Мидори.

На таком морозе кости, казалось, становились стеклянными и были готовы вот-вот треснуть, а плоть разъедали сильные порывы ледяного ветра. Я рассеяно смотрел в глаза Мидори, почему-то думая, что они совершенно не похожи на глаза Наоко. Ни формой, ни цветом радужки, ни взглядом... Ни мыслями, которые на самом деле очень легко и просто уловить. Женские глаза - это действительно зеркало. Ключик к ее рассудку. К ее душе или ее желаниям. В мужских глазах не виднеется столько эмоций. Они сдержанные, как и чувства. Они тусклые, блеклые, заметанные пушистыми хлопьями снега в этом мрачном сумраке наступившего зимнего вечера. — Тебе холодно? — у Мидори была удивительная характерная черта: она не отводила взгляда. Не отводила его никогда, как бы больно, гадко или просто неприятно было смотреть в чье-то, а, быть может, и мое лицо. Каждый шаг девушки, каждый жест, каждое слово давалось ей с поразительной легкостью. Она делала то, на что другие могли бы решаться годами и так ни к чему не прийти. Она протянула мне руку в знак примирения, а потом, взяв свою сумку, позвала так, словно ничего и не было. Никакой ссоры, никаких разногласий, недомолвок... Позвала идти за собой. А я пошел. Потому что не пойти было бы труднее, чем сделать это. Отказ скрутил узлом горло, и я подумал, что, отказавшись, сделаю хуже лишь себе. На следующую неделю, когда бурлящая злость и негодование выкипят, Мидори вновь подойдет ко мне, протянув хрупкую ручонку. Это был тот человек, с которым невозможно долго находится в ссоре. И, даже если вы не общаетесь, даже если слова встают комом в груди, не желая выходить наружу, ты все равно не держишь на нее зла, с легкой усмешкой на обветренных губах вспоминая, сколько его было в начале раздора. — Обними меня, — говорит она, — так крепко, как сможешь. Край ее шерстяной вязаной шапочки цвета аквамарина касается моей красной щеки, слегка отогревая, отмораживая нечувствительную кожу. И, лишь на долю секунды задержавшись, вновь отступает вместе с ней. Тепло тела Мидори тут же испаряется в чертовски холодном воздухе и я, вздрогнув, съежился на этом адском морозе, поражаясь, как она, в неплотной куртейке, с неприкрытыми ушами и шарфиком, совершенно не прикрывающим шею, не чувствует этих нечеловеческих морозов. — Неужели тебе действительно не холодно? — Нет, — Мидори улыбается. Хитро, поддаваясь на вечный флирт, который прослеживался в каждом ее слове и жесте, лишь изредка отходя на второй план, уступая законное место истинным эмоциям, — ты ведь рядом.