Часть 1
6 мая 2014 г. в 01:47
До того, как стать вампиром, я представляла все как-то по-другому.
Ну, вы понимаете: ночь, красивые, вечно молодые существа с томностью во взгляде собираются на великосветский прием, где кружатся в невообразимых нарядах под музыку Шуберта. Или Вивальди… не разбираюсь в классической музыке, кто из них писал вальсы?
Конечно, все оказалось не так.
Мне было-то всего шестнадцать, когда Рамон предложил. Вы бы отказались, в шестнадцать-то?
Вот и я нет.
У меня тогда мама умерла, нелепо, по-дурацки как-то – в автокатастрофе. Я только что школу закончила, готовилась к поступлению в институт. Собиралась быть дипломатом, между прочим.
А тут – бамс.
Не то чтобы я рыдала или истерики устраивала, нет. Кажется. Я вообще плохо помню это чертово лето, только жару одуряющую, почему-то яркий желтый свет и полное одиночество. Ну совсем, знаете, как будто меня кто-то пленкой накрыл и даже звуки внешнего мира доносятся как-то приглушенно. Даже не представляю, как бы я продержалась, если бы не Рамон.
Он всегда рядом был, а тут сразу помог – с похоронами, с документами, со всем.
Это я потом узнала, что мама была его персональным донором.
Доноры так не погибают, вообще-то. По-дурацки. А он не уследил. В другой стране был, не успел – да и куда там успевать, все в лепешку, даже до приезда скорой никто не дожил.
А потом, в конце августа, он однажды пришел ко мне. Я открыла сразу, не спрашивая «кто там». Он так на меня посмотрел, что мне даже стыдно стало, странно вообще, мне казалось, что я разучилась эмоции испытывать за последние два месяца. А тут он стоит на пороге, такой весь идеальный — как всегда – и смотрит, как на малолетнюю дурочку.
Хотя почему «как».
Я растерялась и говорю ему:
- Извините.
Не знаю почему, тем более на «вы».
А он вздохнул, рукой меня так аккуратно отодвинул в сторону и зашел.
Там много чего потом было (вы не подумайте), я у него полночи на груди рыдала – ну а что мне еще делать было, он был такой красивый, такой понимающий, а ко мне ни одна сволочь не пришла после маминых похорон.
Может, это потому, что я телефон отключила и не открывала никому до этого дня, а тете Лене сказала, что уехала – развеяться.
Но все равно они все сволочи.
Он ко мне еще месяц два раза в неделю приходил. На третий раз мы пошли гулять, хотя я почти сопротивлялась и почти была против. На четвёртый он пригласил меня в ресторан, и это было почти как свидание, хотя это очень странное свидание, когда твой кавалер к тебе относится как племяннице или к дочери. Я, конечно, читала «Лолиту», я вообще девочка образованная, но вы не подумайте ничего дурного.
А потом мы однажды не пошли гулять и он мне все рассказал.
И я как-то прям сразу скала «да».
Шестнадцать лет, мне теперь всегда шестнадцать лет, и я больше всего боюсь, что так и останусь дурой, которая тогда сказала «да».
****
Оказалось, что у них – у нас – очень много всяких ограничений. На солнце не погулять – ладно, сейчас не пятнадцатый век, захочу на солнце полюбоваться – включу телевизор. Но вот все эти «не показывайся на глаза чужим», «не выходи из дома без сопровождения», «не приводи друзей до того, как поешь (можешь не сдержаться)» - было немного обидно.
И никаких тебе великосветских приемов.
А еще мне зверски хотелось поесть.
Мне шестнадцать, я приличная девочка, я только-только открыла для себя многообразие хорошего алкоголя. Я на своем дне рождения впервые текилу попробовала – и знаете, мне понравилось!
Не то чтобы я думала, что вся моя последующая жизнь будет наполнена текилой и коктейлями на ее основе, но все равно было обидно.
Я как-то спросила у Рамона, почему мы не можем есть нормальную, человеческую пищу. А он плечами пожал и говорит – мы вообще в пище не нуждаемся, девочка. А кровь? – я тогда очень удивилась, потому что крови хотелось постоянно, регулярно, желудок сжимался в голодных спазмах, голова кружилась и накатывала какая-то сумасшедшая ярость – и все это по нескольку раз за ночь. Чрез год примерно прошло, но противно было – не передать словами.
- Так что кровь? – спросила я еще раз, потому что Рамон опять зарылся в свои бумаги и не обращал на меня внимания.
- А кровь – это не пища.
Я продолжала стоять над его столом, и он, наверно, по моему виду понял, что просто так не отвязаться. Вздохнул, встал, обнял меня так заботливо и аккуратно в сторону выхода из кабинета повел.
- Понимаешь, нам вообще не надо питаться. Но воздух этого мира для нас ядовит, и единственное, что является антидотом – человеческая кровь. Ты представляешь, сколько бы мы жрали, если бы нам требовалось насытиться, как людям?
Конечно понимаю, я вообще понятливая.
- Ты бы почитала ту книгу, что я тебе дал на прошлой неделе. Это важно, - сказал он и посмотрел так проникновенно, что никак не отказаться.
Он в ту пору был занят, и я редко его видела. Так себе были дни - друзей пока небезопасно было приглашать, а Рамон где-то пропадал целыми днями, и от одиночества выть хотелось. И тогда тоже он меня аккуратно выпроводил, и мне ничего не оставалось, кроме как взяться за ту самую книгу – Историю Киндрет.
Книга внезапно оказалась интересной.
Еще через неделю я не выдержала и позвонила в службу доставки суши, чей телефон я помнила наизусть еще со времен человеческой жизни: заказала самый-самый большой сет. Чтобы там было все-все-все – ну правда, я роллы и суши очень любила, а вдруг что-то я еще могу есть? Курьера, наверно, редко встречали с таким безумно-радостным лицом и оставляли такие большие чаевые. Хотя кто их знает, курьеров – люди разные попадаются. И нелюди.
Рис оказался похож на глину. Я никогда не жевала глину, но, кажется, именно такой она должна быть на вкус. Лосось был склизким и безвкусным. Креветки приятно хрустели на зубах, но проглотить их было совершенно невозможно – словно комок влажной земли. Тунец, краб, угорь, маленькие осьминожки… все абсолютно безвкусно. Даже васаби, который я от отчаяния зачерпнула ложкой и отправила в рот зажмурившись, ожидая взрыва на языке, оказался противной липкой массой, на вкус не ярче вареной бумаги.
Зато почему-то маленькие листики нори, в которые завернуты роллы, сохранили для меня хоть какой-то остаток вкуса.
Зашедший на кухню Рамон застал меня над разобранной массой – рис, рыба и прочие морские гады вперемешку, полоски нори аккуратно вытащены и сложены рядом.
Я медленно, смакуя ускользающие ощущения, пережевывала зеленую водоросль.
Очень хотелось крови.
****
Если бы не Рамон, я бы свихнулась, наверно.
Все эти его «занимайся, это важно», «пожалуйста, не выходи из дома без сопровождения» и прочие, конечно, временами бесили. Я ему однажды так и заявила в ответ на очередное «ты бы поела»:
- Спасибо, папочка, я как-нибудь разберусь, когда мне понадобится очередная «доза».
Он так странно посмотрел на меня и вышел из кухни, а я осталась сидеть – мрамор, красное дерево, пафос и посреди этого великолепия – я, маленький островок истеричности и глупости.
Ой, дууура, - думаю, - кто ж тебя за язык-то тянул…
У меня день рождения через несколько дней предвиделся. И сижу я, размышляю, что семнадцать-то мне уже и не будет никогда, так-то, девочка, а тут он со своей кровью.
Через полчаса приплелась к нему мириться.
Я вообще не умею мириться, знаете. И не видела никого, кто умеет на самом деле, не бросая фальшивое «извини» и не говоря что-то вроде «ну ты же понимаешь, ты сама виновата».
Поэтому я просто стояла на пороге его кабинета (все так же: красное дерево, кожа, пафос и я в качестве куска дебила на пороге, ага), пока он не поднял на меня глаза. Наверно, он достаточно хорошо меня изучил, чтобы знать, что я так и буду стоять и молчать, пока не свалюсь, или он не заговорит первым, или, ну не знаю, в нас не врежется метеорит.
Поэтому он сам поднялся, подошел ко мне и проводил к дивану, как маленькую. А мне только и оставалось, что позорно разреветься у него на плече.
- А почему мы можем плакать? – спросила я, когда основной поток схлынул, и можно было приступать к выжимке его пиджака.
Кажется, он ожидал чего-то другого, потому что брови его поползли вверх.
- Ну правда, Рамон! Я думала, что мы будем плакать кровавыми слезами, а я даже потею нормально. Ну, меньше, чем раньше, но потею! Почему?
- Я тебя не понимаю, Дина. Почему мы не должны потеть? – все еще удивленно спросил он в ответ.
И тут я залилась краской, потому что поняла идиотизм того, что собиралась ответить.
- Я в книжках читала, - произнесла я, уткнувшись взглядом в свои руки.
- Это в тех, что ты притащила на днях?
И тут он залился смехом, таким, который я очень давно от него не слышала. Светлым, будто я что-то очень хорошее сказала.
Мне сразу улыбнуться захотелось, и я поняла, как соскучилась за последние месяцы по этому смеху и по простому общению, вот как сейчас: сидеть рядом и говорить о ерунде какой-то.
- Дорогая моя, большая их часть запущены Даханавар, а проспонсированы нами. Люди все равно будут подозревать о киндрет, всю просочившуюся информацию невозможно скрыть, - пожал он плечами, - так пусть они видят в вампирах кого-то другого.
- Оу… Тогда понятно, каким образом некоторые книги набрали такие тиражи.
- Местами магия. Но больше грамотного пиара, - усмехнулся Рамон.
- А слезы?
- Что слезы? А… не знаю. Если хочешь, могу дать тебе доступ к исследованиям асиман, которые у нас есть. Но там много научных терминов… В принципе, - пожал он опять плечами, - причина в итоге одна – магия. То немногое, что есть и у нас.
Я не люблю, когда он так мрачнеет. Только что смеялся, и вдруг резко стал грустным и задумчивым, и опять с таким же лицом, как в последние несколько месяцев.
Не знаю почему, но я все-таки сказала:
- Прости меня.
- За что? – кажется, я устроила ему вечер удивления.
- Ну… я тебе нахамила… А ты ведь и правда обо мне заботишься… как отец…
- Хотелось бы мне быть твоим отцом на самом деле, моя девочка.
А у меня не было отца. Ну, вы понимаете, я его видела несколько раз, но он не слишком походил на то, что я слышала в рассказах одноклассниц или видела в семейных комедиях.
- Тогда я буду звать тебя папа, хорошо?
И он так улыбнулся, будто я ему подарок сделала дороже, чем все его корпорации.
Хороший был день.