Хлеб с корицей и медом

      Эта экспедиция прошла тяжело, можно сказать, что она далась им намного кровавей предыдущих. Они везли с собой почти сотню трупов, и неизвестно, сколько еще осталось ненайденных или съеденных заживо. Большинство приходилось собирать по частям. Ноги гудели от усталости, но приходилось идти, потому что лошади уже не могли везти на себе немногих выживших. Капрал Райвель, казалось, был еще мрачнее, чем обычно, то и дело кидал убийственные взгляды на солдат, осмелившихся заговорить в этой погребальной тишине, разбавляемой лишь цокотом копыт. Они заполучили желанное, но какой ценой им это далось. В городе их встретили презрительные взгляды гражданских и недовольные возгласы о бесполезности экспедиций и их самих. Мимо проплывали дома, люди, маленькие дети, которые, казалось, так же смотрели на них с неприязнью, навеянной байками родителей. Сейчас Жану действительно было чихать на все это. Перед глазами проплывали такие картины, что желудок парня невольно подскакивал к глотке, норовя выпрыгнуть наружу. Они уже почти год служат разведке, но к смертям никогда не привыкнешь. Да разве к этому можно привыкнуть, когда на твоих глазах разрывают тех, с кем ты буквально утром травил анекдоты и в шутку рассуждал о том, станет ли Райвель ухлестывать за Ирвином, проиграй он такое желание в карты. В голове пусто, все мысли давно улетучились, уступая место усталости и безумному желанию лечь спать прямо посреди дороги. Но он ведь знает, что не уснет даже ляг посреди пыльной тропы. Без лишних приключений добравшись до лагеря и выслушав краткие поручения Капрала, все разбрелись по своим кроватям. Завтра они отдадут тела погибших их родственникам, а тех, кто был одинок, сожгут на братском костре. Завтра, все это будет завтра.       Бессмысленное разглядывание потолка ничего не даст, и Кирштейн тихо поднимается с жесткой кровати, надеясь на то, что не разбудил долго ворочавшегося, но наконец уснувшего на соседней койке Армина, он так же тихо выходит в коридор. Быть может, чашка отвратительно горького чая хоть немного приведет мысли в порядок. Он удивляется, когда, подходя ближе к кухне, замечает там свет. Молясь всем богам, чтобы это был не капрал, Жан аккуратно заглядывает в щель чуть приоткрытой двери. Если там Райвель, то ему хорошенько влетит, не сейчас, так завтра, и наряд на кухню обеспечен, но жажда и любопытство сильнее. Он облегченно вздыхает и уже смело открывает дверь. Саша, в это время набивающая щеки какой-то явно украденной булкой, замирает, медленно поворачиваясь к нему. Жану еле удается подавить рвущийся наружу истерический смешок, настолько комично выглядит сейчас Браус. Отойдя от небольшого шока, она наконец проглатывает сдобу и кидает на парня чуть раздраженный взгляд. Если признаться честно, то он никогда ее не понимал. Чудачка, но проста в общении. Если, общаясь с холодной и неприступной Микасой, ему приходилось подбирать слова, юлить и пытаться выставить себя в лучшем свете, то Саша понимала все с полуслова. С ней можно просто общаться, и это порой бывает очень кстати. - Ты бы знал, как меня напугал, - несмотря на всю напускную радость и оптимизм, девушка выглядела уставшей и измученной, хотя поискал бы он человека, выглядевшего сейчас лучше. - Воровать еду, а тем более есть ее перед сном вредно, - он попытался отшутиться, но, по всей видимости, вышло не очень удачно. Нет сил слушать эту напрягающую тишину. Да и стоило хоть как-то поддержать сослуживицу. - Все равно не усну, - Браус нахмурилась и откусила еще кусочек. Его планы заварить чай ушли на второй план, просто выпить воды и обратно в свою кровать, и до утра слушать тихое дыхание Арлерта. Это успокаивает и придает какой-то уверенности в том, что не все еще потеряно, не все еще убиты. У него сейчас нет никакого желания выслушивать печальные истории, но просто сбежать было бы как минимум глупо. Налив воды и сделав пару глотков холодной жидкости, он присел рядом с девушкой на продолговатую деревянную скамью. В воздухе вновь повисло неловкое молчание. - Будешь? - Она протянула ему кусочек. Честно говоря, есть не хотелось, но он благодарно принял предложенную половину. - Порой мне так страшно бывает, - через пару минут выдохнула она, положив руки на худые колени и стискивая ткань коричневой юбки, - боюсь, что следующим погибшим солдатом буду я, или, еще хуже, кто-то из вас. - Она снова вздохнула. Он ее понимает, прекрасно понимает, ведь тот же страх преследует и его. Потерять тех, кто тебе дорог или потеряться самому, запутавшись в собственных чувствах. Вот что действительно жутко. - Я понимаю, тебе-то плевать на это, - в ее голосе слышится разочарование, - мне просто некому рассказать. Всегда радостная и твердая духом девушка сейчас казалась совсем растерянной. Такой он ее никогда не видел. Жан не может ничего ответить, а нужно ли? Они все через это проходят, всем трудно, а некоторым, таким как Армин, Саша и Конни - еще труднее преодолеть все препятствия. Таких жаль, правда жаль, Жан как никто другой знает это состояние, когда тебе плевать кому, ты просто хочешь излить душу. - Прости, я зря затеяла этот разговор, - она встает и спешным шагом направляется к выходу, вытирая рукавом растянутой кофты все еще текущие по щекам слёзы. Ему ведь ничего не стоит? Это ведь просто, в этом нет ничего необычного. Просто утешить, забрать часть чужих переживаний и переложить груз на свои плечи. - Я понимаю, - он аккуратно обнимает чуть вздрагивающую девушку, спохватившись в самый последний момент, - ты можешь на меня положиться, я все пойму, - Саша затихает и Жан стискивает ее чуть крепче в объятиях. - Знаешь, я сейчас кое-что нашла, - Браус поднимает на него заплаканный взгляд и, даря легкую улыбку, произносит: - Это даже чудесней, чем хлеб с корицей и медом. Лучше, намного лучше. - Я не понимаю, о чем ты? - Жан мнется на месте, он должен понимать, ему кажется, что он должен понимать, но уставший мозг не выдает идей. - Мы умрем, всем это уготовлено. Но теперь я знаю, ради чего я буду умирать.