Жизни под крыльями стрекозы

      Каждый однажды начинает задумываться о смысле своей жизни. Зачем он живёт, зачем делает что-то. Может, смысл был совсем в другом. Как бы пафосно это не звучало, но я знаю смысл своей жизни. Музыка. Полёт души. Я молю всех богов о том сладостном, томительном мгновении, когда могу вкусить столь желанный плод, могу захлёбываться вдохновением и удовольствием. Воистину, не каждый так воспринимает музыку. Красота. Способ высказаться так, чтобы слушатели осознали твою боль, твоё счастье, твоё смятение. Я сам редко пишу музыку. Только играю. А моё возвышенное понимание музыки никому не нужно здесь, на улице. Способен понять не каждый, что именно композитор вложил в свою музыку. Зачастую и сам композитор не осознаёт, что же он написал. То ли реквием, то ли мазурку... А я скрипач. Уличный и «слепой», как прозвали меня. Я не показываю своих стыдливых глаз. Я должен быть окаймлён позором. Я играю прекрасное творение мира – музыку – на улице для людей, что совсем не понимают души, горящей в агонии для написания той или иной мелодии. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел слёзы на моих глазах, когда я играю «Лунную Сонату», написанную Бетховеном для возлюбленной, которая не отвечала ему взаимностью, хочу, чтобы не видели страха на моём лице, когда я играю загадочный «Реквием» гения Моцарта. Не желаю, чтобы они видели, как резко меняется моё настроение. Им всё равно, я знаю. Они проходят мимо, довольно водят головами и кидают мне деньги. На этом месте я играю уже второй месяц и утром, играя что-нибудь переливающееся на подобие «Серенады», я часто слышу приветствия людей, спешащих на работу. Но иногда, раза два в неделю, на скамейку рядом со мной садится бабушка и поёт. Я специально для неё играю песни, которые ей нравятся и которые она знает. Однажды, я спел ей одну песню, очень дорогую для меня, которую мне пела мамочка. Бабушке она очень понравилась, но повторять её не просила. Она поняла, чем для меня является эта песня. Бабушка прекрасно понимает музыку. Она иногда мне рассказывает про своего мужа, дочь, внуков.       Сегодня с самого утра моросит мерзкий осенний дождь. Не люблю я это время года. Играл я сегодня не очень много. Уже ближе к вечеру у меня порвалась струна, и мне пришлось собираться в свою каморку, которую я снимал у одной доброй женщины. Я отдавал ей все деньги, которые получалось заработать игрой, убирался в квартире, иногда готовил и, конечно, играл для гостей. Каморка моя была самой малой частью огромной квартиры Афелии. Я не знаю, где она работала, но её покойный муж был богатым человеком и завещал жене квартиру и неплохой счёт в банке. Детей у них не было, и, наверно, именно поэтому госпожа согласилась приютить у себя бездомную сироту. Я тогда жил на вокзале и постоянно играл на скрипке. Мне было девять. К тому моменту я тогда только потерял родителей и обучался в пятом классе музыкальной школы. Я играл не только на скрипке, но и на многих других инструментах, но скрипка всегда грела мне душу. Именно скрипка была первым инструментом, который подарили мне мамочка и папочка. Это так по-детски, называть их до сих пор, в мои шестнадцать «мамочка» и «папочка». Но я безумно любил своих родителей. На один из дней рождения они подарили мне кролика, но у меня появилась на него аллергия, и нам пришлось его отдать. Мамочка тогда сказала мне не переживать и они с отцом подарили мне скрипку. А потом флейту. Я так любил играть музыку, что когда меня отправили в музыкальную школу, я попал сразу в третий класс. Но родителей не стало из-за автокатастрофы, и я остался один с флейтой и скрипкой. Я встряхнул головой и закрыл футляр скрипки. Взяв твёрдую ручку в руку, я ступил на дорогу и тут из-за поворота на меня налетает машина и сбивает с ног. Я опрокидываюсь на асфальт и вижу, как свет фонарей расплывается перед глазами, слышу, как разбивается скрипка, как рвутся на ней тонкие струны и переламывается смычок, и разлетаются ноты… Наступила мгла…