Устный фольклор

За последние три дня в жизни Гинтоки появилась некоторая цикличность. Позавчера к нему пришел Сейта с просьбой помочь в поисках подработки – пополнить запасы карманных денег. Помочь-то Гинтоки помог, но Сейте что-то не понравилось: под вечер тот устроил им с Цукуё незабываемое свидание при закате, не забыв угостить последнюю особыми конфетами. Ночью, в госпитале, Гинтоки размышлял, что именно не понравилось Сейте: то, что он временно продал того в рабство – всего на двадцать минут, потом сам же его и спас – или что заплатил тому за неумышленное сотрудничество всего пятую часть от стоимости самого Сейты. Вчера Сейта снова пришел за работой – сказал, что все обдумал и согласен повторить. Найти очередную шайку работорговцев труда не составило, Кабуки-чо всегда привлекал подобных отморозков. Впрочем, несмотря на благоприятный исход, вечер Гинтоки снова пришлось провести в компании заботливо накормленной конфетами Цукуё. И опять ночь была наполнена раздумьями над тем, чего это Сейта мстил – уж точно не потому, что операция затянулась часа на четыре. Сегодня Гинтоки (а ведь он даже из дома не выходил – Сейта приходил, но остался ни с чем) снова смотрел в эти уже привычные лиловые глаза, словно затянутые мутной дымкой, но уже без страха или удивления. – Что, Сейта-кун, все еще прячешься за маминой юбкой? Если... если что-то не... не нравится, то так и с-скажи! – перед глазами закрутилось три обиженных рожицы с высунутым языком. А потом они исчезли, оставив его и шесть лиловых глаз наедине. – Ублюдок, ты снова издевался над Сейтой, а? – звуки доносились плохо, словно сквозь вату. Гинтоки на это только встал прямо – ну, постарался – и предпринял попытку внятно ответить: – Да он сам приходит... и приходит, и приходит. А потом еще и обижается, мелочь. Н-но я знал, что это повторится – и я полностью готов к нашей встрече, Цукки–и–и. Видишь, я тоже в стельку? Видишь. Конечно, пить дома одному не самое лучшее занятие, но зато теперь я пьян. А когда я пьян, то я полный псих, который способен на любую тупость, абсолютно наглый, бесцеремонный и лишенный даже зачатков совести – запомни это и потом не ходи жаловаться мамочке. Теперь мы на равных, Цукки, – свою несвязную тираду Гинтоки закончил подобием боевой стойки и поманил Цукуё пальцем. – Ха? И чем это отличается от твоего обычного состояния, придурок? – выражение лица истинного якудзы, раскрасневшегося от алкоголя, не добавляло ей очаровательности. – Ты до сих пор не поняла, да? Сейчас я тебе покажу, на что сп... способен, – они сами не заметили, как начали наматывать круги по комнате, они все еще продолжали смотреть друг другу в глаза. На секунду все остановилось – возможно, даже время – а потом Гинтоки в один миг подошел к ней ближе и резко выставил перед собой левую руку. – Что ты видишь? – Не дождавшись ответа, он приложил указательный палец правой руки к её губам. – Молчи, ничего не говори. Ты видишь три пальца. А теперь вот что я тебе скажу... Пауза немного затянулась: Гинтоки очевидно и намеренно тянул интригу. В завершение он скорчил откровенно лисью рожу и медленно протянул: – Можешь сломать любой, – и, снова пресекая все попытки Цукуё что-то сказать, он сильнее надавил ей пальцем на нижнюю губу. – Но только один. Выбирай! Он даже не стал закрывать глаза, а полный абсурдной смелости, приготовился к резкой, но привычной боли. Все приготовления оказались напрасными. Вместо ожидаемой агрессии Цукуе отвернулась, покраснела, зашаркала ножкой и прошептала: – Я... я не могу выбрать. Я хочу сломать их все. – Только один, – повторил Гинтоки. Это оказалось действительно сложным выбором – она подолгу всматривалась в каждый палец. В конце концов, Цукуе с досадой выдохнула: – Хорошо, ты победил. Но не задирай нос, это только первый раунд. После этих слов Гинтоки обняли, и что-то громко хрустнуло. – Ты решила сломать мне ребра? Знаешь, идея с пальцами мне нравилась больше. Ответа не последовало – только ощущение, как чья–то рука обхватила его член сквозь ткань. Тут Гинтоки стало страшно. – Ты решила сломать мне?.. Знаешь, идея с ребрами мне нравилась больше. Но боль пришла не оттуда, откуда ожидалось – сильный укус в шею оказался действительно внезапным. Послышалось победное и немного жутковатое хихиканье. Но нужно было быстро перехватывать контроль над ситуацией, поскольку рука никуда не исчезала. – Ты только не делай резких движений, давай еще немного так постоим. И руку можешь не убирать – мне даже прия… О, Сейта-кун! Как дела, Сейта-кун? Вместе с появлением в поле зрения Сейты – тот, видимо, незаметно наблюдал за действом, а когда оно свернуло в интимную сторону, решил культурно покинуть помещение – исчезли и рука, и страх Гинтоки снова потерять нечто важное. – Сейта, ты выучил уроки? – тут же прорычала Цукуё: наверное, забыла, кто её вообще сюда привел, а потом добавила немного тише, обращаясь конкретно к Гинтоки: – Потом закончим начатое. – Закончим, но лучше, если мы оба будем трезвые. Тогда, думаю, мы закончим его так, как и нужно заканчивать в таких случаях, а не так, как бы оно могло закончиться сегодня, – шепот перешел на крик. – Сейта-кун, так ты сделал уроки? – Я… мне еще нужно там немного выучить. – Сейта выглядел так, словно куда–то спешил. Цукуё улыбнулась улыбкой маньяка, приобняла за одно плечо Гинтоки и хохотнула. – Тогда мы тебе поможем! Да, Гинтоки? – Конечно! Я отлично знаю историю, – Гинтоки приобнял её в ответ. Сейта поежился, словно от холода, и совсем несмело добавил: – Но там осталась только математика… – И математику поможем. Да, Гинтоки? – Конечно! Я отлично знаю математику. Цукуё схватила упирающегося Сейту под мышку, и они втроем ушли в сторону Ёшивары. Сейта тогда действительно многому научился, а для Гинтоки это была первая ночь на этой неделе, которую он провел не в госпитале.