Аэропорт

      Безликое небо раскинулось зеркальной пустыней над поросшими бурьяном полями, над грязными просёлками, над свинцовой гладью залива и бетонными плитами причала; с высоты промзона смотрелась скоплением ржавых банок из-под маринованного лосося. Свежую хорошую рыбу теперь достать трудно — обитатели морской пучины обладают меньшей приспособляемостью, чем виновник катастрофы. Исчезла рыба — стало нечем питаться морским птицам. А тем, что обитали в лесах и совершали каждый год долгие перелёты в поисках места для размножения, и вовсе пришлось туго — крылатые теряли маршруты, целыми косяками оседали у какого-нибудь мелкого водоёма, а потом, окончательно запутавшись в многовековых привычках, отказывались от дальнейшего поиска своей Шамбалы. Птицы гибли сотнями, тысячами: от голода, по неосторожности, от неизбывной бродяжьей тоски… Путь лишь тогда имеет смысл, когда есть точка назначения.       Только городским приживальщикам — голубям, воробьям да воронью — исчезновение солнечного диска с привычного места и буйное течение невидимых магнитных токов было совершенно безразлично. Стая белых, вероятно, в далёком прошлом почтовых голубей давно обосновалась в заброшенном аэропорту. Стальные махины, раскинувшие жёсткие металлические крыла, давали защиту от мусорного ветра, а колесо навсегда замершей турбины послужило замечательным местом гнездования. Уже не одно поколение выросло в этом несуразном жилище, и весенние птенцы знать не знали, что когда-то их племя летало над сверкающими отмытым стеклом многоэтажками, над зелёными парками и путаными развязками автотрасс… Птицы и представить не могли, что их предназначение — нести вести в далёкие края, соединяя тех, кто, не обладая крыльями, летел навстречу друг другу сердцем. Они не могли даже сопереживать гибнущим диким собратьям — пернатые совершенно не подозревали об их существовании.       Гордые и независимые полноправные хозяева аэропорта были на редкость наивны, ведь ничто так не обезоруживает, как уверенность в собственной силе. Когда-то и человечество считалось всемогущим, и оно никуда не стремилось, не спешило и ничего уже почти не жаждало. Двойной икс повернул историю вспять, возрождая дряхлого старца цивилизации — учил его снова радоваться тому, чему положено природой: физической силе, выносливости, мастеровитости… В обновлённом мире отец семейства гордится не почётными зарубежными командировками, а редким умением что-нибудь удачно приладить собственными руками или навыком сёрфинга в очереди за сухпайком.

***

      Камоме тоже гордится — он отлично умеет добывать пищу. Каждое утро он отправляется собирать урожай. Путь его пролегает каменной пустошью к зияющему провалу ворот ангара. Камоме минует тёмный сводчатый коридор и пробирается к главному корпусу аэропорта. В проплешинах облицовки стен застывшей каменной плотью зияет остов здания. Камоме оглядывается в поисках укрытия, а отыскав подходящий бетонный блок, остаток рухнувшей после давнего крушения лайнера стены, устраивается за ним и ждёт. Внутреннее чувство опасности всегда подсказывает ему, когда начнётся жатва. Инстинкты ещё никогда не обманывали Камоме.       Вскоре из прорехи фюзеляжа ближайшей металлической махины высовывается растрёпанный благодетель. Существо ловко выбирается из «люка» и устраивается в ожидании нахлебников. Глотка Камоме ещё хранит вкус морской травы, но он уже стремится получить свою долю божественной благодати и с жадностью набрасывается на предложенное угощение. Камоме поглощает питательные вещества с радостью, в полном убеждении выполнения какой-то высшей миссии, он чувствует в эти моменты, насколько перерос старика-отца, который совершал вылазки урывками и подбирал крохи с чужого стола. Старик сумел воспользоваться нежданной удачей в лице крылатых гостей, но не стал и пытаться пойти дальше — приручить их, приучить к себе, к взаимной выгоде соседства.       Разумеется, Камоме слегка преувеличивал свою роль в сложившейся ситуации и, вероятно, не был способен оценить всей картины по достоинству, однако ход мыслей его был верен. Кормёжка Камоме существу с самолёта была так же необходима, как и ему самому. Старик-отец любил переживать по поводу мнимой зависимости от этого места, Камоме же смешили подобные рассуждения — они вольны делать, что заблагорассудится, и лететь, куда глаза глядят, не то что сухопутные собратья. К слову, «собратьями» этих Камоме никогда не считал и уж тем более не называл. Он частенько видел их медлительные тела, топчущиеся у самых ног гостей, и с нескрываемым удовольствием наблюдал, как временами кто-нибудь из них отчаянно взворковывал, встретившись с сапогом одного из пришельцев.

***

      Сегодня, как и каждый день, Камоме прибыл на наблюдательный пункт немного раньше срока: необходимость, дабы не пропустить момент появления корма. Беда, не он один такой смелый и расторопный — его старший названый брат давно приметил ту же кормушку, и постоянно норовит со своими прихвостнями опередить Камоме и атаковать существо первым. Иногда брат зарывается и приближается больше дозволенного — да, у них выработались негласные правила взаимного поведения: существо сидит почти неподвижно, совершая спокойные движения одной рукой, вторую прижимает к пакету с пищей. В том виде, в котором он обыкновенно появляется тут, когтей у него нет — чем держит пакет, до конца неясно, но руку прижимает плотно. Из второй в это время разлетаются сладкие-сладкие жёлтые хлопья, их так легко поймать на лету! Брат Камоме, случается, делает попытки лично проникнуть в пакет, но тогда существо приходит в движение. Оно не использует ноги, как-то, другое, а, вместо раздачи благ, начинает отгонять назойливых попрошаек. Ни разу оно так и не смогло поймать и пера, однако в кодексе чести Камоме подобные выходки вписаны в раздел нарушений — не клюй руку, тебе подающую. Вся дрессура могла пойти насмарку, и от этого поведение брата было особенно неприятным. Камоме так долго приручал существо! Сначала просто кружил то там, то тут, совершал облёт окрестностей, потом начал опускаться на землю, при этом с каждым разом выбирая укрытие поближе… Путь приручения был трудным, не сразу существо сообразило, чего от него хотят, но когда его примитивный разум уловил основную идею, прогресс в дрессуре быстро пошёл вперёд.       Существо появлялось с завидной регулярностью, вело себя тихо и приносило пользу. Камоме гордился собой. Отчасти, он уже начал испытывать чувство привязанности к гостю аэропорта, и где-то на краешке его сознания изредка возникало нечто, напоминающее благодарность — существо его слушалось. Жаль, умом не вышло, чтобы распознавать своего хозяина, — трудами Камоме пользовались многие прибрежные обитатели, и самым обидным было, что этих оно тоже обеспечивало пищей. Камоме затруднялся истолковать подобное поведение.       Но сейчас ему было не до высоких материй: последние пару дней температура заметно снизилась. Края полуоторванных листов обшивки поднимал по-зимнему холодный ветер. Тонкий слух Камоме улавливал дальний шум падающего дома — всё как обычно, но нечто неуловимое пронеслось над аэропортом и заставило его почувствовать лёгкое беспокойство. Белые тушки ворковали из своего гнездовья, шли минуты, близилось время кормёжки… Наконец, к вящей радости желудка, из зияющей раны фюзеляжа показалась тёмная макушка. Существо огляделось, а затем высунуло и всю верхнюю часть туловища. Знакомая яркая упаковка на фоне чёрного притягивала, словно маяк. Камоме взмахнул крыльями — раз, другой… Воздушные струи подняли его ввысь, потянули за собой. Он описал широкий круг над остовом самолёта — первый шаг. Камоме уже собрался на второй заход, как откуда-то сверху и сбоку, сразу со всех сторон, показались сизо-белые бока шайки его братца. Он сам первый стремительным броском обогнал Камоме и ринулся прямо к цели. Существо окружили галдящие бестолковые твари. Оно не испугалось и не разозлилось — к немалому удивлению Камоме, сегодня оно спокойно продолжило кормёжку. Щедрая горсть жёлтых шариков, брошенных на поблёкший металл, вмиг скрылась за спинами и хвостами налётчиков.       Камоме изменил наклон «руля» и плавно ушёл на новый круг. Он плавно парил над этой картиной, останавливая себя от попытки снизиться. Что-то не давало ему покоя — и вовсе не наглость конкурентов. Гость открыл рот и издал звук удовлетворения — Камоме научился распознавать его повадки, хотя языком это, конечно, назвать можно было с большой натяжкой. А после всё завертелось с неимоверной скоростью: существо ещё с полминуты поглядело на птичий обед, заёрзало, оперлось руками о край дыры и скрылось внутри. Какая короткая и бесплодная встреча! Что случилось? Где он ошибся? Во всём виновата жадность его сородичей? Камоме хотел испустить обиженный всхлип, но получилось отчего-то зло и грубо. Если бы не упорное чувство опасности, он бы давно вызвался прояснить отношения с наглецами, но пока туда ему путь заказан. Откуда Камоме это знал? Было ли это шестое чувство? Так или иначе, он поймал восходящие струи и взмыл повыше…       Панорама из тускло-серого на сухопутной окраине мира плавно переходила в иссиня-дымчатый — свинцовые воды залива отражали тяжёлые тучи. На взлётной полосе возникло какое-то движение. Камоме прищурился: пятеро двуногих, «людей», миновали сетчатое ограждение и приближались к лайнеру. Орава на крыше поднялась в воздух и закружила над их головами. «Люди», о чём-то переговариваясь, остановились у крыла, и навстречу им выступил ещё один такой же. Камоме не заметил, чтобы он проникал внутрь — значит, это произошло до его прибытия на наблюдательный пункт… Додумать Камоме не успел — воздух сделался каким-то… странным. Сгустился? Наэлектризовался? Невидимая глазу сила за какие-то доли мгновения прошла ударной волной по всей округе — обиталище гостей и этих превратилось в эпицентр. Люди бросились прочь: трое из них как будто растворились в стылом воздухе, двое кинулись бежать. На краткий миг воцарилась пронзительная тишина и сразу следом — оглушительный грохот. Корпус самолёта содрогнулся с диким скрежетом, словно издал предсмертный хрип, и весь как-то обвалился разом сам в себя — фюзеляж треснул, шасси подломились, точно ноги подбитой птицы, и, вместо того, чтобы взлететь, лайнер выбросил вверх клубы чёрного вонючего дыма. В хвостовой части, почти полностью утратившей форму, вовсю запылало.       Двое людей без оглядки неслись вперёд — их преследовали беззвучные в рёве пламени крики хозяев аэропорта. Никому их не было слышно, но Камоме, будто собственными глазами, увидел сорвавшуюся с места самку и маленькие головы, торчащие из уютно свитого, утеплённого пером гнезда — маленькие лысые головы с разинутыми клювами и выпуклыми бусинками кожистых глаз. Он увидел, как их клювы раздирает от вопля, как металл вокруг корёжит, как, не успев издать последний писк сдавленными лёгкими, они мгновенно сгорают, и даже перьев не остаётся в этом бушующем ужасе…       Камоме, наверно, потерял сознание, потому что, придя в себя, обнаружил, что, яростно работая крыльями, летит вниз. Он не понимал — зачем. Он летел вслед за бегущими, обгоняя крылатых, обгоняя двуногих — вот он скользит параллельно мокрому серому асфальту, отражаясь в зеркалах луж на фоне того, другого, затянутого плотной пеленой облаков. Камоме бежит от всего этого… И тут раздаётся ещё один взрыв. И ещё один!       На крыше ближайшей высотки клубы знакомого чёрного дыма. И левее, на крыше соседнего здания. Камоме видит причину: гости вступили в схватку с людьми.       На узкой металлической перемычке меж двух недостроенных корпусов застыли двое — тот, что частенько использовал ноги, и «человек» с длинными светлыми волосами… Дальше — Камоме не верит собственным глазам — один напротив другого, стоят самый мелкий из людей и то самое существо — его Существо, его питомец!       Нет ни сил, ни времени рассуждать — Камоме взлетает как можно выше, встречный ветер заносит его вбок. Глаза у Камоме зоркие, как у его старика, но расстояние довольно велико, а события развиваются слишком быстро. Противники нападают одновременно — удары невидимой мощи сотрясают пространство. Существо пропадает из поля зрения за чёрной завесой. Камоме ловит ветер. Вихрь хочет унести его прочь, но он судорожно машет крыльями и выныривает из опасного потока, рулевые перья трепещут, указывая верное направление. По широкой дуге Камоме приближается к месту битвы.       Завеса теряет плотность, дым рассеивается, и обшарпанная крыша высотного здания становится опасно плоской; но что это? вместо тонкокостного, затянутого в чёрную саламандровую кожу Существа из редеющей тьмы выступает нечто иное. Он огромен, его цепкие конечности снабжены длинными когтями, пасть — острыми клыками, многочисленные наросты покрывают его обновлённое тело, а позади — лучший признак достойного происхождения — раздаются в стороны мощные кожистые крылья. Гость взлетает.       Гость нападает. Он обрушивается всей своей устрашающей массой на человечка, вдавливает кажущееся теперь детским тело в покрытие кровли, из-под них лучами расходятся трещины. У человека широко распахиваются глаза — они занимают сейчас чуть ли не половину лица. Камоме обдувает холодный чистый воздух.       Этот человек — детёныш. Птенец. Осознание походит на зелёный закатный луч, который освещает мир на один-единственный миг, но придаёт всему иной цвет и иное значение.

***

      Прежде чем крохотный мозг успевает подать сигнал тревоги крыльям, и чайка, парящая над унылой панорамой промзоны, начинает резкое снижение, в схватку вмешивается третий — старший из людей. Точным ударом он отбрасывает тварь от мальчика и поднимает того на ноги. Теперь их двое против одного, но зверь дьявольски силён — и противнику отвечает чёрная смертоносная волна. Люди защищаются. Разбитое покрытие крыши летит кусками в разные стороны; откуда-то сбоку, оттуда, где идёт ещё одно сражение, доносится утробный рёв и гул оседающего здания — грохот складывающихся стенных блоков и скрежет сминаемой арматуры — дивное музыкальное сопровождение.       Двое людей объединяют силы. На крыше уже не осталось ни одного целого места — перила снесло, и трещины перешли на внешнюю стену. Дом вот-вот треснет пополам, точно кожура перезревшего граната. В хаосе битвы противники перемещаются на более безопасную территорию — они оказываются у фундамента. Ответив на очередной удар, тварь совершает попытку повторной быстрой атаки, но — и это становится понятно всем — что-то идёт не так. Чудовище удалось ранить: его тело начинает меняться. Существо окутывает зримая тьма — оно делает ещё одну полупопытку, но рука… Рука! Вместо когтистой конечности демона, оно сжимает человеческие пальцы!       Тонкие, жирные от попкорна пальцы.       Существо смотрит на эту чужую руку, на неё смотрят люди — и старший из них, воспользовавшись заминкой врага, наносит последний удар.

***

      Камоме видит, как Существо отбрасывает к высотке, как его впечатывает в стену, как сначала сыпется облицовка, затем крошится бетон… Он видит, как окутанное зыбким маревом тело скрывается за падающими обломками колонн, начинается процесс обрушения всего здания — словно оно ожидало этой подсечки, и теперь громада из серого бетона, проржавевшего металла перекрытий, стекла и всего того, что было когда-то внутри, оседает в клубах тяжёлой пыли.       Всё длится не так долго, как может показаться; через каких-нибудь пару десятков, а может, сотен взмахов крыла — кто станет считать? — Камоме видит Существо снова. Из-под груды обломков, запорошенная сизой пылью, почти неотличимая от земли, показывается та самая рука-предательница. Та самая, которую нельзя клевать.       Рука, которую он, Камоме, приручил. Которая могла отнять его жизнь в любой момент, но вместо этого давала — питала и свидетельствовала его, Камоме, значимость. Рука, которая фиксировала его существование. В целом мире никогда не было ничего важней этих искалеченных пальцев — раздробленных человеческих костей, этой человеческой воли, вынувшей, как бывало, наружу половину тела — ту, что ещё жива.       Камоме слышит много разных звуков, но самый громкий — властный ледяной голос. Он приказывает бывшим противникам «забрать экземпляр для исследований». Существо тоже его слышит. Оно лежит ничком под гнётом тяжеленных плит и кривит губы в выражении удовлетворения. Камоме узнаёт его, хоть назвать языком подобное вряд ли возможно.

***

      Проходит время.       Бескрайнее зеркало снова смотрит в собственное отражение на водах залива. Металлический цвет моря и неба почти такой же безжизненный, как цвет камня суши. Когда-то камень — этот или вон тот, подальше, — был покрыт штукатуркой, покрашен сверху не один раз, на него клеяли объявления о розыске и уличную рекламу, об него тушили сигареты, на него мочились; на этом — и на сотнях других камней — следы чьей-то жизни, на них таинственным письмом записаны годы. Каждый из обломков был частью чего-то большего, а сейчас они все засыпаны одинаковым слоем сизой пыли — теперь они всего лишь дно кратера диаметром в район.       Новые хозяева исследуют свою территорию, ищут уютные и безопасные уголки, со стороны залива слышатся крики морской птицы…