Я не один

Ярко-желтый ослепляющий луч ударил вновь, совсем близко, терзая то, что осталось от корабля, а я мог лишь зажмуриться, чтобы уберечь глаза. Казалось, что жар чувствуется даже сквозь скафандр: настолько мощным было оружие неизвестного врага, поджидавшего «Нормандию» в засаде. Корабль разваливался на кусочки: все, что могло гореть — горело; все, что могло взрываться — взрывалось. Противник шел на последний заход, режа лучшее судно Альянса, словно это был кусок мягкого сливочного масла. Что-то взорвалось, когда я нажимал на кнопку запуска капсулы. Гравитации не было, и меня отшвырнуло на переборку. Таких ударов я не получал даже на тренировочных спаррингах с Рексом, учившим экипаж, и меня в том числе, кое-каким кроганским приемам. Спину будто разломили надвое, и несколько ужасных секунд мне казалось, что теперь я буду парализован. Боясь пошевелить даже пальцем, я видел, как меня относит прочь от корабля, в сторону от агонизирующего, избитого, зарезанного красавца, гордости ВКС Альянса. Ну и что же спина? Осторожно согнув колени, я одновременно вытянул руки. Конечности слушались, и это было чудесно! Я радостно разогнул спину, но понял, что поторопился: поясницу словно прострелил излишне меткий снайпер. Из горла вырвался крик, переходящий в мольбу о помощи. Кого мне здесь стыдиться? В космосе твоего крика никто не услышит, зато боли наплевать на гордость. Но все было не так плохо. Ощупав себя, я понял, что, возможно, повреждены некоторые ребра, и будет здоровенная такая гематома, на полспины. Нужно показаться Чаквас, когда... Когда что? Какая, к дьяволу, Чаквас? Я в открытом космосе, корабль уничтожен, рядом неизвестный враг, я не знаю даже что случилось со спасательными капсулами. Смешно... Не успело меня отнести хотя бы на двадцать метров, как на месте «Нормандии» вздулся огненный шар, вырвавшийся из топливохранилища и ядра массы. Огонь лизнул поверхность скафандра, но вакуум — не для него. Огненный шар быстро сжался, а обломки полетели в разные стороны. Корабль и так уже раскололся на несколько частей, и сказочно повезло, что кусок правого борта просто пронесся мимо, а не пропорол меня насквозь. Все происходящее я наблюдал в какой-то странной прострации. Так бывает, когда ты сидишь у койки смертельно больного или видишь, как убийца уже нажимает на спуск, упирая ствол в лоб жертве. Ты уже ничего не можешь сделать, ты проиграл. Остается лишь наблюдать, даже не надеясь на чудо. Потому что их не бывает. После всего, что случилось... после Вермаера, после Илоса, после Цитадели... я даже не думал, что все закончится вот так просто и жалко. Нас уделали как маленьких детей, поставили на место. В сущности, кто мы такие? Букашка, которая на первый раз ускользнула из-под мухобойки на столе хозяина дома и возомнила себя могучей и непобедимой. Нет, гнать нужно такие мысли. Пока что я жив. Мы ещё поборемся с вами, Жнецы... Вы ответите нам за «Нормандию». За все ответите. Пусть это нерационально, пусть надежды мало, но зато это по-человечески. Идти вперед, не сдаваться, надеяться на победу... и побеждать. Однако стоило мне подумать так, я услышал шипение воздуха. Словно бы кто-то насмехался над моими потугами. Слишком хорошо я знаю этот мерзкий тонкий свист. Это воздух выходит из скафандра. И как это я раньше не заметил, что становится холодно? В этом скафандре я словно шпротина в консервной банке: кажется, что здесь безопасно, но стоит её вскрыть, и ты тут же увидишь зубцы вилки и жадную пасть гигантского существа, готово заглотить тебя и переварить. Космос вполне сравним с таким огромным существом. Ты для него ничто, песчинка. Плюнуть и растереть. Что, собственно, он и делал. Мерзкий свит уносил не только живительный кислород, но и тепло. Остается лишь гадать, как я погибну: замерзну или задохнусь? Ну, уж нет. Лучше найду пробоину и заткну её. Краем глаза я видел тонкую струйку воздуха, рассеивающуюся в пространстве. Поврежден шланг подачи кислорода. Дышать уже стало тяжело, весь газ уходил наружу. Ага, стало быть, все-таки задохнусь. Наступала легкая паника. Я никак не мог дотянуться до трубки: дергался, крутился, тянул руку, но в скафандре это не так уж просто. Воздух уходил от самого основания шланга. Чертов мелкий предатель! От злости и чувства собственной беспомощности становилось просто невыносимо! Нет, не может все закончиться настолько быстро! Никак... Мои движения теперь напоминали трепыхания насекомого, которого жестокие дети топят в пруду. Размахивая руками все резче, я пытался что-то сделать, но так становилось лишь хуже. Скафандр сам чувствовал, что дело плохо, уже давно работал сигнал тревоги, но что с того? Лучше бы он что-нибудь полезное сделал! Воздух вырывался из легких с хрипом. Очень скоро я начну вдыхать один углекислый газ, и организм уже не переварит такого блюда. Перед глазами назойливо мигал красный восклицательный знак, загораживая половину обзора. Из-за чертовой хрени я никак не мог снова разглядеть, откуда выходит воздух. Однажды я видел, как задохнулся человек в скафандре. Это было во время Скиллианского Блица. Бедняга Доакс, он царапал гофрированное покрытие на шее, пытаясь разодрать его, протолкнуть сплошной сухой комок, стоявший в горле. А потом в порыве отчаяния распахнул шлем, вдыхая... ничто. Нечего вдыхать в вакууме. Это он, наоборот, любит тянуть из тебя все, что может взять. Кровь вскипает в сосудах, давление разрывает человека изнутри, в то время как кожа уже начинает леденеть. То, что осталось от лица Доакса представляло собой такое, что любого бы стошнило. Повторять его судьбу мне совершенно не хотелось. Я решительно вдохнул и просто выдернул трубку из шлема, тем самым автоматически блокировав подачу воздуха. Свист наконец-то пропал, и холод перестал щипать шею и губы, однако лучше от этого не стало. Я всего лишь остановил циркуляцию воздуха, изолировав пробоину таким нехитрым способом. Однако если циркуляция не будет восстановлена через две-три минуты, я точно также задохнусь. Вокруг я даже не оглядывался. Окружающее не существовало, пока не в порядке мой личный крошечный кусочек мира, стремившийся стать таким же мертвым, как все вокруг. Лихорадочно размышляя о том, что ещё можно было упустить, я пытался найти способ восстановить систему жизнеобеспечения в обход проклятой трубки. Вообще-то их было две, одна гнала кислород на вдох, другая углекислый газ обратно в рециркулятор. И как это можно использовать? Пустить все через одну? Скафандр на запрос ответил, что подобный протокол возможен, однако согласно его расчетам, мне может грозить недостаток кислорода. Дышать придется чуть ли не через раз, и рано или поздно я потеряю сознание. И то хлеб. Активировав протокол, я, наконец-то смог вздохнуть чуть свободнее. В ближайшие минут десять смерть мне не грозила. Подняв голову, я тут же понял, как ошибаюсь. В космосе всегда есть десяток разных способов попрощаться с жизнью. Прямо надо мной необъятной громадой нависала планета. Кажется, она называлась Алкера — даже не знаю, как это переводиться, и с какого языка. Солнце уже практически скрылось за огромным черным диском, поэтому его свет сейчас был особенно ярким. Слева исчезали вдалеке обломки «Нормандии». Они падали в бесконечную черную пропасть... так же, как и я. Видимо, толчок в эту сторону был достаточно силен, чтобы «сойти с орбиты». В скафандре не было никаких двигателей, я не мог ничего противопоставить этому вязкому, тягучему сиропу, который медленно засасывал меня вниз. Гравитация... Кажется, есть какой-то старый фильм с подобным названием. Интересно, там тоже кто-нибудь попал в такую отвратительную ситуацию? А, чтоб их, какая разница?! Хорошо хоть меня не крутит вокруг своей оси, как часть обломков. Было бы очень обидно захлебнуться в собственной рвоте от такого бешеного вращения. Первым, что пришло на ум, было позвать на помощь. Спасательные капсулы все ещё где-то здесь, и свои скажут, что спасателям где я, если уже отключусь по их прибытии. Не знаю когда это будет, возможно через сутки, а может и через пять минут. Рядом могло проходить судно, откликнувшееся на сигнал бедствия. Но что если сигнал услышат и те — другие? Что хуже: сгореть в атмосфере или попасть в плен к тем, кто расстрелял «Нормандию»? Оглядевшись по сторонам, я не увидел вражеского корабля, однако это ничего не значило. В космосе расстояния слишком велики, и ты не увидишь находящийся в отдалении объект, разве что он будет изображать космическую дискотеку. К черту! В плену у меня будет хоть какой-то шанс, а здесь — прямая дорога к богу. Кстати, он тут, вроде как, рядом, мог бы и помочь. Впрочем, скоро это стало не важно. На зов никто не откликался, ни на общем, ни на аварийном канале. То ли всех черти забрали (а учитывая ситуацию это недалеко от истины), то ли повреждено устройство связи. Проклятие! Что ещё можно сделать? Если рядом был обломок, можно было бы как-то к нему прицепиться, а потом оттолкнуться... Но зачем мечтать о том, чего нет? Меня несло все быстрее. Компьютер скафандра показывал, что это нисходящая парабола, заворачивающая вниз все круче и круче. Теперь мне предстоит сгореть? Я нервно втянул воздух. Храбриться можно сколько угодно, а выхода действительно нет. У меня нет даже оружия, чтобы создать какой-никакой импульс. Да и не хватило бы этого импульса. Минута шла за минутой, а я все пытался успокоиться. Дышать было и так тяжело, а колотящееся в груди сердце лишь усугубляло состояние. Пару раз я чувствовал, что вот-вот вдохну слишком мало кислорода и начну задыхаться, что сделало бы все ещё хуже. Ну почему? Почему все так сложилось? Неужели я не мог как-то исправить ситуацию? Неужели не мог успеть оказаться в одной из тех уютных спасательных капсул? Неужели так нужно было бежать и спасать... Эх, конечно же, стоило. Как бы я стал жить дальше, вспоминая, что бросил члена экипажа? Впрочем, а какого будет ему? Как он посмотрит в глаза моей матери, моему отцу, когда они спросят, почему я погиб? Эх, мама, папа... Простите! Простите... Простите меня! Я обещал вам, что на борту этого корабля я в безопасности, что здесь мне ничего не может грозить, с самой крутой командой, какую только можно найти, с лучшим пилотом Альянса в кабине, с моей проклятой удачей, этой прожженной шлюхой... Хотя нет, стоит отдать ей должное. Удача не раз выручала меня, была рядом. Она скорее как супруга, с которой я прожил душа в душу сорок лет, чтобы потом наблюдать, как та уезжает в обнимку с молодым, красивым любовником. Я уже чувствовал, что вокруг не пустота. Я ощущал, что вхожу в верхние слои атмосферы. «Хьюстон, пять минут, полет нормальный!», — ещё одна фраза из классики. Хотел бы я сейчас сказать так. Сопротивление воздуха начало давить на меня, раскалять поверхность скафандра. Скоро здесь станет очень жарко... Простите, капитан Андерсон! Вы возлагали на этот корабль столько надежд, а я стал одним из тех, кто подвел вас. Помню, как вы ободряюще кивнули мне в день запуска «Нормандии»... В Средневековье «ведьм» сжигали на кострах. Но моя ситуация сейчас больше сравнима с черепахой, которую не смогли достать из панциря, а теперь запекают прямо в нем... Прости, Гаррус! Ты говорил, что надо бы на следующей стоянке всем экипажем завалиться куда-нибудь, выпить хорошенько, закадрить симпатичных девушек («Привет, а знаешь, кто спас Цитадель в прошлом месяце?»), а утром проснуться с головной болью. Желательно, в чужой постели. Теперь меня с вами не будет. Тебе придется найти кого-нибудь ещё для помощи в ремонте МАКО, если он ещё у вас будет... Впору было вытягивать вперед руку и изображать из себя Супермена, самого дурацкого из всей бесчисленной рати героев комиксов. Я летел с немалой скоростью, но ещё не камнем вниз, а стрелой в небе. Вряд ли я доживу до конца. Поверхность скафандра раскалялась все сильнее, орали температурные датчики, выдыхались системы охлаждения. Прости, Тали. Я слушал рассказы о Мигрирующем Флоте с откровенной скукой на лице... Я не мог даже дотянуться до трубочки внутри скафандра, чтобы потянуть воды и чуть смягчить жаркую сухость в горле. Трясло слишком сильно. Я держался как мог, но очень скоро меня закрутит вихревым потоком... Прости, Рекс. Я так и не освоил тот прием, который ты показывал перед своим отбытием на Тучанку... Все вокруг залил огонь. Я падал и горел как олимпийский факел, который недавно несли по улицам Элизиума. Прости, Кайден. Я так и не поднял за тебя тост после Вермаера — валялся в медотсеке, в заложниках у Чаквас... Защита скафандра ещё держалась, но я уже чувствовал, где она начинает истончаться. Жарко было как в сауне, температуру которой кто-то выкрутил на максимум. Под броней градом катился пот, который исправно впитывался подкладкой. Но лучше бы её сейчас не было. Не знаю, больнее ли куску мяса, если его жарят без масла? Прости, Эшли. Я вспоминаю твои губы, большие честные глаза, четкие движения, смех и тепло твоего тела, когда ты кричала моё имя на апогее нашей любви, в ту ночь перед Илосом и во все последующие. Прости за все слезы, которые ты, наверняка, сумеешь сдержать, когда услышишь новость... Скафандр издал предсмертный писк, и исчез сигнал тревоги, исчез голографический экран. Компьютер не выдержал нагрузки. Плечи и грудь уже начало жечь. Я с ужасом осознал, что сгорю не сразу. Шлем защитит чуть лучше, а ноги поджарятся в последнюю очередь. Прости, Дженкинс, ты так и не отыгрался в покер. Простите доктор Чаквас, я игнорировал ваши назначения. Прости, Джокер, иногда я не смеялся над твоими шутками. Прости Прессли, я едва не послал тебя, когда ты ворчал по поводу инопланетян на борту. Простите Адамс, Бакери, Баррет, Чейз, Кросби, Розамунд, Талита, Дубянский, Эмерсон, Фелава, Гладстон, Гренадо, Грисо, Лафламме, Лоу, Негалеско, Пакти, Рахман, Танака, Такс, Ваабери, Симмонс... Простите, если кого-то не вспомнил, мои мозги уже поджариваются. Я был счастлив служить на «Нормандии» эти несколько месяцев вместе с вами, в нашем маленьком экипаже. Вместе мы наподдали гетам, сорвали планы Жнецов... Теперь я мог лишь кричать. Здесь был не космос, но моего крика все равно никто не слышал. Уже сгорели пальцы, кожа на спине сплавлялась с тканью подкладки, мне казалось, что металл брони вот-вот потечет. Даже не знаю, как я сохранял сознание, когда лопнули глаза, порвались барабанные перепонки, из носа потоком хлынула кровь. Наверное, сознание было всем, что у меня осталось, и я никак не мог позволить себе лишиться его. Почему-то мне хотелось долететь до поверхности, почувствовать удар, который разорвет мое тело, закончит все страдания легко, мгновенно. Мне до безумия хотелось, чтобы это закончилось. Мне начинало казаться, что падение длилось всею мою жизнь, от рождения и до смерти. Но я ещё держался. Я сохранял память, когда жар начал спадать, а металл застывал внутри моего тела. Я помнил о чем-то значительном, когда шлем слетел с головы, отдирая вместе с собой кожу. Я цеплялся за последнюю мысль, казавшуюся мне очень важной. Что-то я забыл... Вспомнил я за несколько секунд до конца. Ведь был ещё один! Простите, капитан Шепард. Больше мне уже не служить под вашим командованием, не увидеть конец Жнецов, к которому вы ведете нас. Надеюсь, что вы успели спасти Джокера, и сейчас вашу капсулу подбирает какой-нибудь корабль, а Альянс уже готовит новую «Нормандию», достойный героя галактики! Я бы зажмурился, если бы было чем. Но оставался лишь удар и темнота...

...

Снег падал на исковерканное, изуродованное тело в скафандре. То, что было внутри, ещё час назад экипаж «Нормандии» знал как сержанта Тони Бикса одного из членов боевой группы, обычно стоявшего на посту у рубки связи. Он участвовал в Скиллианском Блице, защищая город от пиратов, он общался с Гаррусом, помогая ему чинить МАКО после экстремального вождения Шепарда. Он был дружен почти со всеми членами экипажа, и мало кто мог сказать что-то плохое про Тони. Когда капитан ясно дал понять, что ему нужна Лиара, Эшли и Бикс начали сближаться, пока... да. Не только у Шепарда была «последняя ночь» перед Илосом. Тони Бикс не эвакуировался, он предпочел откликнуться на зов инженера Адамса, которого заблокировало в отсеке ядра. Однако сержант не успел залезть в резервную спасательную капсулу ангара вслед за Адамсом. Он лежал в трех километрах от того места, куда рухнуло тело Джона Шепарда, сироты с Земли, чей отряд погиб на Торфане. Джон Шепард смотрел на мир жесткими глазами, которые через два года приобретут красный блеск. Он убивал врагов с особой жестокостью, он наслаждался смертью последней королевы рахни, тонущей в кислоте. Он без колебаний перестрелял колонистов на Феросе и перебил выживших с «Вершины-15», когда они встали на его пути. Совет Цитадели погиб по первому его слову. Джон Шепард шел вперед без улыбки, делая свое дело так, что враги не могли не содрогнуться, вспоминая одно лишь имя, а союзники с уверенностью доверяли ему, зная, что капитан никогда не бросит своих в беде. Два этих абсолютно разных человека умирали одинаково. Они задыхались в скафандрах, горели в атмосфере Алкеры и замерзали на её ледяном воздухе, чтобы удар о поверхность завершил их мучительную агонию. Но вся разница в том, что капитана Шепарда искали и нашли, за его тело дрались, его оживили и вновь отправили на битву с древним врагом, чтобы его имя осталось бессмертно на века. А Тони Бикс так и остался лежать на поверхности Алкеры, засыпанный снегом, никем не обнаруженный, всеми забытый. Его имя выбили на мемориальной плите «Нормандии SR-2A», но мало чей взгляд задерживался на этой строчке. Тони бы не обиделся. Ему достаточно того, что ОН помнил их всех в эти ужасные минуты и умирал не один.