Что нам делать с пьяным драбблом?

Началось это через три года после коронации Эмили – на каждую годовщину этого события Корво получал посылку. Каждый раз это была одна бутылка вина, судя по этикетке, с крохотного виноградника на побережье Серконоса. Лорд-защитник никогда не был в той части своей родины, поэтому ему пришлось порыться в энциклопедии, чтобы узнать, что из себя представляет незнакомая местность. Это был уголок белых утёсов, срывающихся в голубое море, зелёных холмов и чаек, крыльями рисующих в небе серповидные узоры. Крики этих птиц гораздо пронзительнее криков умирающих людей. Отправка одной-единственной бутылки из Серконоса в Дануолл стоила ужасно много, но отправитель оплачивал её полностью. В первые годы вино было просто ужасным. Со временем, когда Эмили выросла до уровня Джессамин, а Корво при взгляде на неё стал подмечать неясные тени, вино стало достаточно терпимым, почти приличным. Этикетка оставалась всё той же, практически неизвестной, но так и должно быть. Аттано знает, что на этом винограднике управляется один человек. Он даже может представить, как серконское солнце проблескивает по серебру в его волосах (в них точно есть седина – она вкралась уже и в волосы лорда-защитника). Он может представить этого человека проходящим между рядами виноградных лоз, где листья перешёптываются меж собой как призраки. Тёмному соку, въевшемуся под ногти, однако, ещё далеко до кроваво-багряного. Картина эта так же горька, как и вино в первые годы. Он не заслужил этого. Впрочем, как и они все. К бутылке не прилагается никакого письма, никогда; и ничего, что можно было бы ожидать. Ни слова. Ни благодарности, хотя в подобном жесте явно виден некий сентимент. Ни дерзости, ни глупости, ни лести, – ничего, что могло бы заставить Корво сжечь подобное письмо и разбить бутылку (что он сделал с первой и чуть не сделал со второй). Лишь небольшой клочок бумаги был приложен к бутылке, с изображённой на ней копией Метки, которой были отмечены они оба. Подобная "записка" была каждый год. Она не указывала на сходство этих двух людей – это было бы слишком очевидным, слишком болезненным, чтобы Корво это признал. Записка эта больше похожа на "я жив". "Мы живы". Мы, названные убийцами и монстрами, всё ещё способны на это. Каждый год Корво выпивает это вино в одиночестве, в тишине, и свет от свечей проникает сквозь тьму в бокале, отбрасывая лёгкую мерцающую тень на оставленную раскрытой на столе бумажку с Меткой. Тень эта красная, и переливается она так же, как переливается море подле далёкого виноградника, где волны дни напролёт разбиваются о скалы в белую пену. Корво думает, что однажды разделит это вино с Эмили. И расскажет, от кого оно.