Ослепший

Маленькая, едва заметная снежинка медленно и величественно кружилась, неспешно спускаясь к земле. Холод уже давно сковал ледяными оковами оставшиеся после осенних дождей лужицы, кусты и деревья обросли седым мехом инея, но эта белая звездочка была первой посланницей, возвещающей людям об окончательном прибытии зимы. Все так же неторопливо кружась, маленькая вычурная льдинка коснулась земли, тут же слившись с промерзшей твердью. Следом упала еще одна, за ней – другая… Воздух наполнился хрустальными пылинками, сверкающими в едва пробивающихся сквозь плотное покрывало облаков лучах. Уже скоро земля укроется плотным белым одеялом первого снега… В парке сегодня немноголюдно, да и откуда здесь взяться толпе? По утрам морозы стоят на редкость качественные, отпугивая всех, кто сумел продрать глаза пораньше. Замерзший пруд, мощеные тропинки, сбросившие листву декоративные кустики, пустые лавочки – все это уютное великолепие медленно покрывалось хрупкими снежинками в полном одиночестве… Впрочем нет. Одна из лавочек, тех самых лакированных бревенчатых лавочек, на которых так приятно сидеть, была занята. Молодой человек неопределенного возраста сидел абсолютно неподвижно, его легкое черное пальто и растрепанные темно-русые волосы постепенно скрывались под плотнеющим слоем крупитчатого снега. Взгляд больших и ярких зеленых глаз был устремлен в одному ему известную даль. Парковые мостовые начали заполняться спешащими по своим делам редкими прохожими, недоуменно поглядывающими на парня, на секунду принимая его за одну из бронзовых статуй, то и дело встречающихся в недрах парка. Удивленные смешки, пренебрежительные улыбки появлялись на серых лицах и таяли в следующую же секунду, не принеся никаких новых мыслей. Прохожих становилось все больше, а вместе с ними становилось больше насмешливых взглядов, но молодой человек сидел все так же неподвижно, словно действительно был отлит из бронзы – даже веки застыли, не смея отвлекать хозяина от медленных мыслей. - Во-от ты где! – парень вздрогнул от прозвучавшего над самым ухом громкого шепота. С головы и плеч скатилась небольшая снежная лавина. - А, ты… - досадливо пробормотал парень, поднимаясь с лавки. Затекшие ноги отказывались держать долговязое тело и постоянно подкашивались, мешая твердо стать. - Что значит «ты»? А как же «здравствуйте, Герман Евгенич, отлично выглядите»? – возмущенно воскликнул обладатель громкого шепота. Невысокий, плотно сбитый молодой человек лет двадцати с интересом наблюдал за попытками парня устоять на непослушных ногах. На чуть вытянутом красивом лице играла ироничная улыбка. Слегка выдающийся вперед острый подбородок украшал аккуратный шрам, рассекающий его ровно пополам. Это лицо, пожалуй было единственным лицом, не вызывающим у парня отвращения. Что сдружило совершенно противоположных по характеру студентов провинциального, никому не известного и не нужного университета было загадкой для всех, даже для них самих. Герман еще немного полюбовался досадой друга и снял шапку, из-под которой показался короткий ежик светло-русых волос. - Слушай, Родион, тебе надо срочно менять место для посиделок, а то по городу скоро поползут слухи о ходячем снеговике, - в ярких светло-голубых глазах искрилась насмешка. Парень лишь фыркнул, за что тут же получил шапкой по макушке, - Не веришь? А я, вот, буквально два дня назад слышал о том, что в парке появился призрак, - ничуть не смущенный злобным взглядом друга, Герман педантично обтряхивал с парня налипший снег, - Сидит, якобы, на лавочке, уставившись в одну точку, и ждет кого-то. Уже даже не помню кого… Кажись, возлюбленную, но утверждать не буду – вариантов много. Например, одна придуренная мне все уши прожужжала о каком-то черном маге, чей гнев паренек навлек на себя, роясь в его библиотеке и найдя журналы не самого скромного содержания. На что стоявший рядом дедок возразил в духе советского коммунизма. Дескать, магия – псевдонаука и прочая лабудень, магов не бывает… Как ни странно, в призрака он верил, и даже предположил что-то пафосное… Что именно – я не слушал. Не так уж и просто вслушиваться, когда уносишь ноги, знаешь ли! Сумасшедший город… Так вот, появляется это чудо на рассвете, а исчезает ровно тогда, когда последний солнечный луч скроется за горизонтом… - парень сделала патетическую паузу, после чего деловито продолжил, - … что для призраков в общем-то совершенно нетипично. Это я к чему веду: пополнение городской мифологии – дело благородное, но и о здоровье подумать надо: до трех часов сидеть в осеннем пальто, так и до воспаления легких недалеко! - Врешь, - на серьезном лице Родиона появилась слабая снисходительная улыбка - у его друга была необычная мания придумывать различные истории буквально на любую тему, - Только что придумал. Тебе бы в писатели с такой-то фантазией. - Вру, - согласился слегка погрустневший студент, - А что делать? Язык мой – враг мой… Ну да ладно. Пройдемся? Старый городской парк мог похвастаться как размерами, так и прекрасным вкусом ландшафтного архитектора, которым он был спроектирован. Широкие центральные мостовые, по которым можно пересечь густую лесопосадку, изящные лавочки и вычурные кованые столбы фонарей – исключительно городской порядок, исчезающий с первыми шагами за древесную стену. Тропинки, обрамленные едва заметной плиткой, казались проложенными совершенно хаотично, но каждая из них вела к особому месту: то кристально чистый пруд, то уютная беседка, то небольшая поляна... Эти тропинки были связаны друг с другом так, что ступив на одну из них, можно сутки блуждать по парку, ни разу не ступив на одно и то же место. Именно по этим тропкам неспешно шагали два друга, две молчаливые фигуры, задумавшиеся каждый о своем. - Я вот уже который день хочу спросить, - задумчиво проговорил Герман. Родион вопросительно повернулся к другу, - Сколько я тебя знаю, ты всегда был довольно замкнут, но людей не сторонился. Но вот уже вторую неделю подряд ты с утра до вечера просиживаешь в парке, скрываясь ото всех знакомых. Такими темпами и из универа вылететь недолго. Почему? Парень в задумчивости запустил руку в густую шевелюру. Зеленые глаза блеснули, выдавая отчаянную работу мысли. В конце концов он рассеяно хмыкнул и остановился, облокотившись о поручни деревянного мостика. Обычно под ним тихо журчал ручей, берущий начало у небольшого ключа, но сейчас он полностью промерз, превратившись в ледяную дорожку. - Почему? – эхом отозвался Родион, пустым взглядом рассматривая листик, застывший в прозрачной толще. Темно-красное пятнышко, остановившееся в самой яркой позе своего последнего танца, казалось, целиком поглотило внимание парня, - А и правда, с чего бы. Наверное, это выглядит странно? - Более чем, - буркнул Герман. - Мне вдруг стало все это противно, - неестественно пустым голосом проговорил парень, - Все эти куклы, не знающие, зачем они живут, все эти маски, скрывающие пустоту, слова, за которыми ничего не стоит… Я устал от кривляющейся толпы, подхватывающей каждое движение ими же и придуманных идолов. Я уже не могу неделями слушать одну и ту же фразу, перековерканную тысячи раз, не могу смотреть на человека, меряющего красоту популярностью. Мне надоело слышать размышления малолетних философов, которые, полив словесной грязью ни разу не виденных ими людей, тут же сольются с бездушной толпой. Надоело наблюдать за тем, как люди заводят связи друг с другом лишь для того, чтобы порвать их – может, через года, а может и на следующий же день. Я устал… Я просто устал, понимаешь? – тут парня скрутил приступ кашля, согнувший его пополам на добрую минуту, - Да-а, ты был прав – одеться надо было потеплее... Герман ошарашенно смотрел на друга, пытаясь вникнуть в сочащиеся презрением слова. - И ты думаешь, что все вокруг – эти… как ты там выразился… куклы? – наконец-таки выдавил из себя студент. Родион безразлично кивнул, не отрывая взгляда от красного листика, - А скажи ка мне, друг мой, чем же тогда ты не кукла? Родион молча отвернулся от ручья. Пустой взгляд зеленых глаз встретился с негодующим взглядом Германа. - А кто сказал, что я от них отличаюсь? – на побледневшем лице сквозь искусственную, словно нарисованную плохим художником улыбку проступило глубочайшее страдание, на которое только способна человеческая душа, - Я точно такой же, как и они. Даже не так… Я – квинтэссенция нашего общества. Кукла с открытыми глазами, обреченная сойти с ума или ослепнуть от увиденного. Ничто, призванное придать серой массе хоть какой-нибудь оттенок. И окружающие это видят: их взгляды полны презрения и насмешки, их мысли полны отрицания моего существа. Они выбрасывают меня из своей жизни, пытаясь очистится от моей грязи, налипшей поверх давно застывшей корки их собственной… Германа передернуло от гнева. На секунду он так сжал зубы, что побледнели резко очертившиеся скулы; кожа перчаток скрипнула от резкого движения сжавшихся в кулак кистей. - И какой же оттенок ты придашь этому обществу, а, самодовольная ты сволочь?! - Оттенок правды. Я покажу им, насколько безумен их мир, - мрачно усмехнулся Родион. Обычно мягкая и приятная улыбка превратилась в почти звериный оскал. Его друг в сердцах пнул белый холмик, незаметно выросший посреди тропинки. В освещенных фонарями клочках пространства крупные снежные хлопья водили стремительные хороводы, вне уютных шариков света превращаясь в сплошную белесую стену. Герман шумно набрал в грудь морозный воздух и со свистом выдохнул его облачком пара. - Допустим… Допустим ты прав! Не хочу даже знать, как и когда ты до этого дошел. Не буду допрашиваться, как ты собираешься показать миллиардам, как ты выразился, кукол их безумие. Хочу спросить у тебя лишь одно. Неужели ты в самом деле считаешь, что все их чувства – лишь игра? Ты сказал, что ты – квинтэссенция общества, чистейшее его проявление, так ответь же! Родион задумчиво посмотрел на фонарь – на фоне ярко-желтой сферы, обрамленной незамысловатыми стальными лозами, танцевали бесчисленные снежные облачка, грозящие в скором времени укрыть все вокруг хрустящим пологом. Тихий шелест этого танца на несколько долгих секунд стал, казалось, единственным звуком во всей вселенной. - Не все… Наверное не все, - улыбнулся парень, - Ты прав, из каждого правила есть исключения, и среди потоков искаженных инстинктов иногда попадаются чистые чувства, а среди толп бездушных кукол попадаются ангелы. Но мы оба знаем, что с ними происходит, верно? Герман хотел было что-то сказать, но осекся. Гнев схлынул с лица парня, сменившись невыразимой печалью. - Вспомнил? – грустно спросил Родион, - Чистые чувства тонут в бетоне рационализма и нечистотах сиюминутных желаний, а ангелам слепые куклы в исступлении ломают крылья. Я не хочу жить в этом мире, понимаешь? Я уже довольно долго думаю над этим. Я умру. Казалось бы – абсолютно бессмысленно, да? – парень усмехнулся, увидев испуг в широко раскрытых глазах друга. Открыл было рот, чтобы продолжить, но снова надрывно закашлялся. В его глазах сверкнули лихорадочные искорки, - Но обо мне заговорят. Хотя бы на недельку. А за мной свои глаза откроет и другая кукла. Возможно, она выберет другой способ показать окружающим все это безумие, но результат будет тем же – всего лишь капелька в бездонную пропасть общественного сознания. Ты все еще не видишь смысла в этих действиях? Тогда представь, что эти капельки – начало грандиозного ливня, который в конце концов переполнит бездонную пропасть. И тогда… Тогда мир изменится. Избавившись от меня, средоточия грязи, он станет чище – узнав обо мне, люди заметят грязь, налипшую на них самих, они попытаются избавиться от нее! Пускай немного, почти незаметно, но без меня мир станет лучше, понимаешь? - Ты безумен, - потрясенно прошептал Герман, - Ты ведь даже не думал над последствиями, чертов дурак… -Да, я безумен! Свихнувшийся над бредовой идеей студент, не желающий подстраиваться под окружающий мир, - горько улыбнулся Родион, - И по мне никто не будет скучать. Я не ангел, которого стоит беречь от окружающего мира, я – всего лишь прозревшая кукла, рожденная, чтобы умереть. - Ты о родителях вспомни, одержимый придурок, - все так же тихо, все еще не веря в услышанное, сказал Герман, - О тех, кто считает себя твоим другом. Неужели тебе на них наплевать? - Таких нет, - мрачно отрезал парень, - А родителям без меня будет легче – я и так у них мертвым грузом на шее двадцать с лишним лет просидел. Тут Герман не выдержал и, резко преодолев разделяющее их пространство, отвесил парню тяжелую оплеуху, бросившую Родиона в снег. Мягкий шелест снежного танца тут же поглотил звонкий звук шлепка, не давая ему вырваться за снежную стену. - Слушай меня внимательно, псих, - еле сдерживая гнев, прошипел студент, - Через час я вернусь с ней и если тебя не окажется на этом месте, я втопчу тебя в грязь по самые уши, усек? Родион поднялся и коротко хохотнул. Затем еще раз. И еще. Короткие смешки переросли сначала в тихий смех, а потом – в откровенный хохот, от которого у парня навернулись слезы. Смех прервался новым приступом надрывного кашля. - Ты не сможешь этого сделать! - откашлявшись, сказал парень. - С чего ты взял? – спросил обескураженный Герман. Родион, все еще посмеиваясь, взглянул вверх, на плотную тьму укутанных в тучи небес. Из мрака незаметно спустившейся ночи на головы друзей опускались густые снежные потоки. - Скажи, что может сделать… галлюцинация? – усмехнулся парень. - Не понял, - Герман озадачено уставился на друга. - Ты не можешь этого сделать, - повторил Родион. Лихорадочные искорки в его глазах разгорались все ярче, на лбу проступила испарина, - Ты не можешь сделать ничего… Ведь я тебя придумал! Ты – всего лишь плод моего воображения, материализовавшаяся фантазия, мой внутренний голос, оружие против одиночества! Герман коротко хохотнул. В потемневших глазах парня плескалась злоба. Он отошел к фонарю и точно так же, как и Родион уставился в небо. На минуту воцарилась тишина, нарушаемая лишь все тем же тихим шелестом снега. - Да кто из нас слеп?! – вдруг рявкнул парень, - Какого черта ты говоришь, что прозрел, если не видишь ничего вокруг себя?! Я в сто раз реальнее тебя вместе с твоим одиночеством! Студент резко развернулся и пошел по заметенной тропинке, тут же растворившись в белом танце снежинок. На секунду лихорадочное помутнение, охватившее разум Родиона, отступило, и парень испугано рванул за исчезнувшим за снежной стеной другом. Он не прошел и двух шагов, брошенный наземь жестоким приступом кашля. В слезящихся глазах промелькнуло отчаяние. - Стой, - прохрипел парень сквозь кашель, но плотная белая стена не пропустила ни звука. Он медленно поднялся и, пошатываясь, побрел вперед, туда, где исчез Герман. Теплый и светлый мирок фонаря неохотно выпустил парня за свои пределы, тут же исчезнув в поднятой внезапным порывом морозного ветра ледяной завесе. Негнущиеся от холода ноги то и дело застревали в плотных сугробах, жар терзал парня изнутри, заливая потом глаза. Обрушившийся с древесных крон ветер превратил мягкие снежные хлопья в ледяные лезвия, бьющие парню в лицо и забивающиеся за шиворот. Он шел с отчаянной решимостью, ведомый невидящим взглядом, с губ непрерывно сыпались слова, его бил жестокий озноб. Лихорадка, отступив на секунду, охватила парня с новой силой, ввергнув в бред разорванный по швам рассудок. Отчаяние все сильнее сковывало Родиона, охватив его леденящей тьмой. Парень смотрел в непрерывно движущееся снежное марево и видел сотни темных безликих фигур, тянущих к нему свои тонкие руки. Костлявые ледяные пальцы вцепились в тут же онемевшую кожу лица, проникли под легкое пальто, сжали суставы, мешая двигаться, схватили за горло, сковав горячее и болезненное дыхание. Парень остолбенев от ужаса смотрел на разевающиеся в безмолвном крике черные дыры несуществующих ртов. Этот безмолвный крик проникал в его душу, замораживая мысли, прогоняя эмоции, оставив лишь страх и отчаяние… Вдруг взгляд парня озарился новой эмоцией. Он недоверчиво вслушался в волчий вой озлобленного ветра, пытаясь снова услышать такие знакомые нотки… Сквозь бешеный рев морозной стихии на секунду пробилось далекое эхо голоса… такого знакомого и теплого голоса. Парень улыбнулся, на глаза навернулись слезы радости – он должен идти туда, к этому голосу, должен увидеть свет, который согреет, утешит, поймет… Ветер хлестал бледное лицо серебристыми искрами ледяных клинков, слепя и без того потерявшие способность видеть глаза, шаги негнущихся ног стали короче и неувереннее – парня шатало из стороны в сторону, он то и дело натыкался на древесные стволы, каждый раз падая в снег, но упорно поднимался и шагал на звучащий все ближе голос, забыв об отчаянии. Лихорадка терзала Родиона, лишая сил, студент давно уже не чувствовал холода и преград, сосредоточившись на цели… Когда он в очередной раз споткнулся, ветер взвыл с особенной силой, злорадствуя над слабостью парня – он так и не смог подняться. Непослушные руки не могли подтянуть ставшее непривычно тяжелым тело, бессильно зачерпывая снег, грудь сковал непрерывный кашель, раздирающий горло и легкие. Следующие за ним безликие фигуры торжествующе разевали рты, проникая ледяными пальцами под обмороженную кожу парня. Но Родион не чувствовал этого – его лица коснулась нежная и теплая ладошка, тут же успокоив болезненный бред. - Ты – мой несчастный ангел, - горько прошептал такой теплый и родной голос. Из глаз Родиона ручьем хлынули слезы облегчения, на губах слабо заиграла счастливая улыбка. Утих волчий вой, исчезли костлявые пальцы – осталось лишь девичье лицо, болезненно всматривающееся в невидящие глаза парня, весь мир сузился до нежных рук, обнимающих ослабевшее тело. - Ты пришла, - едва пошевелил губами парень. Напряженные черты лица смягчились, в ярко-зеленых глазах появилось счастливое спокойствие. Посиневшие руки уже не пытались дотянуться до худых плеч, дыхание стало совсем незаметным… - Как он? – голос Германа дрожал, грозя вот-вот сорваться. Девушка повернулась к парню, не выпуская Родиона из объятий. По ее красивому овальному лицу, обрамленному копной темно-русых волос, потоком бежали слезы. - Я вызову «скорую», - отчаянно прошептал студент, роясь в карманах. Девушка склонилась к парню в ее руках и прижала худощавое тело к себе. Ее плечи подрагивали в такт тихим всхлипам, а Герман все шептал, - Все будет хорошо…. Сейчас… Еще минутку… Они уже едут… На городском кладбище стоял невысокий мужчина лет сорока с аккуратным пивным животом. Морозный ветер развевал длинные черные с проседью волосы, взгляд ярко-голубых глаз был устремлен на две скромные, но ухоженные могилки. На одном из надгробий был изображен молодой человек неопределенного возраста с растрепанными волосами. Он умер от менингита в городской больнице, куда его доставила едва пробившаяся сквозь сугробы «скорая помощь». На соседней могиле висела фотография красивой девушки с длинными темно-русыми волосами. Красивое лицо девушки украшала широкая счастливая улыбка. Жаль, что она никогда больше так не улыбнется. - Мир не изменился, Родя, - прошептал мужчина. Из-за отворота черного пальто показался аккуратный шрам, рассекающий подбородок точно пополам, - Он не стал ни чище, ни лучше. Ты просто исчез впустую, заставив страдать своих близких. Поиздевался над чувствами тех, кто считал тебя ангелом… Чертов слепец. Герман положил на могилу девушки букет желтых цветов и, развернувшись, пошел к машине, стоящей у входа на кладбище. «Прошло уже двадцать лет, а отдельные капли так и не превратились в ливень, Родя» - пронеслось в голове у мужчины. Маленькая, едва заметная снежинка медленно и величественно кружилась, неспешно спускаясь к земле. Холод уже давно сковал ледяными оковами оставшиеся после осенних дождей лужицы, кусты и деревья обросли седым мехом инея, но эта белая звездочка была первой посланницей, возвещающей людям об окончательном прибытии зимы. Все так же неторопливо кружась, маленькая вычурная льдинка коснулась земли, тут же слившись с промерзшей твердью. Следом упала еще одна, за ней – другая… Воздух наполнился хрустальными пылинками, сверкающими в едва пробивающихся сквозь плотное покрывало облаков лучах. Уже скоро земля укроется плотным белым одеялом первого снега…