Не говори с ней, а то понравится

      Меня разбудил сладкий шепот на ухо. Чувственные губы моей любимой, едва раскрываясь, шептали самые главные для нас обоих слова. Я попытался раскрыть глаза, но вынужден был признать свое бессилие и сдаться. Посмотри, даже мое крепкое и здоровое тело совсем не желало, чтобы именно сегодня я вылазил из постели, Поль! Все мое нутро, как сейчас помню, откровенно протестовало против поездки на студию. Ты извини, моя лучшая, что я его не послушался! Минут через пять терпеть такую сильную близость с тобой стало невыносимо. Преодолев нежелание (предчувствие, черт возьми), я приоткрыл веки и уставился в потолок. В эту же секунду меня оглушил смешной девичий визг, а тело вдруг оказалось придавленным малышкой в восхитительном нижнем белье. – Наконец-то!!! Неужели меня услышали небеса, и ты соизволил проснуться! – радостно проорала Поленька, хватая меня за щеку и звонко целуя в губы. Я нежно ответил на поцелуй и положил руку на Полину попу, чуть стащив трусики. – Ну нет, Димочка, все с тобой ясно, но не сейчас! – засмеялась родная блондинка и ловко скинула мою руку с себя, не забывая при этом, сквозь искренний и влюбленный смех, дарить мне самые ценные свои поцелуи. – Поля! Ты кайфоломщик! – скорчил я расстроенную мину и потянулся за телефоном, сталкивая Пелагею с себя. Она слезла с меня и уселась рядом по-турецки, предоставив мне издевательскую возможность любоваться прелестью, которая была, к величайшему моему сожалению, прикрыта тканью трусиков. Я сглотнул и быстро сел на кровати, поставив ноги на пол. Экран телефона осветился и я шокировано уставился на него. – Ты сдурела? – проныл я, поворачиваясь к любимому телу. – Пять утра! Поль, ПЯТЬ УТРА! Пелагея все так же сидела и стреляла глазками. Будто и не ложилась вовсе, такая вот бодрая! –Ну, понимаешь, мне не спалось, и я лежу-лежу и раз! – Полька по-детски взмахнула руками и широко растянула краснючие от волнения губы в улыбке. – В голове строки будто сами собой сложились! Я подскочила и записала, вот… Эй, ты меня слушаешь, Дим? – Слушаю, очень даже слушаю, кот, – мигом очнулся я. Как же можно тебе не внимать, родная! – И что я тебе сейчас рассказала? – пытливо осведомилась Пелагея, обиженно скрестив руки на груди. – Ты написала стихотворение и… Господи, ты что, разбудила меня на два часа раньше, чтобы его зачитать?! Сумасшедшая… – Тебе что, наплевать?! – взвилась Поля. Я спохватился и умоляюще сложил ладони. – Прости, моя хорошая! Да, конечно, я готов выслушать твое, я верю, восхитительное творение! – виновато пробухтел я и подарил любимой искреннюю улыбку. – То-то же! – победно заявила Пелагея и, взлетев с постели, тотчас оказалась на подоконнике. Из окна показывались первые лучи солнца, переживающего рассвет, и в полный рост стоящая в двухметровом проеме Поля была похожа на ангела, спустившегося ко мне с того самого седьмого неба счастья. Моя маленькая девочка! Моя-моя-моя! Я умиленно смотрел на тебя и, казалось, готов был расплакаться. Я мужчина, мне 32 года, а я гляжу на эту светленькую девчушку огромными глазами, будто овечка, и не верю, что все это со мной, это моя любовь и моя жизнь. Тряхнув прямыми волосами и направив свой взор четко в мои неадекватные очи, Пелагея раскрыла ротик и хрипловатым голоском начала четко и с каким-то особенным, присущим лишь ей выражением, проговаривать час назад родившиеся строки: Надо было поостеречься. Надо было предвидеть сбой. Просто Отче хотел развлечься И проверить меня тобой. Я ждала от Него подвоха – Он решил не терять ни дня. Что же, бинго. Мне правда плохо. Он опять обыграл меня. От тебя так тепло и тесно… Так усмешка твоя горька… Бог играет всегда нечестно. Бог играет наверняка. Он блефует. Он не смеется. Он продумывает ходы. Вот поэтому медью солнце Заливает твои следы, Вот поэтому взгляд твой жаден И дыхание – как прибой. Ты же знаешь, Он беспощаден. Он расплавит меня тобой. Он разъест меня черной сажей Злых волос твоих, злых ресниц. Он, наверно, заставит даже Умолять Его, падать ниц – И распнет ведь. Не на Голгофе. Ты – быстрее меня убьешь. Я зайду к тебе выпить кофе. И умру У твоих Подошв. * Моя родная очень странно произнесла последние строки, а меня вдруг дрожь пробрала. Господи, ну к чему, к чему же это! Я неподвижно сидел и почти не подавал признаков хоть какой-нибудь маломальской жизни. Поля тихо слезла с подоконника и, загрустив, подошла ко мне. Я почувствовал, как ее холодная рука нежно гладит меня по взрывающейся голове. – Почему ты молчишь? Не понравилось? – эхом раздалось в тишине. Пришлось очнуться. – Понравилось, Поль, очень, – ответил я, целуя Полю в запястье и наблюдая, как на ее лице вновь проступает намек на улыбку. – Ты талант! Серьезно, я, конечно, знал, что ты, кажется, уже все что угодно можешь, но не настолько. – Правда? – довольно ухмыльнулась Пелагея. – Ну спасибо! – Только вот, Поль! Такое у стихотворения твоего настроение… жуткое. Неужели тебя что-то мучает? – озабоченно спросил я, заглядывая милой в затуманившиеся глаза. Пелагея нахмурилась и присела ко мне на колени, обняв меня за шею. – Пока нет. Но кто знает, что будет даже сегодня вечером, – пробормотала родная. Черт, вспоминая эти ее слова, я начинаю умирать. Моя девочка, ты такая маленькая, а на деле это мне до тебя расти и расти. Провидица. Ты знаешь, Поль, мне кажется, когда Бог где-то там, в вышине, соединял нас в пару, он задумчиво так, но уверенно пробормотал нечто типа « а этим счастья не давать!». – Ты права в принципе! – тихо ответил я и поцеловал Польку в щеку. – Но несмотря ни на что, все у нас тобой хорошо будет! Нужно просто всегда-всегда вот так вот вместе, обнявшись, встречать рассвет, а остальное уже само собой. Я очень сильно люблю тебя, кот. Поля крепко прижалась ко мне, а я сердцем почувствовал – счастлива. – И я тебя люблю, как-то невероятно люблю, – прошептала она мне в ухо. – Я знаю, родная! – улыбнулся я и мельком глянул на висевшие на стене часы. – Вау! Ничего себе мы с тобой! Проснулись в пять, а сейчас вон, полседьмого! Пелагея отстранилась и вскочила на ножки. – Ты чего? – удивился я и тоже нехотя слез с кровати. – Давай собираться! Пораньше приедем сегодня, – заверещала моя малышка и поскакала в ванную. – Нам ведь всем сообщить нужно, что мы решили пожениться! Дверь хлопнула, послышался шум воды. Оставшись один на несколько минут, я как-то невероятно широко улыбнулся. Чуть губы не порвал, ну! И точно ведь, нужно рассказать коллегам о нашем спонтанном будущем торжестве. Меня аж затошнило, ненавижу все уже заранее. Мерзкие сплетники, лишь бы кости перемывать потом. Не прошло и ста лет, как моя мокрая блондинка вылетела, наконец, из ванны и я смог умыться. Охладившись, я вдруг понял, что наплевать мне на все эти сплетни и проблемы. Мы наскоро позавтракали какой-то ерундой с чаем (стоит ли говорить, что Поля так и не научилась готовить хотя бы яичницу) и выехали из дома. Примостившись рядом со мной, Поля умело красила губы, а я еле успевал глядеть на дорогу – все мое внимание поглощала любимая. Ровно в 9 утра мы были на месте. Пелагея вылезла из машины, раздраженно захлопнув дверь, и убито уставилась на меня. – Я боюсь, Дим! – промолвила моя девочка. – Они не одобрят. Я картинно закатил глаза, схватил родную за руку и потащил в здание. – Мне насрать, Поль, – резко заявил весь такой правильный я и буквально втолкнул Пелагею в общую комнату наставников, в которой, как на зло, собрались уже абсолютно все и ждали, как обычно, только нас. – Ух ты! Вы почти не опоздали! Браво, Дмитрий, ты исправляешь свою девушку, – съязвил Агутин, окинув нас недобрым взглядом. Черт, как же бесит это недоброжелательство! – Угу, – нарочно радостно ответил я, пожимая руки Градскому, Аксюте и своему Димону. – Мы с Полей тут подумали и решили, что надо бы вам кое-что сообщить. Я так четко выделил это «мы с Полей», что Нагиев побелел. Догадался, видать, сразу же! – Ну-ка, что вы там задумали? – взволнованно осведомился Александр Борисович. Остальные заинтересованно закивали головами, мол, признавайтесь! Я притянул дрожащую Поленьку к себе и обнял, нежно-нежно. На моей хорошей просто не было лица. Я знаю, что она счастлива даже больше меня, но также лучше меня она в курсе того, какими неприятными могут быть пересуды за спиной, которые непременно будут. – Мы женимся, – самоуверенно улыбаясь, оглушил я новостью четырех мужчин. Полька несмело кивнула и вдруг широко улыбнулась, обнажив свои чудесные зубы. Ее маленькое тельце перестало дрожать и как-то резко наполнилось невероятной энергией. В небольшой комнате повисла зловещая тишина. Ну вот, сейчас начнется зубоскальство и осуждение. – Что ж, поздравляю! – вдруг искренне воскликнул Александр Борисович и протянул мне руку. Я молча пожал его пухлую ладонь и облегченно выдохнул. – Спасибо, – тихо ответила Поля. Внезапно заговорили все находящиеся в комнате мужчины. Родной Нагиев (по глазам видел: не одобряет) в своем стиле отпустил типичную шуточку из ряда «тили-тили тесто, жених и невеста», чмокнул мою девочку в ручку и, похлопав меня по плечу, спешно удалился из помещения. Аксюта, которому, собственно, наплевать на все, кроме его шоу, вежливо поздравил нас с Полей и отправился вслед за Нагиевым. Я даже и не успел заметить, как Пелагея оказалась в метре от меня. Александр Борисович, излучая невероятный свет, шедший, кажется, из души напрямик, втолковывал Поле какую-то веселую ерунду, а она мило улыбалась и слегка хихикала. Как радостно глядеть на вот такую мою не скандалящую Пелагею, в которой души не чает главный папка проекта, а она все еще смущается и краснеет. Не привыкла она к хорошему отношению! Я отвернулся от Градского и своей невесты и уперся глазами в Агутина. Какого черта он единственный настолько отвратительно реагирует на меня и Польку?! – Что смотришь? – прервал он мои душевные терзания. – Поздравляю! Хорошую девку отхватил. – Спасибо, – недоверчиво изрек я. Агутин, кажется, хотел продолжить нашу странную беседу, но я окинул его холодным взглядом, давая понять, что разговор окончен, и отправился вырывать любимую из лап Александра Борисовича, который готов был болтать с ней вечно. Я подошел к Поле и положил ей руку на плечо. – Так-так! Жених недоволен, что я надолго занял красавицу, – мило усмехнулся Градский и оставил нас одних в комнате, догоняя в коридоре жутко мрачного Агутина. – Божечки! – воскликнула Пелагея и крепко обняла меня. – Вот видишь, а ты боялась! Все так хорошо! Только вот… – Что? – отстранилась Поля, вопросительно глядя на меня. – Почему Агутин такой озлобленный? И с чего это он так тебя не переваривает? Я же заметил, – спросил я, аккуратно касаясь Полиного носика своим. Поля поморщилась и вырвалась из моих объятий. – Ты понимаешь, Дим. Ничего особенного. Я просто как-то ему не дала, вот он и бесится. Сказать, что я одурел, значит не сказать ничего. – В смыыысле? – проныл я. Черт, как же все достало! – Он к тебе приставал? – Ты разве забыл, чем я славилась еще месяц назад? – расстроенно проговорила Пелагея. – Привыкай, таких как он очень много. Жаль, тех, с кем я спала – еще больше. Но это в прошлом, в прошлом, милый! – Да знаю я, не переживай ты так! – грубовато ответил я и, схватив со стола Полину сумку, вышел из комнаты. По коридору слонялись какие-то невероятные вереницы людей: осветители, гримеры, звукорежиссеры, участники, их нескончаемые родственники… На секунду я оказался один в толпе. Десятки глаз устремили свой взор на меня. Во взгляде каждого, хоть мало-мальски знакомого мне человека, я читал удивление, неодобрение, ехидство, зависть. Казалось, главным желанием любого было прекратить работу и вдоволь обсудить новость последних минут, о которой так быстро узнали абсолютно все. Я заметил как смотрит на меня Беляев. Этот очкарик из Полиной команды, который раньше всех просек, что у меня с ней любовь. Я уже хотел было одарить его мерзким высокомерным взглядом, но вдруг понял, что в его взгляде нет ни злости, ни зависти. Только боль, какая-то невероятно огромная боль. Я смутился и неожиданно для себя виновато ему улыбнулся, будто спрашивая «Влюбился в нее?». Антон ответил мне такой же глупой улыбкой. Поборов проснувшуюся ревность, я сочувственно покачал головой и прошептал специально так, чтобы он понял, такое простое утверждение – «влюбился!». Мне вдруг стал безумно приятен этот симпатичный парень, с которым у меня изначально не заладились отношения. Не обращая внимания на зевак и противный шепоток за спиной, я добрался до своей гримерки. Жесть! Единственное место, где можно чувствовать себя вне закулисных сплетен. Последующий час пролетел незаметно. Девочки-гримерши колдовали над моим образом, а я пытался настроиться на серьезную работу, ибо в моей голове, не замолкая, звучали последние строки Полиного стихотворения. Эхо любимого голоса будоражило сердце, а это «и умру у твоих подошв» буквально убивало меня, легонько намекая, намекая, намекая. А я не внял. Пару раз забегала энерджайзер – Полька и крутилась передо мной, демонстрируя шикарное платье. Все шло своим чередом. Съемки прошли относительно спокойно, я выкинул из своей команды нескольких, бесспорно, талантливых девушек и парней. Поля ревела. Градский толкал речи, Агутин сидел, облокотившись на кресло. Все переживали за ушедших подопечных, а мне, как и обычно, было страшно наплевать. Единственное, что меня занимало – это успокаивание любимой девочки. Дико обрадовавшись долгожданному «стоп, снято!», я буквально взлетел с кресла и сбежал из зала. Поля застрянет там еще минут на сорок. Эта любительница раздачи автографов ни на что не променяет общение с фанатами, которые, несмотря ни на что, любят ее всей душой.       Я ворвался в гримерку, мигом переоделся, натянув на себя обожаемую черную футболку, и вдруг шокировано уставился на диван. Внезапно заболела голова, а глаза собирались выскочить из орбит. Сердце предательски замерло. Остановилось или?! Как полный идиот я стоял посреди личной гримерки и ошалело пялился на сидящую на диване блондинку, которую я, непонятно почему, не заметил сразу. Девушка мило улыбалась и тянула ко мне руки, дабы обняться. Мое внутренние органы творили со мной нечто непонятное. Становилось то жарко, то холодно, подкашивались ноги, темнело в глазах. Ну, зачем она пришла? – Билан! Ты так и будешь молчать? Неужели не рад? – вывела меня из шокового состояния Полина. Полина. Полина. Полина. Дорогая Гагарина Полина. Как бы смешно это ни звучало, моя бывшая девушка. Надо же, как они похожи, Полина и Пелагея. Я определенно умею выбирать девушек. Слава богу, моя Поля, наверное, не знакома с ней и не знает, что Гагарина была первой настоящей любовью в моей жизни, иначе она бы ужаснулась, подметив то, насколько она – копия Гагариной. – Да нет, рад, – прогундел я, опираясь на шкаф. – А ты что здесь? И с чего это вдруг я так отреагировал на появление Полины? Все давно забыто, не о чем и вспоминать. А душа, видать, еще помнит. – А я к подруге зашла, а тут и ты, оказывается, – мило ответила Полина и, поднявшись с дивана, поцеловала меня в щеку. К подруге! Сука, почему в этот момент я не насторожился, почему не поразмышлял, к какой такой подруге. – Понятно, – безразлично произнес я, чуть приобнимая бывшую девочку за талию. – Ну, пойдем, поищем твою подругу, чего здесь сидеть. Мы покинули мою гримерку и вышли в странно пустой коридор. Полина остановилась спиной к двери, а я встал напротив. – Чего ты? – удивленно спросил я и взял ее за руку. – Пойдем! Я оглядел лицо Гагариной и вдруг обнаружил маленькую слезку на ее щеке. По еще не забытой привычке я смахнул ее указательным пальцем, удовлетворенно констатировав при этом, что не почувствовал ничего особенного. Когда Полина ушла от меня, четыре месяца назад, я беспробудно пил неделю, заливая боль алкоголем, я свято верил, что никогда-никогда ее не забуду и никого больше не полюблю. Потом как-то жил (вернее сказать, существовал), а в один денечек встретил свою малышку, тогда еще вредную и невоспитанную, нахальную и испорченную девицу Пелагею, и понял, что все, кто был до нее, включая даже (!) Гагарину, – абсолютная и непомерная ерунда. – Подожди… – прошептала Полина и сжала мою руку. – Послушай, прости! – Тебя? – хмыкнул я. – Давно простил, милая. Я четко видел, что с Полиной происходит какой-то бред. В ее глазах бурлила любовь. Это ко мне, что-ли? Блондинка пробормотала еле различимую несуразицу, из которой я уловил лишь «я думала, что разлюбила, а оказалось…» и вдруг ударилась в мои губы своими. По ошибке ответив на поцелуй, я оттолкнул Гагарину к стене. Она всхлипнула и расплакалась, закрыв при этом глаза, а я резко повернул голову влево и чуть не умер. Вдали коридора одиноко стояло родное тело. Полины руки, чуть согнувшись в локтях, ненормально повисли. На лице читалось невероятное удивление и гнев. Я было испугался, но во время понял, что Поля не ревнует. Она видела как все было, поэтому нечего мне волноваться. Внезапно у меня под ребрами что-то лопнуло. Господи, господи, ну почему сейчас? Почти исчезнувшая, как я думал, обида вдруг вырвалась наружу и захватила мое сознание. Я схватил все еще стоящую с закрытыми глазами Полину за руки и притянул к себе. Вот черт! Я сильно переоценил свою итак маленькую способность прощать. Я вновь повернулся в сторону Поли, которая ускорила шаг, пытаясь как можно быстрее ко мне подбежать. Наверное, именно в эту секунду моя огромная любовь достигла того самого страшного апогея и смешалась с незабытой болью и обидой. Перед глазам вновь завертелись «кадры» той жуткой ночи в клубе. Будто опьяненный, я снова возненавидел тебя, как тогда. Кровь жутко запульсировала в венах. Такое ощущение, что меня опоили эти гадким ядом с названием «месть». Я глядел на бегущую маленькую тебя и страстно желал тебе той самой боли, которую неделю назад пришлось отведать мне. Я обратил свой взор на дрожащую в моих сильных руках Полину и как можно нежнее поцеловал ее в раскрытые губы, не забывая при этом, сквозь жажду мести, невероятно любить тебя, Поль. Оторвавшись от ничего уже не соображающей Полины, я взглянул в отчего-то пустующий коридор. В метре от меня, крепко держась на ногах, стояла Пелагея. Сумасшествие отхлынуло от меня и испарилось в воздухе. Я с ужасом смотрел родной Поле в глаза и, черт возьми, ничего там не видел. Твои непонятные глаза покрыла будто пелена, что ли. В них не отражалось ни-че-го. Ни боли, ни обиды, ни любви, что уж там. Лишь какая-то отрешенность. Губами произнеся совсем неподходящее, но именно из-за этого очень жестокое «спасибо», ты спокойно прошла мимо меня и пропала в почему-то потемневшем коридоре. А я остался у тебя за спиной, а если образно, в прошлом. Такой «прокаженный», «павший» и «потерявшийся» я. Я потерялся, Полли. Ты меня лучше других знаешь, Нашу связь едва ли можно назвать любовью, Но сыграть её чтобы не хватит клавиш. Я потерялся, Полли Мы с тобою друг друга по буквам, Ты чернилами, а я кровью. Мы живые - вокруг нас куклы. Я потерялся, Полли. Не играй со мной больше вовсе. Едкий скептик пусть будет доволен, Я теперь прокаженный – бойся. Я потерялся, Полли, По пути к тебе заплутал, Я спешил, но издохли кони, Под давлением мрака душою пал. Я потерялся, Полли, А гиены смеются, останки жрут И скажи мне, мы, мы-то на кой им? Зависть людская наводит жуть. Я потерялся, Полли. Нашим судьбам коснуться не суждено, На запястье стёртый порядковый номер, Назад пути нет, впереди темно. Я потерялся, Полли... Отыщи меня, вдохни жизнь, Нашу связь едва ли можно назвать любовью, Но мне хватит простого: "Держись". *