Конфета

- Ты опять меня не слушаешь, - Маришка обиженно сверкает глазами из-под насупленных бровей. - Я слушаю, Мариш, просто я очень устала, - хочется придать голосу больше энтузиазма, выразительности, но выходит бесцветно - Лера и правда очень устала после рабочего дня. С утра и вовсе было тяжело, спать хотелось до слёз, до желания бросить к чертям всю работу, а ещё эти страшные боли. Но встала, как встаёт каждый день на протяжении этих восемнадцати лет. Потому что деньги просто так в доме не появляются, а куда без них, без денег-то... Сегодня на уроке английского, кажется, произошёл у них какой-то забавный инцидент: то ли спорили с учителем, то ли ругались - Лере не разобрать уже, усталость наполнила её до краёв, хотелось только спать, и ничего больше. Всё чаще приходила в голову мысль о каких-нибудь неведомых заснеженых горах с одной-единственной уютной пещеркой, куда можно заползти и уснуть на долгую тысячу лет, убаюкиваемой бесконечной вьюгой. Но вон, сидит себе рядом, дуется это бестолковое чадо. Уже восемнадцатый год, большая, а такой, в сущности, ребёнок. Жизни ты ещё, Маришенька, не знаешь, на всё смотришь наивными глазами - и пусть, рано, ещё успеешь наработаться, ещё успеешь узнать, что такое хроническая усталость, термитом подтачивающая твою молодость. Да, сорок - это тоже ещё молодость, только кто поверит, глядя на это уже покрытое морщинами бледное лицо. Но смотрит на дочку, и понимает, что боролась с собою не зря. И будет бороться завтра, послезавтра, сколько понадобится, пусть даже сил не будет. - Вот каждый раз, как я рассказываю тебе что-то, что мне важно, ты не реагируешь. Будь то праздник, то моя удача, - ещё больше распаляется девчонка, смаргивая неожиданную слезу. Ну, чего ты сама себя накручиваешь, не надо. Лера провалилась бы сейчас в глубокий сон без сновидений, но дочь она видела редко. Только по редким вечерам, когда Маришка успевала доделать уроки, они вот так же сидели вместе и разговаривали - обо всём и ни о чём сразу. А иногда дочь рассказывала, что же интересного было в школе, но сейчас Леру уносило против воли, не хотелось ни о чём думать. Прости, что я такой плохой собеседник. - Глупая ты ещё, Маринка. Иди ко мне, - Лера притягивает к плечу голову дочери, продолжает со вздохом, - Как же я за тебя боюсь, ты не представляешь. Не хочу, чтобы ты по моим стопам шла, я жизни не видела. Не ходи, это не жизнь, то, что я прожила. Уже тронутая старостью рука ласково и тяжело гладит короткие каштановые волосы. Под тихое бормотание телевизора Маришка слушает историю своих первых дней. Что такое были девяностые, она не знала. Только смутные образы больших чёрно-белых телевизоров с выпуклыми экранами, странной одежды и серых бетонных домов мелькали перед глазами. Говорят, страшное было время. Наверное, правда страшное, только страшнее ли, чем сейчас? Голос матери стирал все привычные ассоциации - Лера никогда не умела рассказывать, но сейчас в её тихом голосе было столько правды, накопившейся за всю её недолгую молодость горечи, что все мысли отошли на задний план. Сейчас душа разговаривает с душой о том, о чём ни с кем ещё никогда не разговаривала. У Маришки перед глазами встаёт образ матери. Та стоит в разинутой пасти холодной ночи, в жёлтом пятне уличного фонаря. Мать совсем немного старше Маришки, тоже ещё почти ребёнок, который больше им являться не может - там, под сердцем, потихоньку созревает новая жизнь, совсем ещё не знающая, что творится снаружи. А мать всматривается в чёрную бездну, в которой смешиваются в кошмарные тени её отчаяние, потерянность, страх перед неизвестным. Что же будет дальше? Как поднимать на ноги эту новую жизнь? Что же будет с ними всеми, что же будет? Маришка поглубже зарывается носом в мамин халат, чтобы не было видно слёз. Сердце сжимается от пронзительной боли, похожей на ту, что она испытывала в восемь лет, когда ей внезапно пришла в голову обычная для детей её возраста мысль - а что, если мама умрёт? Вот ведь как получается, она этого света и не видела ещё, а за неё уже болело чьё-то сердце. Мамино сердце. Молодость, здоровье, развлечение - ничего не пожалела, всё ради неё. - Спокойной ночи, - сухими губами касается бледной щеки. Лера уже давно заснула, когда телевизор оборвал свой монотонный рассказ, а двери тихонько затворилась. *** Марина уже начинает узнавать, что такое недосып. И мы попробовали, и нам довелось... Сделать уроки или пойти погулять - с её рассеянностью выбор был чётко ограничен, но даже когда он делался в пользу первого, она всё равно хронически не успевала. И ложилась спать уже ближе к утру. А потом убегала с уроков, только бы прижаться головой к подушке. "А ведь это я ещё не работаю" - думалось Марине. Она уже начинала понимать мать лучше и, раз уж на то пошло, никогда не злилась на неё за невнимание. Уж действительно, ничего не захочется с таким-то туманом в голове. Марина уже испытала на себе несколько пинков от жизни - некоторые сбивали с ног и отправляли в какую-нибудь особенно грязную лужу, но поднималась, с горем пополам, со слезами и разбитым лицом, но поднималась. Потому что знала - будет больнее, будет хуже, но надо терпеть. А сейчас ещё весна, ещё школа, ещё не отцвела сирень. Она пристраивается с книжкой на стуле и тянется за конфетой. "Банановая?" Фантик красивый, явно дорогой. Значит, конфета, скорее всего, вкусная. Не обязательно, конечно, конфеты тоже как люди. Марина разворачивает фантик и откусывает от конфеты, тут же морщась - вкус приторный, непонятный, бананом не отдаёт даже близко. Лучше бы сам банан съесть, честное слово! Марина кладёт надкусанную конфету обратно в фантик и вдруг осекается. А что с ней делать? Выкинуть не поднимется рука, сказать, что не понравилась - тоже. В голове воспоминанием пролетает отцовская походка, его улыбающееся лицо, когда он протягивает им кулёк со сладостями. Одна из немногих радостей для человека, который не может самостоятельно содержать семью - порадовать своих девочек. "Папка..." Горло железной рукой хватает спазм. Марина берёт конфету и засовывает в рот, медленно пережёвывая невкусную субстанцию. А лицо перекашивается от нахлынувших рыданий. Языком слизывает слёзы с губ. Что же ты плачешь, девочка? Ты ещё жизни не знаешь, трудностей не видела, а они все впереди. Не только они, много чего ещё будет. Когда-нибудь и тебе захочется уснуть навсегда, да только хватит ли тысячелетий, чтобы иссушить эту страшную усталость? От выживания, от жизни. Этого ты не узнаешь, потому что и в твоей жизни появится тот, ради кого ты каждый день будешь просыпаться. А пока - ешь свои конфеты. Пока ещё весна.