dont cry little bird

Солнце садится где-то там вдали, я так люблю я так люблю я так люблю это. Настольная лампа, кажется, давно перестала реагировать на мои просьбы осветить комнату хотя бы на минуту, хотя бы на минуту хотя бы на минуту. Если сейчас, совершенно случайно, кто-то решит зайти ко мне в комнату (ха-ха), то я подарю этому человеку целый мир с разрушенными городами, битыми стеклами, алыми порезами и болью-болью-болью. Я подарю этому человеку себя. Не плачь, маленькая птичка. Ты не одинока. Мать пела так красиво, чисто, вселяя надежду надежду надежду. Я переставала плакать, улыбалась, обнимала ее крепко-крепко-крепко, потому что любила (люблю) ее. Я всегда ей верила. А потом она ушла, разбила мне сердце, и, возможно, даже прихватила кусочек с собой. С каждым днем я чувствовала, как недостающий кусочек моей сущности отдаляется, а тоненькая ниточка, соединяющая меня с матерью - обрывается. Уже спустя год я поняла, что пустота, оставленная ею, стала бездонной и вечной. Няня часто пела мне, иронично полагая, что это правда поможет мне уснуть, но я лишь затыкала уши, закатывала глаза, гнала чертову женщину прочь; она слишком напоминала мне ее. Обычно я не слушала ее гнусного пения, но была строчка, после которой мне становилось особенно грустно. Мама не может тебя проводить, но ты не одинока, ты не одинока. Откуда же глупой няне было знать, насколько чертовски одиноко мне было. Солнце село где-то там вдали, а я так сильно это люблю. Кажется, что солнце так же несчастно, как я. И в такие моменты я чувствую себя менее обреченной (или один-один-одинокой). В дверь кто-то стучит, глаза мгновенно заполняются слезами, и я кричу: — Прошу, уходите. Шаги шаги шаги и тишина. Я еще не готова отдать свой мир.