Мемуары старика

У него уже не трясутся руки. Да и мало он походит на самого себя: с белым воротничком и не пачканными еще манжетами. И в черном весь, как вырядившийся напоследок (на "пощеголять" и "покрасоваться") старик, успевший замшевой походкой к началу бала. Неуместно и откровенно смешно. Посреди кокеток-покрывал и жеманного атласа он выглядел не на семь десятков лет - на все восемь. И выволочь хочется из жесткого убежища да снова продемонстрировать очередную стипендию за отличные успехи и великие заслуги, чтобы посмеяться и порадоваться вместе, но не получится. Тяжелый уже, куда там без коляски. А ныне и подавно. Встать самому было для него непосильной задачей уж двадцатый год. Морщины на лбу разгладились, но и после остались рытвины. Дряхлый, любимый дед, с потускневшей синевой вечно смеявшихся глаз. И губы, оказываются, были - а не как всегда: втянутыми беззубым, не переносившим протезов ртом. Я пропустил через пальцы его блеклые, почти прозрачные волосинки и поцеловал старика в лоб. - Понесли! Процессия продолжала свое шествие. Гроб уносили.