьше трупов, - Айт вздохнул. - Я часто срываюсь. Начинаю рубить всех подряд. Ты это знаешь больше других, я же не могу трезво мыслить, когда очередная тварь пытается тебя убить... Что же ты со мной делаешь, ведьма? - А ты что делаешь со мной, гад ползучий? - таким же бесцветным голосом отозвалась Ирка. - Своему потрясающему холоднокровию я научилась у тебя. - Выходит, мы с тобой друг друга испортили? - Испортили... Или закалили... Не всё ли равно? Ты же тут. И никуда не делся за эти четыре года. Это же что-нибудь да значит? - Раньше при мне ты не была такой тихой. - Ты тоже. Мы просто выколотили друг из друга всю дурь и стали говорить то, что действительно хотели бы сказать. Мы одновременно закаляем и смягчаем друг друга. - Разве так бывает? - Не знаю. Видимо, бывает. - Я тебя люблю. Внезапно. - Что? - наверное, ослышалась. - Ничего. Просто говорю то, что хотел сказать. Ирка молча сидит, уткнувшись в чашку. Не знает, что ответить. - Чай остыл. Пойду ещё налью, - но встать с Айтовых колен ей не дали. - Ты можешь хоть раз не уходить от разговора? - насмешливо поинтересовался змей, придерживая девушку за талию - Даже не знаю, - пожала плечами Ирка. Помолчала. - Три раза. - Что три раза? - За все четыре года ты три раза сказал, что любишь меня. - Ты вообще один. И что? - Нет, ничего. Просто мне кажется, что так и должно быть. Не тратить свои чувства на слова - так правильно, - вздохнула. - О чём мы вообще с тобой говорим? Айт лишь философски пожимает плечами, и в гостиной снова воцаряется молчание. Так проще... Надёжнее... Понятнее... Честнее... Они иногда и засыпают так - на одном кресле, в обнимку. И просыпаются обычно от звука бьющейся посуды, когда чья-нибудь пустая чашка неудачно выпадет из рук и разобьётся о паркет. Сколько уже чашек они так перебили... Но ничего, не надоедает. Сидеть вот так долгими вечерами и молчать, или же говорить о чём-то постороннем. Да, они, наверное, и впрямь как два старичка. Правда, никто так и не понял, почему.