"Колокольца за окном"

Дженна не находит себе места. Она много раз выходила из домика, кутаясь в рыжую шубку, и с напряжением смотрела вдаль, на дорогу. Пару раз она выходила за пределы деревни, но тогда её ловил пожилой горбоносый мигрант Борис и ругал её: времена-де такие неспокойные, зима, голодные волки, она совсем, что ли, с ума сошла… Правда, потом добавлял, понижая голос и виновато опуская глаза, что он сам «очень сильно беспокоится». Затем они сидели вместе на деревянных ступеньках храма, где уже отпевали кого-то из малюток. Борис мрачно курил, а Дженна, почти не моргая, смотрела на дорогу. И так до самого утра. Она почти не спала, вокруг её глаз появились огромные круги, которые она не замечала; и когда её подруга, маленькая и шумная, похожая на болонку, громко возмущалась, что Дженна совсем не следит за собой, она смотрела в зеркало, растерянно водила плечом и тихо говорила что-то вроде «а, ну понятно…» - и уходила. Снова смотреть, снова ждать, снова беспокойно вглядываться вдаль. И она старалась не думать, потому что думать о хорошем она не могла физически, а думать о плохом… о нет, только не это. - Дженна, дорогая, ты посадишь себе зрение. Такой красотке очки не пойдут. Однако, даже если ты не думаешь о плохом, оно рано или поздно приходит. Вне зависимости от того, в каком виде. - Стилл, - произнесла она. Он пожёвывал самокрутку, пряча руки в карманах поношенного ватника. Стилл довольно часто бравировал своей холодоустойчивостью, но после того неудачного похода активно утеплялся и невзначай покашливал – зачем? Добавить себе мужественности? Джен наморщила нос. Он подошёл к ней и посмотрел в ту же сторону, что и она. - Ну и что ты там выглядываешь? – спросил он. – Ёлки да дорога. Дженна, милая, я же рассказывал… - Не называй меня так. - А как мне тебя называть? Стилл, кажется, был настроен весьма игриво. Он выплюнул самокрутку (должно быть, очень «крутой» жест – Дженна слегка поморщилась) и наклонился к ней, чтобы поправить рыжую прядь волос. - Не надо. Он замер словно в изумлении. Дженна невесело улыбнулась: что, неужели никак не может привыкнуть, что есть девушки, которым он не нравится? Звук хлёсткого удара – и Дженна слегка пошатнулась. Глаза у неё заблестели, даже сколько не из-за самой пощёчины, а сколько из-за неожиданности, её щека горела розовым пятном, а губы Стилла были зло поджаты. Дженна не успела сориентироваться, как сразу после удара он притянул её к себе и поцеловал в губы. Продолжалось это несколько секунд, пока растерянный ступор Дженны не сменился на яростный гнев – она резко оттолкнула его от себя и пошла в сторону своего домика. - Дженна, прости! – раздалось за ней. От напряжения последних дней она сорвалась. Слёзы текли по её лицу, она их размазывала, стараясь сдержаться от отчаянного и горестного воя. - Дженна, послушай меня! – Стилл, догнав её, схватил за локоть, но она резко вырвала его и вошла в дом. - Всё равно моей будешь! – напоследок зло зарычал Стилл. «Вот с этого бы и начинал», - ожесточенно думала Дженна, запирая дверь и падая на пол. Она уже ни во что не верила. Она понимала, что, скорее всего, если Стилл и врёт, то только наполовину. Балто умер, лекарства затерялись в лесах, перемрёт половина деревни, а она пойдёт за Стилла, потому что других мужчин в деревне и не осталось. Или же, что более вероятно, пойдёт в лес и поселится вместе с Борисом и близняшками-эскимосами. Её будут называть чокнутой, сумасшедшей, а ей уже всё равно, ей уже совсем всё равно, потому что не осталось ничего, во что бы она верила… Она рыдала на полу, а за окном слышались бубенцы прибывающих врачебных саней.