Римский Рыцарь.

Римская провинция Закхабар. Кофейня гудела, как улей. Люди бойко торговались, обсуждали свои дела и последние новости, ссорились. В самом дальнем углу, никем не потревоженный, сидел пожилой мужчина, весь в чёрном, и неспешно пил вино из маленькой глиняной пиалы. Судя по материи, из которой был сшит его наряд, почтенный старец обладал весьма внушительным состоянием. В его голубых глазах, несмотря на возраст, всё ещё юношески ясных и зорких, отражались достоинство и некоторое презрение к окружающим. Человек этот задумчиво перебирал смуглыми пальцами свою окладистую седую бороду. - Проксимо, друг мой! - резкий гнусавый возглас неприятно резанул его слух, - Поистине велик тот день, когда я вижу тебя! Старец обернулся и увидел невысокого человечка с бегающими ехидными глазками, который приближался к нему, раболепно кланяясь. Проксимо обождал, когда тот подошёл поближе, затем неожиданным и резким движением схватил его за руку и вывернул палец. Человечек взвыл от боли. - Те жирафы, которых ты мне продал в прошлый раз, не размножаются. Они бродят, едят, но не спариваются. Ты продал дрянь, а не жирафов. Верни мои деньги. Проксимо говорил взвешенно и спокойно, однако торговец чувствовал, что эта невозмутимость – лишь видимость. - Ни за что! Проксимо вывернул палец сильнее, заставив того запрыгать на месте. - Не слышу, что ты сказал? - Я сказал, хорошо. Кстати, ты видел мой новый товар? Сходи, посмотри. Проксимо с минуту смотрел на него, затем отпустил руку торговца и всё так же спокойно ответил: - Хорошо, я взгляну. Но если ты и сейчас попытаешься меня обмануть, я лично подвешу тебя за уши над клеткой со львами, и они будут по кусочку откусывать от тебя. Понял? Они вышли на площадь перед кофейней, залитую солнцем. Здесь всегда толпился народ. На невысоком широком помосте, сооружённом посреди площади (помост этот служил местом публичных казней и наказаний), прислонившись спинами к железным столбам, сидели несколько человек. Проксимо со вниманием оглядел их. - А драться они умеют? – спросил, оборачиваясь к торговцу, шедшему чуть поодаль, - У меня скоро бой. - Да. Вот, как тебе понравится этот? – торговец приблизился к помосту и жестом велел встать чернокожему невольнику. Проксимо осмотрел того со всех сторон, ощупал его бёдра, похлопал по плечам, после чего спросил: - Кем ты был? - Охотником! - прозвучал гордый ответ. - Нет, нет, не слушай его! – запротестовал торговец, - Я нашёл его на соляных рудниках в Карфагене. Внимание Проксимо привлёк один из рабов, сидевший чуть поодаль от остальных. Вид у этого невольника был, хоть и измученным, но полным достоинства, что живо заинтересовало нашего старца. На плече у этого человека он увидел клеймо легионера римской армии. - Римлянин? – спросил торговца Проксимо. - Нет, я отыскал его в Испании. - Наверняка, дезертир. - А тебе какая разница, кто он? Раб – он и есть раб, разве не так? - Да, ты прав, мне всё равно, - спокойно ответил Проксимо. Немного подумав, сказал, - Ну, хорошо, я куплю их у тебя за тысячу. - За тысячу?! – возмутился торговец, - Да один нумидиец стоит две! - Тогда я отказываюсь иметь с тобой дело. Забирай свой товар и убирайся! – ответил Прооксимо и повернулся к торговцу спиной, собираясь уйти. - Постой, постой! – бросился торговец за ним, - Ну, хорошо. Я согласен на тысячу. - И ещё три тысячи за твоих львов. Итого, четыре. - Хорошо. Хотя, конечно, это и грабёж посредь бела дня, но ради старого друга я готов уступить. - Прекрасно. Как дорогой Читатель уже понял из предыдущей сцены, Максимус попал в отряд рабов. И теперь он для каждого уважающего себя свободного человека, особенно, римлянина, автоматически становился вещью, существом вне закона, лишённым абсолютно всего, что может иметь любой, даже самый жалкий и никчемный человек, но человек вольный. Ибо раб в глазах свободных граждан Рима уже не относится к числу людей или даже животных. Раб - это товар, своего рода, двуногое изделие. Его можно даже убить и никто не осудит убийцу за это. Максимуса вместе с остальными погрузили в большую клетку, точно скот, и повезли в дом Проксимо, находившийся неподалёку от площади. Ну, вот и всё, невесело размышлял генерал. Он раб и его Судьба, а, возможно, и жизнь, будут зависеть от прихотей и желаний чужих людей. Какая насмешка! Главнокомандующий римскими легионами – безвольный раб! Да, хороший сюжет для комедии, лучше не придумаешь! Прибывших разместили на обширном дворе двухэтажного особняка, выстроенного из красного песчаника. Здесь же, рядом с домом, размещалось множество хозяйственных помещений. Выстроив мужчин в ряд, их, по непонятным причинам, обсыпали порошком мела чёрные прислужники. Оглядывая стоящих перед ним, Проксимо довольно усмехался. Да, отменный товар, что и говорить! Он разбогатеет с такими молодцами! На сей раз этот наглец его не обманул! Вдруг, его взгляд натолкнулся на фигуру Максимуса, и у Проксимо едва не вырвался возглас изумления. Находившийся перед ним оказался столь невообразимо красив, что почтенному старцу даже на какое-то мгновение представилось, будто он спит, потому что только во сне можно лицезреть столь невероятную красоту. Максимус показался ему обитателем Олимпа, снизошедшим к земным людям. Неужели и в самом деле существует подобное совершенство?! Видимо, существует, раз он, Проксимо, видит перед собой этого человека. Но как он попал в это стадо баранов? Он не похож на раба. Слишком много в этом облике благородства и аристократизма. Рабы такими не бывают. - Итак, я – Проксимо. Я буду близок вам всё то время, пока вы живы, до самой вашей смерти, а умрёте вы непременно. Я заменю вам матерей, отцов, пока не кончится ваша никчемная жизнь. Ваш уход в Мир Иной будет сопровождаться такими звуками, - он похлопал в ладоши, передавая аплодисменты, затем театрально поклонился мужчинам, стоявшим перед своим новым хозяином, - Гладиаторы, я приветствую вас! Конечно, быть рабом ужасно, но стать гладиатором ещё хуже. Это означало, что теперь они должны убивать таких же, как они сами, даже против своей воли. И всё это только для того, чтобы потешить толпу, которая, если смилостивится, подарит жизнь, а нет… Так размышлял Максимус, сидя в углу под навесом и наблюдая, как один здоровенный детина проверяет навыки людей, будущих бойцов на арене цирка. В зависимости от того, насколько тот или иной претендент на «почётное» звание гладиатора владел деревянным мечом (а для проверки использовался именно он), Проксимо помечал его цветом. Жёлтый означал, что человек ещё не готов, красный, - подходит для сражений. Вызвали нумидийца. Значит, следующим будет он, Максимус. Нумидиец дрался прекрасно, блестяще нападая и отражая удары. - Красный! – скомандовал Проксимо. Слуги, пометив его одежду, отпустили раба на своё место. Здоровяк выкрикнул: - Испанец! Максимус неторопливо поднялся, взял свой меч, подошёл к нему и кинул оружие здоровяку под ноги. И тотчас же получил сильный удар мечом противника в живот, от которого согнулся, но устоял на ногах. Следующий удар пришёлся прямо по раненому плечу. Максимус упал на одно колено, но, превозмогая боль, встал и вновь прямо стоял перед своим мучителем. - Достаточно! – сказал Проксимо, - Его время придёт. А пока пометьте его жёлтым. Генерал холодно и спокойно посмотрел на своего противника, после чего вернулся назад, провожаемый удивлённым взглядом нумидийца. Вечером всем устроили баню, чтобы смыть с них дорожную грязь. После всем выдали одинаковые голубые туники, перепоясывающиеся кожаными ремнями, и кожаные ботинки. Сегодня Максимусу предстояло завершить ещё одно дело. Он не хотел, чтобы кто-нибудь ещё узнал о том, что он имел когда-то отношение к римской армии. Если известие о том, что он жив, дойдёт каким-то образом до Коммода, это раньше времени раскроет его карты, а подобного генерал не желал. Отыскав в углу небольшого сарая, куда их разместили на ночлег, острый кусок лезвия от ножа, Максимус сел прямо на земляной пол, прислонился спиной к стене и принялся срезать следы клейма на своём плече. Боль была страшной, но он продолжал своё занятие, не проронив ни звука, лишь частое глубокое дыхание показывало, что генерал чувствует. За этим и застал его нумидиец, входя в сарай. - Испанец, почему ты не дрался? – спросил чернокожий раб, приближаясь к нему, - Мы все должны драться. Максимус поднял на него глаза, но промолчал. - Это знак твоих Богов? – поинтересовался невольник, указав на наполовину стёртое клеймо на окровавленном плече генерала. Тот невесело усмехнулся. Знал бы он, что это за «Боги»! - А Они не разгневаются? Максимус натянуто ему улыбнулся, лишь бы нумидиец поскорее от него отвязался, затем, после этой вынужденной передышки, вновь возобновил своё мучительное занятие. Нумидиец смотрел на него с сочувствием. Странный он человек, этот Испанец! Что сделало его таким? Ведь не всегда же он был столь суров и молчалив. Просто в силу определённых обстоятельств его характер изменился. Но каковы эти обстоятельства? Покончив со своим делом, Максимус выдохнул и, закрыв глаза, откинул назад голову. По его руке текла кровь, но, казалось, он этого не замечал. На его лице было написано облегчение. Чувствуя к генералу непреодолимую симпатию, нумидиец протянул ему свою ладонь и представился: - Меня зовут Джуба. Генерал, в свою очередь, подал свою руку тоже и пожал протянутую ему ладонь. - Ты мужественный человек, Испанец. - Почему ты так думаешь? – впервые за всё время, что они знали друг друга, прозвучал его голос. Джуба был поражён его силой и глубиной. - Не каждый способен совершить то, что сделал ты только что, - немного помолчав, нумидиец спросил, - Сколько тебе лет? - Тридцать семь. - Ты ещё так молод! Неужели тебе не страшно умереть? Максимус долго смотрел на него, и в его глазах появился странный блеск. - Страшно бывает живым, - непонятно ответил он. На следующее утро всех гладиаторов повели к цирку, расположенному в низине, меж песчаных гор. Народу собралась тьма-тьмущая, и все восторженно приветствовали тех, кому через каких-нибудь полчаса предстояло умереть на здешней арене. Или выжить, если такова их Судьба. - Красный – цвет Богов, - прошептал Максимусу идущий сзади него Хаген – тот самый здоровяк, колотивший его вчера, - Сегодня тебе понадобится Их помощь! Через десять минут Проксимо давал всем необходимые наставления: - Вероятно, многие из вас не хотят драться, - при этом он выразительно взглянул на Максимуса, - Многие считают, что не могут. Это продлится только до тех пор, пока вы не окажетесь там, - Проксимо поднял глаза вверх (их разместили в небольшой камере, под ареной). Затем, вытянув из великого множества оружия, сваленного у стены, меч, продолжал, - Вонзите своё оружие в плоть противника, повторите это ещё и ещё раз, доставьте то наслаждение зрителям, которого они так жаждут! Пусть вас запомнят как мужчин, а не как гнилой кусок падали! Отправляйтесь! Каждый подходил к груде, доставал себе щит и меч, на сей раз настоящие, и направлялся к выходу. По пути слуги Проксимо приковывали их за руки цепями друг к другу, что сильно усложняло дело, но давало больший зрелищный эффект. Проксимо следил за настроем своих бойцов. У одного на глазах блестели слёзы, хоть он отчаянно старался их не показывать, у другого во взгляде такая безжизненная обречённость, словно он уже умер. Джуба и Максимус оказались в одной связке. Лицо нумидийца было настороженным, а у генерала имело такой равнодушный и спокойный вид, словно он отправлялся на увеселительную прогулку, а не на смерть. «Страшно бывает живым», = вспомнил Джуба слова Испанца. Что тот хотел этим сказать?... Рёв на арене достиг такой мощи, что его было слышно даже здесь, внизу. Солнце проникало сквозь щели деревянных врат, освещая лица и фигуры гладиаторов. Каждый ждал своего часа и никто не знал, что с ним произойдёт в следующие пять минут. Впереди Максимуса стоял молоденький парнишка лет двадцати трёх. Его трясло, как в лихорадке, а мочевой пузырь не выдержал того напряжения, что висело в воздухе. Бедняга, тебе-то, верно, страшно умирать! Ворота распахнулись, и гладиаторы высыпали на арену. Помеченных жёлтым цветом соединили с теми, кого отметили красным, чтобы менее опытные чувствовали хоть какую-то поддержку от своих более умелых товарищей. Завязался бой, больше походивший на резню. Их противники были хорошо вооружены и защищены, они же открыты всем ветрам. Да ещё цепи мешали, сковывая движения. Максимусом овладела та же ярость, что и тогда, во время германской битвы. Он разил врагов, метко попадая в них мечом, и ловко уворачивался от сети, которую пытались накинуть на него двое чужих гладиаторов. Толпа бешено рукоплескала его мастерству. А он лишь отчаянно сопротивлялся смерти… - Посмотрите, как сражается тот гладиатор, что в паре с чернокожим! – восторженные крики привлекли внимание Проксимо, и он придвинулся ближе к балкону верхнего этажа цирка, чтобы лучше видеть то, что происходит на арене. Да, этот Испанец и впрямь хорош! Вы только посмотрите, какие стремительные удары он наносит одному из своих противников, как мастерски уклоняется от его трезубца! Создаётся ощущение, что этот гладиатор, вдруг, обратился в туман. Меч словно проходит сквозь него, не задевая. Проксимо довольно хмыкнул. Этот Испанец – настоящий клад, и с ним он разбогатеет ещё больше, это уж точно! Бой окончен. Противники повержены. Пришло время наслаждаться собственной славой. Но Максимус не чувствовал себя счастливым. Его сумрачный взгляд блуждал от одного крыла цирка к другому, ни на чём долго не задерживаясь. Генерал чувствовал острую жалость по отношению ко всем этим погибшим людям. Разве они виноваты в том, что их забавы ради послали убивать себе подобных? Разве они сами хотели этого? Нет. Их заставили, как заставили его и всех, кто был с ним на арене. Уцелевших разместили по камерам, находившимся в подземелье под цирковой ареной, по двое в каждой. Джуба вновь оказался рядом с Максимусом. Генерал лёг на земляной пол у дальней стены камеры и сразу же уснул. Страшная физическая усталость, нервное напряжение и боль в раненом плече давали о себе знать. Во сне его вновь мучил тот же самый кошмар, что уже не одну ночь не давал ему покоя. Максимус опять видел себя в комнате без окон и дверей. В дальнем её углу, вдруг, возникла надменная фигура Коммода, который громко смеялся над ним. Генерал вскидывает меч, намереваясь поразить ненавистного врага, но тот исчезает, затем появляется через некоторое время и всё повторяется сначала. Кто-то прикоснулся к плечу Максимуса. Разом проснувшись, генерал вскочил с широко открытыми от ужаса глазами. Увидел Джубу, тревожно склонившегося над ним. Поняв, что ему всего лишь приснился сон, Максимус успокоился. - А, это ты, Джуба?... Чего тебе? - Ты метался во сне, словно тебя мучил кошмар. Что ты видел? - Ничего. Так, неясные образы, может быть, воспоминания… - Ты всё время твердил чьё-то имя. Я не очень точно разобрал, то ли Коммод, то ли Конан. Кто это? - Никто. Забудь об этом и давай спать. Завтра нас вновь поднимут с рассветом. Проходили дни, недели. Слава об удивительном искусстве гладиатора по прозвищу Испанец распространилась по всей Римской Империи. О нём слагали легенды. Одни считали его великаном, который одной рукой может проломить человеческий череп, другие, - что ему под силу поднять слона. Конечно, такая известность была Проксимо только на руку. Узнав о том, что знаменитый Испанец будет выступать в их городе, люди раскупали места за много дней вперёд, и цирки были битком набиты. И если мужчин сюда влекло мастерство этого человека, то женщин, безусловно, в первую очередь интересовал он сам. Прекрасный пол, как известно, издревле питал слабость к силе и мужеству. Они буквально вешались Максимусу на шею, не давая прохода, стоило ему появиться на улице. Естественно, немаловажную роль здесь играла и необычайная физическая привлекательность гладиатора. Однако самому генералу подобная популярность не только не льстила, а, напротив, безмерно раздражала. Право, чего они все хотят от него?! Можно подумать, на свете больше нет других мужчин, а он один – Центр Мироздания! Это же глупо! Остальные гладиаторы признали Максимуса своим лидером, причём, сами изъявили желание, чтобы он стал у них главным, чем немало смутили генерала. Однако, как интересно складывается история! Раньше он командовал легионами римских солдат, а теперь в его подчинении легион рабов. Забавно! Однажды утром Проксимо собрал своих гладиаторов в общей камере и сообщил: - Сегодня вы в последний раз выступаете в провинции. Завтра мы отправляемся в Рим. Все одобрительно загудели. В Рим! Предстать на арене перед самим императором, - что может быть почётнее! И только у одного Максимуса это изветие вызвало чувства совсем иного рода. Ведь в Риме находился его злейший враг, тот, кто лишил его всего и сделал рабом. Коммод! Когда подошла его очередь выходить на арену, генерал спокойно поднялся с пола и направился к воротам. Весь его облик дышал решимостью и достоинством. Остальные гладиаторы почтительными кликами провожали Максимуса. Генерал появился на арене. Зрители в цирке взорвались восторженными криками и аплодисментами. Все ожидали его выхода, как Чуда! И вот это Чудо свершилось! Максимус заметил в толпе Проксимо. Грациозно ему поклонился, после чего принял боевую позу и стал ожидать нападения. Его противников было пятеро, и драться они были должны по очереди. Генерал с ловкостью угря уворачивался от направляемых в него мечей и копий, поражая противников прежде, чем те успевали это осознать. Вся ярость и злость, что сейчас кипели в нём, выплеснулись наружу в сокрушительные точные удары. Оставался последний гладиатор. Максимус без особого труда справился с ним. Выхватив меч из рук одного из поверженных противников, генерал ловко исполосовал оставшегося в живых. Затем воткнул лезвие тому в грудь. Цирк замер в напряжённом ожидании. Что будет дальше? Выждав момент, Максимус выдернул меч и снёс неприятелю голову. Брызнул фонтан крови. Толпа зарукоплескала, и с каждой секундой гул одобрения нарастал, пока не превратился в шквал. Генерал обвёл зрителей тяжёлым мрачным взглядом. Болваны! И чему они радуются?! Плакать надо, а им весело! Разве о такой Империи мечтал Марк Аврелий?! Вы же цивилизованные люди, а ведёте себя хуже варваров, которых так презираете! Разозлившись, Максимус швырнул свой меч на балкон второго этажа, туда, где сидела местная знать. Толпа замерла. - Ну что, теперь вы довольны?! Или ещё не насладились?! Вы ведь за этим здесь?! – крикнул генерал, и его громовой голос эхом отозвался под сводами цирка. - Испанец! Испанец! – раздались восторженные вопли среди зрителей, подхваченные остальными. - Стадо идиотов! – чуть слышно произнесли губы Максимуса. Сердито плюнув, он повернулся и направился прочь с арены. Скоро за ним в камеру явился охранник и велел идти к Проксимо. Недоумевая, зачем он тому понадобился, генерал направился следом за посланцем. После петляния по многочисленным коридорам и ступеням, они, наконец, пришли в покои хозяина, или как его тогда называли, ланисты Проксимо. С первого взгляда становилось понятно, что здесь обитает человек с достатком. Повсюду старинная мебель, на стенах - греческие фрески, в нишах – мраморные статуи, на полу – мягкие ковры. Проксимо стоял у распахнутого настежь окна. Он был одет в длинную, до пят, римскую тогу, сотканную из тончайшей белой шерсти. Услышав шаги за спиной, обернулся и, отослав охранника, остался наедине с Максимусом. Долго изучая лицо генерала, ланиста задавался вопросами: что он за человек? Что им движет? Какие истинные мысли и чувства скрываются за этим спокойным, холодно-отрешённым взглядом? - Кого ты хочешь? – спросил Проксимо, подходя к широкому столу чёрного дерева и наливая в бокал вина, - М-м? Максимус понял вопрос, но промолчал. - Мальчика? Девчонку? - Ты посылал за мной? – был ответ. - Да, посылал. Ты очень хорош, Испанец! Но это прекрасно лишь для провинции. Риму подобного недостаточно. - Мне приказано убивать, я убиваю. Что ещё нужно? - Согласен. Повторюсь, для провинции это замечательно. Но Риму требуется нечто совершенно иное. Молодой император устраивает Игры. Мы будем в них участвовать. Он решил посвятить Их памяти своего отца. Любопытно, ведь именно мудрый, всезнающий Марк Аврелий нас и закрыл! При упоминании о молодом императоре доселе спокойные глаза Максимуса угрожающе вспыхнули, но его собеседник этого не заметил, так как повернулся к своей домашней кошке, лениво растянувшейся у окна, чтобы её приласкать. - И вот теперь, - продолжал Проксимо, всё так же не оборачиваясь, - После пяти лет прозябания в блошиных деревнях мы, наконец-то, возвращаемся на своё законное место: в Колизей! Видел бы ты Колизей, Испанец! Представь себе пятьдесят тысяч римлян, которые следят за каждым твоим движением, каждым ударом твоего меча. А потом – взрыв рукоплесканий, подобный тайфуну. Ты – победитель, ты – Зевс – Громовержец! - Ты был гладиатором? – в вопросе генерала ясно слышится изумление. - Да, был. Давным-давно. - И тебе удалось завоевать себе свободу? - Да, - Проксимо подошёл к стене, снял с неё и протянул Максимусу деревянный меч с выгравированной на нём золотой надписью, - Это рудиус. Марк Аврелий коснулся им моего плеча, и я стал свободным. - Ты знал Марка Аврелия? – спросил генерал, ещё более удивлённый, и, вдруг, совершенно неожиданно рассмеялся. - Я не говорил, что знал его, Испанец! – немного обиженно ответил Проксимо, всем корпусом поворачиваясь к собеседнику, раздосадованный таким, как ему показалось, небрежением со стороны простого гладиатора к тому, что для него самого имело большую ценность, - Я сказал, что он просто дотронулся до моего плеча! Максимус перестал смеяться и, став совершенно серьёзным, в упор посмотрел на ланисту и произнёс: - Я тоже хочу предстать перед императором, как ты. - Тогда учись у меня, Испанец. Я был лучшим не потому, что быстро убивал, а потому, что меня любили зрители. Запомни, Рим – это толпа. Покорив её, ты будешь им править. - Я завоюю толпу! – с твёрдой убеждённостью ответил генерал, - Я дам ей то, чего она никогда ещё не видела! - Прекрасно, Испанец! Этот город шлюх будет выкармливать нас до тех пор, пока мы не станем жирными и счастливыми! Когда ты погубишь много людей, только тогда ты, возможно, обретёшь свою свободу! – Проксимо приблизился к стене, увешанной боевыми доспехами и оружием всех видов и мастей, снял большой тяжёлый панцирь с изображёнными на нём двумя белыми лошадьми, и кинул его собеседнику, - На, возьми! Максимус поблагодарил его, молча кивнув головой, повернулся и вышел. На улице ему встретился Джуба. Нумидиец стоял, устремив взгляд вдаль. В его глазах сверкали слёзы. - Что с тобой, Джуба? – спросил его генерал, подходя и становясь рядом. - Я вспомнил дом, - нумидиец указал рукой в сторону заснеженных горных вершин, видневшихся вдали, - Где-то там моя страна. Моя жена готовит еду, а дочери носят воду из реки. Увижу ли я их когда-нибудь? Не знаю, скорее всего, нет, - он устало опустился на каменную тумбу, заменявшую скамью. Максимус опустился возле него. - А ты веришь, что встретишься с ними в другом мире? – спросил он, немного помолчав. - Возможно. Но ведь я скоро умру, а они будут жить ещё очень и очень долго. Мне придётся подождать. - Но ты ведь будешь ждать? - Конечно! - Знаешь…, - лицо генерала стало замкнутым, а взгляд синих глаз затуманила боль, - А моя жена… и мой сын… уже ждут меня… Так вот, почему Испанец так редко улыбается и большую часть времени бывает мрачен и неразговорчив? Теперь Джуба понял причину. Ему очень хотелось расспросить, от чего они умерли, но он сдержался. Мало ли, от чего? Причины бывают разными. Зачем бередить человеку рану своим неуместным любопытством? - Может быть, ты ещё встретишься с ними, - сказал нумидиец, печально улыбнувшись, - Но не теперь. - Да, - Максимус глядел в горные дали, - Не теперь… Тело Марка Аврелия было перевезено в Рим и похоронено в фамильной усыпальнице Цезарей. Теперь императором стал Коммод. Мечта всей его жизни сбылась, правда, несколько не так, как он изначально рассчитывал. Римляне встретили нового правителя двояко: кто с возгласами восторга, а кто и с негодованием. Последних, к немалой досаде Комода, оказалось больше. Они потрясали кулаками и бранились ему вслед, когда молодой император в белом одеянии с золотым венцом в виде двух переплетённых лавровых ветвей на голове, в сопровождении великолепной свиты, проезжал в своей колеснице по улицам города. Луцилле, находившейся рядом, было не по себе, она опасалась, что разгневанные люди кинуться на них и разорвут в клочья. На ступенях императорского дворца торжественную процессию встречали несколько сенаторов, включая недавно возвратившихся из поездки по Империи Фалько и Гая, который обнимал за плечи сына Луциллы Луция, а также сенатора Гракха, самого влиятельного и популярного среди народа политика. - Он въехал в Рим, как завоеватель. Но что он завоевал? – презрительно промолвил Гракх, наблюдая процессию, подъезжавшую ко дворцу. - Он ещё слишком молод. Коммод сделает немало хорошего, я в этом уверен, – заговорил, возражая ему, Фалько. - Для Рима или для тебя? Колесница Коммода остановилась возле ступеней. - Иди к своей матери, Луций, она будет рада тебя видеть, - подтолкнул мальчика вперёд Гракх. Тот побежал к Луцилле, которая поймала его и крепко обняла. Сенаторы поклонами приветствовали Коммода. - Верные подданные рады вашему возвращению в Рим, император! - раболепно произнёс Фалько. - Надеюсь, верные подданные обошлись тебе не слишком дорого, Фалько? – спросил Коммод и, холодно улыбнувшись, приветствовал остальных, называя каждого сенатора по имени. Луцилла, отпустив сына к няне, стоявшей неподалёку почтительно склонив голову, подошла к сенаторам, поздоровалась со всеми, и они прошли в зал заседаний. Едва Цезарь уселся в своё кресло во главе большого круглого стола, как заговорил Гракх: - Вы очень вовремя вернулись, Ваше Величество. Накопилась масса дел, требующих неотложного рассмотрения, - Коммод слегка покручивал рукоять своего меча, позванивая им об пол. Гракх, не обращая внимания на его поведение, продолжал, - Например, как быть с системой канализации в греческом квартале? Там уже началась чума. Сенат подготовил… Коммод нетерпеливо поднялся с места и, оглядев присутствующих, сказал: - Вы не видите, в чём суть проблемы. - Может, вы нас просветите? – иронично осведомился Гракх. Цезарь пропустил его замечание мимо ушей. - Мой отец большую часть своего времени тратил на чтение бумаг из Сената. Он изучал философию, учёные трактаты, а народ в это время был забыт. Я сумею позаботиться о своих подданных. - Предложив им умереть от чумы? Коммод повернулся к сенаторам всем телом, в его глазах блеснула насмешка: - А горожане так же хорошо питаются, как ты, Гракх? Или имеет таких же прекрасных любовниц, как ты, Гай? Я знаю свой народ. Он – мой ребёнок, и я обниму его своей любовью… - А вы когда-нибудь обнимали умирающего от чумы, повелитель? - Нет, Гракх, - внешне спокойный, Коммод начинал приходить в ярость, Луцилла, сидевшая рядом и наблюдавшая за братом, очень хорошо это почувствовала, - Но если ты перебьёшь меня ещё раз, обещаю, умирающего от чумы обнимешь ты! Дело принимало опасный оборот. Прекрасно зная характер Коммода, его хитрый, мстительный и злобный нрав, Луцилла поспешила вмешаться, пока всё не зашло слишком далеко. Торопливо поднявшись, она встала между двумя оппонентами: - Сенатор Гракх, мой брат слишком устал, ему необходимо отдохнуть. Дайте этот список мне, Цезарь сделает для Рима всё, что потребуется. Сенатор галантно поклонился: - Как всегда ваш такт, госпожа, требует полного повиновения, - молвил он, отдавая ей бумагу. Коммод рвал и метал. - Да кто они такие, чтобы читать мне лекции?! Кучка дряхлых стариков вздумала учить меня жизни! Нет, Сенат надо распустить! Вот если бы мы с тобой… - Даже и не думай! – прервала его сестра, - Сенат был всегда! - Рим – это стадо овец и ему всё равно, есть Сенат или нет! - Их волнует величие Рима! - Величие Рима?! А что это такое?! Величие – это идея, образ. Почему, ты думаешь, народ любил нашего отца? Он сумел возвысить Империю и принести Ей мировую славу! Но его борьба с варварами, как он сам признавался мне не раз, ни к чему не привела. Люди любили отца за то, что он подарил им величайшую иллюзию на свете, - иллюзию могущества и непобедимости Рима! Значит, я подарю им другую, и они полюбят меня! - Устраивая Игры? - Да. Я устрою для народа его желанное развлечение, которого, кстати, лишил его наш отец. И Рим будет любить меня! Луцилла загадочно улыбнулась, но ничего не сказала. - Как тебе это нравится, Гракх?! – спросил сенатор Гай, встретив того однажды в римской кофейне, и протянул листок – афишу, сообщавшую о гладиаторских боях, - Игры! Сто пятьдесят дней Игр! - Я знал, что Коммод умнее, чем кажется на первый взгляд. - Да, умён! Иначе над ним смеялся бы весь город. Если бы не его преторианцы… - Страх и изумление – великая комбинация! Риму нужен хлеб и зрелища. Коммод отлично понимает, что сердце его жителей не в мраморе Сената, а на арене Колизея. Он принесёт людям смерть, но за это они его и полюбят.